Чекистка

День для Владимира Корниловича начался, мягко говоря, отвратительно. Его не покидало чувство, будто Агуреев просто обвёл его вокруг пальца. Ему сразу не понравился этот жуликоватый с виду следователь, которого только помани новой звёздочкой. Человеческую гниль Колесников научился чувствовать очень хорошо. За годы изрядно поднаторел. Но, как всегда, удар пришёлся оттуда, откуда не ждали. Колесников не поверил объяснению Агуреева — они оба это поняли. Уж слишком резко следователь изменил своё мнение. Такую речь впору было бы адвокату на суде зачитывать, а Шемякина явно нарвалась лет так на десять. И это тот самый Агуреев, который с раздражением говорил, что понося армию, вся эта кодла наносит удар в спину его сыну и племяннику? Оставалось только поделиться своими подозрениями с начальством. — Яков Евгеньевич, разрешите, — Колесников постучал в дверь. — Войдите… Колесников, вы? В чём дело? — Дело серьёзное, отлагательств не терпит. Мне кажется, среди нас крот! — выпалил жандарм, чем заставил начальника насторожиться. — Вы хотите сказать, здесь, у нас под носом, завёлся предатель? — Именно! Помните дело о листовках, что нашли на благотворительном вечере? Не так давно подозреваемую внезапно освободили, а я, проверив материалы дела, обнаружил, что часть документов отсутствует. Следователь ведёт себя крайне подозрительно и на прямые вопросы отвечает очень расплывчато. Объяснение этому только одно: Михаил Семёнович Агуреев пошёл на сознательный подлог. Запрашиваю ордер на его арест. Яков Евгеньевич задумался. Конечно, ему приходилось иметь дело с оборотнями в погонах. По своему опыту Виленский знал, что если не поймаешь их за руку, доказать что-то будет крайне сложно. Начнёшь копать под них — подчистят хвосты, и максимум, что им грозит — это выговор или увольнение. Что им предъявишь, кроме неполного служебного соответствия? — Что говорит сам Агуреев? — Вот на допросе и выясним, — кивнул Владимир Корнилович. — Он заявляет, что кто-то очень хотел скрыть хищения средств, собранных для комитета. А тут такой скандал. — Натянутое объяснение, согласен, — отвечал Виленский. — Но, к сожалению, этого явно недостаточно, чтобы что-то предъявить Агурееву. Дать ордер на арест не могу — у нас нет никаких улик, а одними сомнениями много не навоюешь. Однако, — добавил он, выдержав некоторую паузу, — без внимания это безобразие оставить нельзя. Не спускайте с него глаз. — Слушаюсь, Ваше Высокоблагородие! — отчеканил Колесников, вытянувшись в струнку.

***

Когда Лена вошла в аудиторию, все семинаристки, как по команде, замолчали. Кто-то смотрел на неё с любопытством, кто-то — с сочувствием, кто-то — с опаской. А кто-то, вроде Али Кравченко, опустил глаза. Никто не решался подойти к Лене. Лишь когда она оказалась у своей парты, Соня встала и, ни слова не говоря, подошла к подруге. Она осторожно протянула к Лене руки. В следующий миг они обнялись на радостях. — Не может быть! Лена, что случилось? Что с тобой творится? — Соня, я… — беспомощно прошептала Лена, но подруга резко оборвала её: — Ни слова больше! Схватив Лену за руку, Соня буквально потащила её в коридор, подальше от посторонних ушей. Лена чуть не валилась с ног — очень уж быстро шла Соня, а она ведь была выше и сильнее Лены! Ну точно Зоя… Чёрт возьми, как теперь принимать Сойку, после того, что натворила её мать?! Чёрт бы драл эту дылду! Лена была зла на всех: на Гришку, что подставил её под удар, на следователя, на адвокатшу и на саму себя: почему она не разглядела гнили в новых знакомых? Они бы оставили её гнить в тюрьме, а сами бы исчезли с концами! — А теперь, Лена, давай начистоту, — Соня очень сильно волновалась, — Что произошло? Про тебя тут такое говорили… — Алька что ли? Она может, — безжизненно ответила Лена. Ну да, не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, от кого все слухи идут. У Альки язык без костей — всё выдаст! — Но ты ведь невиновна? Напряжение Сони передалось и самой Лене. Как бы Соня хотела быть правой! Если Лена расскажет обо всех своих злоключениях, Соня этого не выдержит. Впервые хотелось солгать подруге. — Ну… Встретила я одного обаятельного юношу, он попросил помочь… Ну тогда, я за твоими вещами ходила. Ну… Он… Попросил меня подсобить в одном деле… И… Я… Согласилась. И… Ну… Коробочку одну понесла на завод… Я не знала, что там… А когда уже полиция на хвост села, было поздно. Лена от волнения не могла даже толком соображать: она чувствовала, что забывает элементарные слова. Стоило Соне дотронуться до её руки — чугун. Как будто парализованная. — Мама ещё… Если бы она узнала… — голос Лены предательски дрогнул, а на глаза навернулись слёзы. Соня обняла подругу и что-то прошептала ей на ухо, но Лена не расслышала, что. — Ещё Чибрякова, — сквозь всхлипы говорила девушка. — Всё, всё разболтала! Тоже мне, благодетельница… Лене было страшно и больно от всего. Как ей не хватало простой поддержки! Если бы кто-то вот так же её обнял, подбодрил, она бы не чувствовала себя такой разбитой. От исповеди Соне легче ей не стало: да, не солгала, но ведь и правды не сказала! Как она могла предать их дружбу? Что бы сказала Соня? Как бы она отреагировала, узнав, что Лена, та самая, что помогала ей во время болезни, что так много для неё сделала, вдруг оказалась бомбисткой, связалась с сомнительными личностями? — Лена, милая, главное, что всё позади, — утешала Соня подругу. — Я ни на секунду не сомневалась в твоей невиновности! Ах, Соня, если бы ты знала правду… Лена ещё долго отходила от всего случившегося. Она с трудом усваивала всё, что им зачитывали на лекциях. Не было в ней уже прежней живости, той любознательности и активности, что она показывала ранее. Соня жалела подругу, списывая всё это на сильный стресс и, как могла, старалась помогать Лене, сильно отставшей от программы. Но пока что Лена с трудом ехала на тройках. Мысленно она возвращалась в тот злополучный вечер: как она могла так глупо попасться? Не использовали ли её в тёмную? Ну Гришка, ну жук! Кстати, а имя-то настоящее? Явно опытный. А что же такого сделал Юрий Александрович, что следователь вдруг освободил её? Неужели дал взятку? Вот тебе и адвокат! — Лен, может, ты пока подлечишься? На тебе лица нет, — робко предложила Аля Кравченко. По правде говоря, Алька стала очень уж часто возле Лены вертеться, словно желая загладить свою вину. Неизвестно, что её тяготило больше: что взболтнула лишнего следователю, или что на всю семинарию разнесла сплетни о ней. — Спасибо, я здорова, — устало отвечала Лена. Её не покидали мысли о больной матери, об Ирине, которой она обещалась помочь, о подругах. Может, бросить всё и идти в сёстры милосердия? Пожалуй, в иные дни она бы так и поступила, но сейчас у неё напрочь отсутствовало желание что-либо делать. Единственное, что ей хотелось, это закрыться наглухо в комнате от всего мира и просто отстраниться от всего, что происходит.

