В объятиях щупалец

— Я родился в пещере у небольшой речки рядом с какой-то глухой деревенькой, — голос Эштена и так не подарок, а сейчас он был еще тише и пробивался сквозь мрак как-то отрешенно, даже зловеще. — В той пещере обитали три взрослые особи арига, а еще там копошились десятки детенышей, что уже отбросили плавники и зарастили жабры. И я был одним из этих… детенышей. Как будто струна лопнула, вот примерно на таком всхлипе оборвалась фраза и на целую минуту в спальне воцарилась гнетущая тишина, которую нарушало лишь глубокое дыхание Эша, будто он собирался с силами перед основной частью рассказа. — Нами особенно не занимались, так, бросали дохлых мышей, ящериц, какие-то кости, за которые мы дрались друг с другом. Я родился слабым и самым маленьким из всех, поэтому проигрывал и ел последним всегда, — Эштен грустно улыбнулся и, сглотнув, продолжил: — А еще в той пещере находилось несколько девушек. Я помню их, но смутно. Они… они были истощены. Их волосы на волосы уже не походили, а напоминали свалявшуюся паклю. От их одежд если и остались какие-то лоскуты, то валялись где ни попадя. Собственно, как и косточки, мех, объедки… Среди всего этого мы и возились, словно маленькие голодные крысеныши. Похоже, от ужаса, Лиа точно начала подмерзать, потому что сильнее прильнула к Эштену, а он все так же меланхолично продолжал, всматриваясь в черную пустоту: — Эти девушки были нашими матерями. Теми, кто пережил беременность. Если раньше их немного кормили и проявляли видимость заботы, то после родов они стали не нужны своим похитителям. Про них просто забыли, как про обглоданные кости, что служили нам колыбелями. Это был ад… Но я был слишком мал, чтобы осознать это тогда. Все, что я понял — я никому не нужен. Ни взрослым особям, видевшим во мне слабого последыша, ни тем более братьям, которых интересовало лишь собственное выживание… ни тем несчастным пленницам. Они нас ненавидели всей душой, а те, у кого еще оставались силы, пытались нас даже убить… — О боги, я не могла представить… — Лианейн, не выдержав, встряла в монолог и понимающе обняла любимого за шею, прижалась к его щеке, на удивление, сухой и горячей. Слез, увы, не было, да и быть не могло, ведь арига плакать не способны, но это не значило, что оба его сердца не разрывались изнутри от клокочущей боли, что воспоминания осколками стекла не кромсали его душу. Снова. — А маму я узнал среди выживших. Не сразу, но узнал… — Эш продолжал дрожащим голосом, прикрыв глаза, словно исповедовался перед священником, переживая те моменты вновь и раскаиваясь в грехах.— Помню, одна из жертв смотрела на меня, не отрываясь, когда я грыз рыбью голову, а я посмотрел на нее… Всего секунда, она меня озарила. Я осознал, что это существо мне не чужое, что оно родное, близкое. И я, вопреки страху, тихонько подполз к ней и даже приволок свой «ужин», чтобы поделиться. Она смотрела на меня, и в ее взгляде не было ненависти… Я прекрасно это помню… Она смотрела на меня… как мама… Она улыбнулась. Стало так спокойно и тепло внутри, как никогда раньше, я и про голод забыл, поэтому подполз еще ближе и осторожно дотронулся до ее руки. Рука обожгла меня холодом, я даже в сторону отпрыгнул. Девушка была почти ледяной и абсолютно белой. И не шевелилась совсем. Только смотрела на меня. С теплотой. Я обнял всем тельцем ее руку, пытаясь хоть как-то ее согреть, но меня было так мало… Как бы я ни старался, ее глаза скоро померкли, а дыхание остановилось. Это сейчас я понимаю, что произошло, а тогда я верил, что она еще проснется и посмотрит на меня, как не смотрел больше никто... Поэтому я преданно остался рядом, цепляясь щупальцами за ее мертвые пальцы. Эштен прервал безрадостный монолог, погрузивший Лиа в такой тихий беспросветный ужас, на фоне которого ее собственные проблемы в одночасье померкли. Для девушки минуты мрачной бесконечной тишины стали сущим кошмаром, когда, с одной стороны, хочется узнать продолжение истории, а с другой — забыть все рассказанное и жить в счастливом и радостном мирке, нежась в объятиях родных сильных рук и не