Глава 1. Некуда бежать
— Эй, Красотка, тебе некуда бежать! Десять баллов Захару за наблюдательность. Я в тупике. Более нелепую ситуацию трудно себе представить! Убегая от преследователей, свернул не туда, и упёрся в глухую стену. Парней явно забавляла моя глупая ошибка. Они приближались неторопливо, вразвалочку, и посмеивались, предвкушая веселье. Я представил, как изо всех сил бью Захара кулаком в зубы, кровища течёт рекой, а мой мучитель давится розовой слюной и смотрит на меня с нескрываемым изумлением и страхом. Мечты, мечты, где ваша сладость! Моё слабое тело не приспособлено к драке, даже ежедневные тренировки не помогли. Печальное упущение для ученика Дурмстранга, — школы, где делали упор на тёмные искусства, боевую магию и физическую подготовку! Здесь учились здоровые, сильные, натренированные парни и... Я. Я прижался к холодной стене. По спине пробежала дрожь. Преследователи глумливо заулыбались. Они загородили путь к бегству крепкими телами, сомкнув плечи. Мой страх вызывал у них нескрываемое наслаждение. А то как же! Запугивать меня – излюбленное развлечение. Я прекрасно понимал, как выгляжу со стороны и сам себя презирал. Жертве никогда не позволят забыть о том, что она жертва! — Пожалуйста, не надо…— робкая мольба сорвалась с моих губ. Страх скопился внизу живота и, густой патокой, разлился по телу. Чугунные ноги приковывали к полу, вспотевшие руки дрожали, сердце трепетало. Я знал, что сильно бить меня не станут, но губы тряслись, а в глазах уже скопились предательские едкие слёзы. Парни дружно рассмеялись — они восприняли мою просьбу как приглашение к игре. Я проклинал тот день, когда на меня впервые обратили хищные, глумливые взгляды. Мы пошли закаляться на местное озеро. Что может быть лучше чистой родниковой воды? По мнению нашего физкультурника, ныряющего в прорубь зимой — ничего. Защитный кокон одежды скрывал мою худобу, но когда мы разделись, все увидели, что я недоросль. На фоне высоких, крепких однокурсников я казался ребёнком. Надо мной начали шутить, а я мялся и краснел, не зная, что ответить. Может быть, если бы сострил тогда, ко мне бы не прицепились. Хотя я и сам в это не верю. Мне явно не место в Дурмстранге. Каждый день мне об этом усердно напоминают. — Отпустите, прошу вас… Волшебную палочку у меня отобрали сразу, но могли бы и не утруждаться, ведь боевая магия — не мой конёк. Я не мог защитить себя ни волшебством, ни кулаками. Как такой хлюпик оказался в Дурмстранге? Спасибо моему отчиму Карлу! Он вбил себе в голову, что мальчики должны учиться в школах казарменного типа. Отчим сослал меня в Дурмстранг, надеясь что здесь из меня вылепят настоящего мужчину. Карл фатально ошибся. Я не обрёл храбрость, не научился сражаться, зато узнал каково приходится слабакам! Я не рассказывал о своих страданиях дома, но, думаю, отчим понял, что в иерархии Дурмстранга я занимаю последнее место. Карл с трудом скрывал презрение, мы почти не разговаривали. Да и меня от самого себя тошнило. Захар бесцеремонно схватил меня за ворот мантии, ткань угрожающе затрещала. Я втянул голову в плечи. Парни оглушительно загоготали. Мои щёки горели, сдерживаемые слёзы разъедали глаза. — Красотка боится, — глумливо сказал Ратмир, худощавый парень с шальными цыганскими глазами. — И как такой недотроге доказать, что мы не страшные? — Да с чего мы должны ей что-то доказывать? Мы к ней со всей душой, а тут такая неблагодарность! — подхватил флегматичный скандинав с характерным прозвищем Норвежец. Я узнал один из сценариев травли. Глупый, абсурдный сценарий, плод фантазии здоровых и крепких идиотов. Тем больше я ненавидел себя за участие — все эти нелепые реплики в попытке уберечься от худшего. Я пытался облегчить боль, взывая к милосердию обидчиков. Мои мольбы тешили их самолюбие, нередко всё обходилось малой кровью. Мне приходилось выбирать между гордостью и целостью шкуры. Невыносимо тяжкий выбор. Оставаясь наедине с собой я собирал осколки самоуважения и клялся себе, что больше так не опущусь. Пусть лучше поколотят! Беда в том, что я дико боялся боли, и как только они затевали новую игру, я превращался в жалкое умоляющее ничтожество. — Какая