***

Следующим вечером Агуреев снова пришёл к Чибрякову. Сказать, что он клюнул на удочку адвоката, прельстившись скандалом, на котором можно сделать себе имя — ничего не сказать. Кажется, приезда ростовской делегации он ждал больше, чем сам Чибряков. Лишний раз тревожить мадам Липницкую ему не хотелось — уж слишком он резко обошёлся с ней тогда, когда довольно грубо попросил не кашлять в его кабинете. Чёрт, умеет же он на ровном месте создавать проблемы! Лариса, возможно, была откровеннее с адвокатом. Следователям мало кто будет просто так открываться: у людей есть какой-то подсознательный страх перед полицией и представителями власти. Даже если тебе не в чем сознаваться, сам факт того, что тебя допрашивают, не может не тревожить. — Добрый вечер, Юрий Александрович, — нарочито по-деловому поздоровался Агуреев. — Какие новости? — Новости… Да что новости? Документацию кое-какую раздобыл. Всё гладко на бумаге, как видите. По-хорошему, вам бы не мешало выпросить командировку в Ростов или Тифлис. А так получается, само ваше расследование незаконно. — Ровно как и факт освобождения Шемякиной, — парировал следователь. — Итак, где же наши ростовчане? — Уже в пути, — сухо ответил адвокат. — Липницкая утверждает, что вся документация при них. Точнее, у Макаровой — она во главе. Макарова? Знакомая фамилия! Следователь судорожно вспоминал, кого же он знает из ростовчан, носящих такую фамилию. Вроде бы его жена пересекалась с некой Макаровой из Ростова. Как тесен мир! — Слушайте, а эта Макарова… Вы её не знаете? — Опосредованно, — всё так же сухо ответил адвокат. — Хм… Так… А какая у неё девичья фамилия? — спросил следователь, изучив внимательно списки и отчёты. — Виленская. Ну конечно! Та самая Макарова, сестра начальника участка! Хорошо, наверное, когда у тебя брат — полковник жандармерии! — Ах, Виленская… Вот так-так… Крупная рыбёшка, однако. — Весьма опрометчивое заявление с вашей стороны, — заметил Юрий Александрович, отмечая при этом, что Агуреев явно не зря ест свой хлеб — быстро сложил два и два. — Время покажет, господин адвокат. Шестое чувство ни разу не подводило Агуреева. Почему он сразу решил, будто с Макаровой что-то не так — непонятно, да и как он мог именно её заподозрить в нецелевом использовании или даже хищении средств? Может, это из-за откровений Колесникова, который рассказывал довольно подробно про свой ростовский провал и некого неизвестного мецената, финансировавшего революционное подполье? А что, если вот она, разгадка? Грош вам тогда цена, Владимир Корнилович, что не разглядели у себя под носом преступника.