Ликорис

Красиво. Свет луны осторожно играет с тенью в углах просторной и тихой комнаты. Мягко касается кожи юноши, что так покорно сидит на кровати своего господина. Нежно целует ключицы, обволакивает все тело. Дазай не так нежен. И Анго это прекрасно знает. Граф буквально вминает его в кровать, кусает его губы, кусает его шею. Сейчас ни одна мысль не может потревожить графа, который растворен в ощущении близости. Каждое касание—волна удовольствия, каждый изгиб чужого тела доводит до дрожи, каждый стон, врываясь в сознание, сводит скулы. И Дазай не собирается сдерживать свои желания. Это необходимо как воздух. Чужие эмоции, особенно сильные—то, из-за чего он чувствует себя живым. Поэтому он снова и снова покрывает влажными поцелуями эту нежную кожу. Завтра наверняка везде будут синяки, но сейчас все равно. До полуночи еще далеко, и эти холодные стены еще успеют насладиться робкими стонами и срывающимся дыханием. Анго открыл глаза. Все болело. Все те же стены, все тот же потолок. Но чего-то не хватает... —Осаму?.. Нет, никто не ответит сейчас на тихий зов. Граф ушел. Так иногда бывало—не в силах вынести лучи утреннего солнца, Дазай Осаму покидал свои владения. Никто не знал, где он проводит рассветные часы. Никто и не хотел знать. Все равно ведь он вернется и к завтраку уже будет в своем кабинете с крепкой дубовой дверью. Или не дубовой. Не так уж это и важно. —Важно, это действительно важно. Почему ты не хочешь идти туда со мной?—слегка нахмурившись, проговорил Дазай, пристально глядя на Акутагаву. Тот молчал. Выражать свое недовольство было плохой идеей, даже скорее опасной. Все равно в итоге будет так, как желает граф. Цирк—нечто максимально отдаленное от реальности. Магия движений человеческих тел сливается с тихо-громкой мелодией, которая завораживает своим таинственным звучанием. Мало кто знает, что на самом деле цирковые костюмы уже несколько лет как нужно выбросить на помойку, декорации еле держатся, а артисты... Впрочем, то, что за кулисами—дело второстепенное. Цирковые—люди, сознательно ушедшие от общества, чтобы окончательно высмеять и испугать его. Испугать? Вы удивлены? Настоящий цирк держится именно на страхе зрителей. Да, это то самое странное чувство—интересно до жути, захватывающе до дрожи. Акутагава сидел возле своего господина и пытался контролировать ситуацию. Нашел глазами несколько входов и выходов, проанализировал их шансы на выживание в случае чего. Не то чтобы шансы были невелики... Определенно невелики. Краем глаза глянув на графа, Акутагава отметил, что закрыть собой его нена получится—мешают кресла. Где их вообще сделали? Между тем представление началось. Казалось, это не акробаты двигаются, а свет двигает их, прекрасные фигуры отталкиваются не от трапеций, а от чарующей мелодии, змеи и львы покорно припадают к ногам человека не из-за плети, а из-за бесконечно преданной любви к своим хозяевам. К сожалению, львы не собаки. Сильные мира сего никогда не склонятся под грубой силой, как и хитрые. Как и змеи. Акутагава почувствовал, как сжалось сердце внутри него. Хотелось беззвучно хохотать или кашлять, пока это глупое чувство не пройдет. В каждом цирке всегда присутствовали номера со змеями. И это было немного болезненно, правда, это можно было взять под контроль. Будто бы издалека донесся запах дыма. Перед глазами была земля, по рукам ползало что-то скользкое, по лбу текло что-то липкое и теплое... что-то... —Что-то не так?—осторожно прикоснувшись к руке своего слуги, тихо спросил Дазай. Ему нужен был телохранитель, а не ушедший в свои мысли мечтатель. В любую минуту все могло пойти не по плану и... Больно. Одна секунда боли. Бесконечная секунда. Боль заполнила разум, выпотрошила сердце и сломала все кости. Коснулась воспоминаний. Прошлась костлявыми пальцами по убеждениям и страхам. И резко отпустила. Дазай постарался не отдернуть руку сразу же, чтобы не возникло неловкой ситуации, но Акутагава сделал это сам, прикусив нижнюю губу и немного опуская лицо в тень. Граф откинулся в кресло и, пытаясь не обращать внимание на необычную светлость в мыслях и легкость в сердце, принялся "наслаждаться" представлением. Которое начнется сразу после заключительных аккордов шарманки и скрипок. Настоящее наслаждение—знать, что все идет по плану, знать, что ты можешь улавливать малейшие движения людских желаний, знать, что можешь направлять их в нужное русло. —Акутагава, видишь акробата с рыжими волосами? Да, в темно-синем трико. Я хочу, чтобы ты не спускал глаз ни с меня, ни с него. Будешь стоять рядом, но не вздумай выдать себя или обратиться ко мне как к господину. Рюноске кивнул и немного замедлил шаг, постепенно отставая от графа. Став поодаль, принялся краем глаза наблюдать. Рыжий скривился, увидев Дазая, но, хоть и с явной неохотой, принялся обсуждать что-то с подошедшим.