недотрога, однако! — Стесняется, наверное. — Придётся отучать. После стольких лет смущаться! Вырваться из цепких рук я не мог, мою мантию целенаправленно рвали, приговаривая, что красоткам скромность не к лицу. К горлу подступил комок. Я понимал, что нет смысла звать на помощь — не нужен мне лишний повод для сплетен. Непослушными руками попытался оттолкнуть Ратмира, за что получил смазанную пощечину. Подавился солёной слюной — он разбил мне губу. Вкус крови во рту, головокружение… Я задрожал всем телом и сполз бы по стенке, но меня заботливо придерживали. За шкирку, словно нашкодившего котенка. — У Красотки истерика! — Так мы её успокоим. — Знаете, как обычно успокаивают девчонок? — Ты хотел сказать, «чем успокаивают»? Они так заливисто смеялись над последней репликой! Я покрылся холодным потом и прикрыл глаза в полуобморочном состоянии. Сердце подступило к горлу. Меня до чёртиков пугали странные шуточки и намёки. Я не мог поверить в реальность происходящего, но сердце колотилось и явно хотело пробить грудную клетку и вырваться на свободу. Если бы меня выпустили из рук, я бы уже валялся у них в ногах, умоляя оставить меня в покое. Обычно они насмехались, давали мне нелепые задания, но в итоге отпускали. С каждым годом всё чаще возникали мысли, что однажды мне прикажут сделать то, после чего уж лучше умереть. Нет, лучше не думать об этом, не думать, не думать… Непрошенная слеза скатилась по щеке. Меня передавали из рук в руки, хватали, тискали и тыркали. Стайка парней вошла в раж. Одному Кощею известно, как далеко они могли зайти… В последний раз я выбрался из их рук полуголым и крался по коридорам, прячась от учеников и преподавателей… Им так нравилось портить мою одежду, оставляя почти нагим и беспомощным… Это развлечение им никогда не приедалось. Я сомневался в том, что их настолько привлекает моё несчастное тело. Они питались моим страхом. Я щедро фонтанировал эмоциями, захлёбываясь сбивчивыми фразами, когда умолял пощадить… Иногда даже намеренно льстил их самолюбию. Что угодно лишь бы не... — Эй, кретины! Возня прекратилась. Звонкий голос прервал потеху. Три раззадоренных парня настороженно замерли. Я открыл глаза, шмыгая носом. Надежда окутала меня тёплым плащом, но быстро угасла. Всем было на меня наплевать. Преподаватели игнорировали происходящее, ведь травля попирала школьные устои. Дурмстранг выпускал здоровых, крепких и сильных мужчин. Защитников. Слабак в их рядах? Нонсенс! Я был педагогической ошибкой, живым укором. Меня предпочитали не замечать. — А ты что здесь забыл, Воронцов? Подружку пришёл защитить? — Захар высказался первым. Я пригляделся к мрачному силуэту. Феликс Воронцов собственной персоной! Не худший вариант. О Воронцове в школе ходили легенды, им пугали младшекурсников. Печальная слава сопровождала Феликса из-за мрачной репутации его отца. Деяния Дмитрия Воронцова ужасали даже учеников Дурмстранга, — школы, где открыто изучали чёрную магию и молча поощряли дуэли. Отец Феликса организовал опасный культ и отбывал пожизненный срок в тюрьме строгого режима, где содержали самых опасных магических преступников. В Восточной Европе Дмитрий Воронцов прославился, как Чарльс Мэнсон в США. Печальная слава отца обеспечила Феликсу далеко не тёплый приём в школе. Друзей у него не было, как и у меня. Он держался особняком, но в отличие от меня мог за себя постоять. — Где мой дневник? — Воронцов держался спокойно, с достоинством. Дневник? Ах да, толстая тетрадь, которую Феликс постоянно таскал с собой! Я узнал очередной сценарий игры — кража личной вещи. Перспективная забава. Можно посмеяться над тем, как жертва мечется по школе в поисках или заставить её выполнять идиотские задания в обмен на утраченное. Воронцова нипочём не заставили бы так унижаться! Думаю, они украли дневник, чтобы устроить внеклассное чтение. Как же вовремя Феликс обнаружил пропажу! Я затаил дыхание. Перепалка развивалась по законам жанра. Трио глумливо отнекивалось. Воронцов стоял на своём. Они хорохорились, отпускали злые шуточки, намекая на то, что прочли дневник и находят содержание глупым. Судя по ироничной улыбке Феликса, он не купился. Воронцов говорил совсем немного и по делу. Он просто упорно требовал вернуть ему вещь. Сдержанность и насмешливый взгляд русского завораживали. Как ни забавно, выставить его дураком им не удалось. Над Воронцовым как-то не получалось глумиться. Издёвки разбивались о непроницаемое спокойствие и нескрываемый сарказм. Наконец, Захару надоело и он сказал: «Попробуй, отними». Феликс явно пришёл, готовый к драке — он изначально не выпускал волшебную палочку из рук. Моё сердце ёкнуло, я понял, что у меня появился шанс. Воронцов дрался чаще любого ученика и преуспел. Когда он учился на младших курсах, желающих с ним сцепиться хватало, но, учитывая его талант к боевой магии, их становилось всё меньше. Куда приятнее перемывать косточки, находясь на безопасном расстоянии, ведь дрался Феликс ожесточённо и всерьёз. Он регулярно отправлял учеников в больничное крыло с серьёзными травмами, да и сам туда попадал. И как сладкому трио хватило ума украсть дневник Воронцова? В уровне их интеллекта я никогда не сомневался. Законченные придурки. В случае с Феликсом у них было только одно преимущество – численное. Вот только в Дурмстранге скопом не нападали. Неблагородно, видите-ли. Впрочем, на меня это правило не распространялось. Со мной же не дрались, а развлекались. Вот такие понятия о чести! Захар неторопливо достал волшебную палочку, бросил школьную сумку на пол и шагнул вперёд. Ратмир и Норвежец крепко сжимали мои запястья, встав по обе стороны, чтобы не сбежал. Телохранители хреновы! Я надеялся, что Воронцов справится и тихо за него болел. Судя по его невозмутимости, этого парня не тревожило ни количество противников, ни их габариты. Я не знал на чём основана уверенность Воронцова, потому что не видел ни одной его драки. Обычно меня прогоняли со словами: «Девицам здесь не место!». Учитывая репутацию Феликса, оставалось уповать на лучшее.***
Дневник пропал. Украли. Точно украли. Уроды! Феликс не мог забыть его в классе или потерять — он не оставлял личные вещи без присмотра. Друзей у Воронцова не было, а врагов хватало. Зачем выставлять себя на посмешище и развлекать убюдков бесплатным спектаклем? Он долго бился над заклинанием расширения, чтобы увеличить вместимость ранца. Отрабатывая правильный замах, даже разнёс три парты в щепки. В Дурмстранге трепетно относились к казённому имуществу — директор яростно отчитал Феликса и заставил чистить туалеты целый месяц. Несмотря на дурно пахнущую отработку, оно того стоило. Не приходилось волноваться за дневник, медальон с фотографией матери и серебряный амулет-хамелеон с глазами-сапфирами. В Дурмстранге Феликс вынужденно стал аскетом. Другие ученики привозили из дома множество вещей, чтобы разбавить спартанскую обстановку. Раньше руководство боролось с излишествами. Директора не хотели, чтобы их воспитанники разбаловались. Они отнимали то, что не относилось к учёбе и тренировкам, конфисковали мелочи, милые подростковым сердцам. Попытка загнать дурмстрангцев в жёсткие рамки с треском провалилась. Они мирились с прогулками босиком по снегу, утренними пробежками, силовыми тренировками. Они не бунтовали против суровых наказаний и муштры. Но жить в неуютных комнатах казематного типа отказывались наотрез. Они привыкли к домашнему уюту и страдали, когда их загоняли в холодные спальни, где из мебели только безликие кровати, шкафы, письменные столы, да стулья. Предпоследний директор Свен Фогельскрик положил конец борьбе. Ему надоело наказывать школьников за контрабанду. Если им нужны домашние тапочки и именные кружки, а учёбе это не мешает — на здоровье. Он разрешил привозить личные вещи, и ученики заполнили спальни мягкими коврами, яркими плакатами и домашними растениями. Они накрывали постели домоткаными покрывалами, прятали под кроватями пыльные коробки с коллекциями монет и марок, колодами карт, свистками и блокнотами. Они собственными руками делали навесные полки и заставляли их стопками книг. Журналы валялись на кроватях и подоконниках, соблазняя красочными обложками. Кто-то закрашивал серые стены, а в одной из комнат талантливый паренёк из Дании покрыл их причудливыми рисунками. Обитатели красочных плакатов смотрели на учеников умными, дерзкими взглядами, а сказочные красавицы подмигивали и выставляли губки для поцелуя. Старинные подсвечники соседствовали с затейливыми штуковинами для розыгрышей, которые использовали повсеместно. Дисциплинированные дни сменялись весёлыми вечерами, суровые немногословные парни расслаблялись. Феликса всё это не касалось. В комнате ему принадлежала только узкая жёсткая кровать, накрытая тёмно-синим шерстяным одеялом. Без одеяла было не обойтись — несмотря на согревающие заклинания, зимой в замке стоял жуткий холод. Воронцов сидел на постели и бездумно смотрел сквозь аквариум с зелёными рыбками, которых по очереди кормили соседи. Он даже не слышал назойливую песенку, исторгаемую магическим радио. — Ублюдки! — ругательство гулко прозвучало в тишине спальни. Его соседи ушли на пустырь за школой. Там они уже третий месяц приобщались к новой спортивной игре. Магический футбол в школу завёз загорелый румынский паренёк по имени Боико. Играющих делили на две команды, и обе пытались загнать зачарованный сопротивляющийся мяч в ворота противника. В ход шли разные заклинания — и против мяча, и против игроков другой команды. Список заклинаний утверждался перед началом игры, калечить и выводить из строя других игроков строго запрещалось. По вечерам однокурсники возвращались потные, побитые и в синяках, но донельзя довольные. Феликс считал магический футбол пустой тратой времени, да и никто никогда никуда его не приглашал. Воронцов криво улыбнулся, доставая волшебную палочку из чехла. Ладно! Он хотел подробно расписать в дневнике действие нового заклинания, но ему повезло. Опробует чары на ворах-дегенератах. Вообще, заклятье не относилось к боевой магии. Феликс нашёл его в толстом пособии по бытовым чарами. Дурмстрангцы пренебрегали «женскими-кухонными» заклинаниями. Им даже на ум не приходило, что их можно очень остроумно использовать в бою. Правда, некоторые Феликс применять не решался, сначала их следовало опробовать. Вдруг что-то пойдёт не так, и Воронцов прослывёт психопатом? Он щепетильно относился к этому вопросу. Его уже обзывали «сыном убийцы» и «бешеным ублюдком». Хорошо отец постарался. Его преступления прогремели на всю Восточную Европу и даже страны ближнего зарубежья. Даже в Дурмстранге преподаватели отказывались от толерантности к чёрной магии, когда изучали деятельность Дмитрия Воронцова на уроках современной истории. Отец Феликса стал первым массовым убийцей-магом. Его даже приравнивали к Гитлеру. Конечно, сыну такого человека пришлось несладко! На Феликса навесили ярлык «сын убийцы», тыкали в него пальцем, но он не хотел, чтобы его приравняли к отцу. Воронцов не встречал его с того дня, как к ним домой пришли авроры и забрали Дмитрия Воронцова с собой. На суде Феликс не присутствовал, там была мать. От неё ребёнок и узнал, что отец не вернётся. Его заперли в тюрьме, откуда живыми не выходят. Феликс не мог поверить в то, что это правда. Он верил, что произошла чудовищная ошибка. Не мог отец совершить все эти ужасные преступления! Он не был тёплым человеком, часто уезжал по работе (ха-ха!), но никогда не забывал о семье. Разговаривал с сыном, учил его. Почтительно относился к жене. Обласканными домочадцы Дмитрия не были, но он не был домашним тираном. Конечно, суд над отцом шокировал Феликса! Мальчик не верил в вину отца, поначалу даже защищал его честь. На первом курсе Феликс чувствовал себя рыцарем, который борется за правду. На зимних каникулах мать увидела сколько у сына синяков. Пришлось рассказать о личном крестовом походе. Тогда-то Светлана Воронцова с бесконечной грустью в глазах объяснила сыну, что не было никакой ошибки. Отец Феликса действительно создал жестокий культ и совершал ужасающие ритуальные убийства. Он спокойно признал это перед судьёй и присяжными, даже улыбался. Феликс накричал на мать и несколько дней с ней не разговаривал, а в школу вернулся с тяжёлым чувством утраты. Он заступался за сумасшедшего убийцу. Честь отца Воронцов больше не отстаивал. Боролся за свою правду, но обидчикам были безразличны его мотивы. Они нападали на человека, который нёс на себе бремя мрачной славы, называли его яблочком, недалеко упавшем от яблони. Только вот, если бы они в это правда верили, побоялись бы даже приблизиться к Феликсу. Хорошо, что он подстраховался и зачаровал дневник. Зашифровал записи от посторонних. Да и содержание чёрной тетради не заинтересовало бы косных дегенератов. Феликс не откровенничал о своих чувствах. Он испещрял желтоватые листы разработками чар, заметками, наблюдениями. Иногда писал ехидные стихи и рисовал карикатуры на обидчиков. Все знали, что Воронцов таскает с собой толстую тетрадь, и многие хотели бы почитать, что пишет сумасшедший русский, но он хорошо хранил свои тайны. Вероятнее всего, дневник украл Ратмир. Он жил в одной комнате с Воронцовым и был частью сладкого трио, которое состояло из трёх недоумков. С годами к Феликсу попривыкли, и шутки в его адрес стали будничными и дежурными. Но Захар, Ратмир и Норвежец никак не могли успокоиться. Даже драка, в которой Воронцов сломал Захару обе ноги, не охладила пыл засранца. Видимо, на этот раз придётся пробить его бестолковую башку! Благо заклинание для колки орехов как раз подходит. Феликс снял тёплую мантию, зябко повёл плечами. В драке лишняя одежда затрудняет движения, а драка точно состоится. И славно. Он давно не бил заносчивых мудаков. Раз, два, три, четыре, пять, я иду вас всех искать, мать вашу.***
Воронцов явно подготовился к драке заранее. Он примчался налегке, зажав в руке волшебную палочку. Интересно, каково это — быть таким, как он? Всегда готовым ответить ударом на удар, напряжённым и собранным. Феликс Воронцов никогда и никого не боялся. Наверное, ему никогда не приходилось стыдиться за свою слабость. Я тихо вздохнул. Драться я не умел, но теорию знал хорошо. Действия Воронцова завораживали. Захар заносился, дразнил противника, стараясь вывести из себя. Феликс не стал тратить время на лишнюю болтовню. Он выставил щит, светящийся лазурью и серебром, и налетел на Захара яростным штормом. Воронцов метнул во врага синее заклятье, сшибающее с ног. Захар увернулся, выругался. Воронцов двигался очень быстро, я откровенно любовался отточенными движениями. Русский ловко увернулся от Ступефая, рассмеялся и выстрелил в лицо Захару мощным, как молния, заклинанием. Щёку парня прорезали кровавые борозды, повисли лоскутки кожи. Он взвыл от боли и изумления. Вот что происходит, когда не уделяешь должное внимание защите! Пользуясь преимуществом, Воронцов ударил в живот противника мощным заклинанием, которое называли Молотом Тора. Со стоном Захар повалился на пол, и, к моей радости и отвращению, проблевался. Стычка заняла всего минуту, а один противник уже выбыл! Ратмир отпустил меня и занял место Захара. Я начал заваливаться (после пощёчины очень мутило), но меня всё ещё удерживал Норвежец. Ратмир не повторил ошибку Захара — он выставил надёжный щит и бдительно следил за Феликсом, не распыляясь на пустые оскорбления. Я мысленно стиснул кулаки, болея за Воронцова. Ратмир быстро двинул рукой, вращая её вокруг собственной оси, и выпалил заклинание, целясь под ноги Феликса. Я вскрикнул, увидев, как Воронцов падает. Ратмир приблизился к нему под надёжной ярко-оранжевой защитой. На его смуглом лице играла торжествующая ухмылка. Внезапно нога Воронцова взлетела вверх, и изо всех сил ударила соперника в пах. Крик Ратмира вознёсся к каменным сводам, щит медленно испарился в воздухе. От боли парень утратил концентрацию. Феликс вывел сложную руну в воздухе и произнёс незнакомое мне заклятье, ударив Ратмира в солнечное сплетение. Мощный удар отправил парня в обморок. Остался Норвежец, но он явно растерялся. Что делать, что делать? Удерживать любимую жертву? Драться с Воронцовым? Тащить товарищей в больничное крыло? — Мне нужен мой дневник, — Феликс говорил всё так же спокойно, у него совсем немного сбилось дыхание. — Ты псих, Воронцов, — сказал Норвежец. — Носишься со своим дневником, как девчонка. — Ну, тогда твоих дружков только что отметелила девчонка, – колко ответил Воронцов и подобрал сумку Захара с пола. Проверил на наличие охранных чар, бесцеремонно открыл и высыпал содержимое на пол. Поднял толстую тетрадь и трепетно смахнул с неё пыль. — Забирай своих дружков и вали отсюда, — Феликс обратился к Норвежцу. Тот явно решил, что драться не будет. В компании друзей он хорохорился, но без них ничего из себя не представлял. Когда Норвежец отпустил меня, ноги подкосились. Лишившись его сомнительной поддержки, я тихонько сполз вниз по стенке, царапая спину о каменную кладку. Приземлился на пятую точку и замер, наблюдая за тем, как Норвежец собирал валяющиеся с пола вещи и пытался поднять обоих друзей при помощи левитирующих чар. Уходя, он не забыл обернуться и злобно зыркнуть на Феликса. Зря! Отвлёкся и уронил покалеченных парней на пол. Воронцов издевательски расхохотался и продолжал смеяться, пока шаги не затихли вдали. Прервался также неожиданно, как и начал. И повернулся ко мне. Я осознал, что впервые остался с ним наедине. Сердце гулко стучало. Все эти слухи… Я не верил в то, что Феликс — копия отца. Он использовал заклинанию в бою с изобретательной жестокостью, но чёрной магией не увлекался. Тёмно-синие глаза ничего не выражали, симпатичное лицо было бесстрастным. Что же скрывается за гладкой маской? — Сильно побили? — неожиданно спросил он. Я быстро покачал головой и сплюнул накопившуюся во рту кровь на грязный пол. — Встать можешь? Кивнул головой и попытался подняться, беспомощно хватаясь за стенку. Феликс приблизился ко мне, и сердце сжалось, как перепуганный зайчишка. Воронцов наклонился ближе, и я почувствовал запах пота и можжевельника. Сильные руки легли на мою талию и уверенно потянули наверх, ставя на ноги. Горячее напряжённое тело почти прижалось к моему, я задрожал, но теперь уже не от страха. Его решительные действия несли заботу. Он только что остроумно и безжалостно расправился с двумя парнями, но не причинил мне боли. Впрочем, я недолго наслаждался его тёплой поддержкой. Когда Феликс отпустил меня, я даже почувствовал сожаление. Отступил назад и прижался к стене в поисках опоры. — Голова кружится, — пояснил спасителю, чтобы он не подумал, что я его боюсь. — Спасибо тебе, — дурацкая улыбка не сходила с губ. — Если бы не ты… — У тебя мантия порвана, — Феликс очень удивился. — Какого лешего они делали? Я не сдержал смех. Воронцов так изумился, словно ни разу с таким не сталкивался. — Издевались как обычно, — придал голосу легкомысленность. — Красотка, почему ты нас боишься, нужно избавлять тебя от скромности… Ну ты знаешь. — Нет, не знаю, — на смену боевому пылу пришли лаконичность и невозмутимость. Феликс стоял в двух шагах от меня, я чувствовал жар его тела. Забавно. Воронцова нельзя было назвать богатырем: средний рост, стройное сложение. Выше и больше меня, конечно, но не здоровяк. Ему часто попадались куда более крупные противники. Видимо, Воронцов держится на силе воли и отсутствии страха. — У тебя губа разбита, — сообщил Феликс. Губы мои скривились в болезненной усмешке. Феликс озвучивал очевидные вещи, но звучало довольно мило. — Надо умыться, — сказал Воронцов. — Отведу тебя в туалет. — веско решил он. Крепко взял под руку, увлекая за собой. Я покорно подчинился воле Феликса. Трудно противостоять его решимости, да мне и не хотелось. Его забота на фоне всеобщего безразличия заставляла сердце трепетать. Не знаю, чем заслужил такую доброту. До этого момента он не обращал на меня никакого внимания. Отражение в зеркале мне не льстило — бледнющее лицо перепачкано кровью, дикие огромные глаза блестят как у кота, добравшегося до валерьянки. Я умылся холодной водой, морщась от боли. Хорошо, что зубы уцелели. — Ожил? — спросил Воронцов, — или тебя проводить в больничное крыло? Я качнул головой. Нет, не нужно. Я редко там бывал, не хотел презрительных взглядов персонала. — Тогда я пойду. — кивнул Феликс. Я вскинул голову, увидел его отражение в мутном зеркале. Мне показалось, что нас разделяют сотни километров, хотя Воронцов стоял в двух шагах у меня за спиной. Внезапно я осознал, что всё это время не боялся. В обществе Феликса я чувствовал себя защищённым. Сейчас он уйдёт, и всё закончится. Что же делать? Сердце ёкнуло. Нет, я должен, должен его задержать! — Постой, — выпалил я. — У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Синие ледяные глаза Феликса оттаяли, отражая недоумение.