задумываясь о подобном. — Ну, а потом пришли охотники. Это было неожиданно и очень страшно. Почему-то из всех арига, живших в пещере, они пощадили только меня одного. Я не знаю почему. Я просто вцепился зубами одному из них в сапог, пытаясь защитить свою маму, а он громко смеялся над моими жалкими покусываниями. Потом меня забрали и отнесли в город. А там отправили в приют. Один из тех, где содержатся брошенные выродки разных рас, которых либо обучат на хороших работников для Орена, либо уничтожат. К всеобщему удивлению, оказалось, что арига при должном воспитании, прекрасно социализируются, учатся, и вполне способны приносить пользу нашему королевству, чему я живое доказательство. Лианейн просто не знала, что и ответить на это. Она даже представить не могла, какое огромное и черное озеро боли все это время плескалось внутри Эштена и какой кошмар ему приходилось носить в себе столько лет. — Эш, я… Мне так жаль… твою маму… твоих братьев. Ведь их, получается, у тебя на глазах… — с неподдельным сожалением в голосе начала она, сжимая пальчиками руку своего монстра. — Когда моих братьев давили сапогами, я ничего не чувствовал. Когда потрошили трупы старших монстров — тоже ничего не колыхнулось внутри. А когда мою маму и других мертвых девушек охотники закапывали — я отчаянно бился в маленькой клетке, в какую меня засунули. Сейчас я чувствую… лишь ненависть ко всем диким арига… и к убитым родичам тоже. Чувствую вину за весь мой поганый род. И боль… Очень много боли, иногда даже, кажется, слишком много. И самое ужасное — что я ничего не могу исправить, — ответил Эштен все так же безэмоционально, робко и осторожно перевернул ладонь и сжал пальчики любимой. — Эш, я… — голосок Лиа дрожал от подступивших рыданий. — Простите, мне пришлось вас расстроить этими откровениями. Сперва я не хотел, но… Моя фобия начала все портить, поэтому я решился рассказать эту историю. Просто я боюсь, что самое дорогое и важное существо в моей жизни замерзнет, как и тогда. Я понимаю, что вы можете взять плед, понимаю, что у меня в доме достаточно тепло, но все равно… ничего не могу с собой сделать. Пожалуйста, простите меня. Я впредь постараюсь вам не надоедать больше… Лианейн слушала и ушам собственным не верила. Получается — она «самое дорогое и важное существо в жизни»? А раньше сказать было нельзя? — П-подожди… ты что, любишь м-меня? По-настоящему? — встрепенулась девушка. — Да, — Эштен искренне и широко улыбнулся, как ребенок, только в ночи этого все равно было не рассмотреть, — очень сильно. Я не хотел говорить раньше. Я вообще не хотел говорить, дабы не причинять лишнего беспокойства. Но видите, как получилось. Я просто признался… Я ничего не жду, не прошу, ведь такие, как я, не имеют на это никакого права. Я всего лишь робко надеюсь, что вы будете навещать нас с детьми. И очень хочу, чтобы ваши проблемы разрешились, как можно скорее, и вы просто были счастливы. — Какой же ты… какой же ты глупый! — выпалила бывшая аристократка и стиснула шею своего монстрика, насколько могла крепко, покрывая его лицо неопытными поцелуйчиками, размазывая слезы по его щекам. Эштен, кажется, дышать перестал, едва на него обрушилась столь неожиданная и сладкая ласка. А в тот момент, когда его губ коснулись солоноватые капли — вздрогнул, а уж когда Лиа попыталась его поцеловать, по-взрослому — вообще оцепенел, даже его щупы перестали шевелиться — застыли и вытянулись. — Н-нет, не надо… у меня острые зубы морского хищника, они могут… — шептал арига и уже почти собрался с силами, чтобы оборвать все это действо, невероятно пугающее и приятное одновременно, но было поздно. Лиа настойчиво прильнула, совершенно бесстрашно, правда, совсем неумело. Ее язычок весьма опрометчиво пробрался в пасть монстра, что, конечно же, обрекло оба его сердца биться неистово быстро от страха за глупышку и от собственного же восторга. Как-никак, но это же его первый настоящий поцелуй, еще и с любимой девушкой, поэтому оторваться от него он был не в силах. Руки сами обняли девушку, прижимая ее тельце ближе, а вслед за ними несколько щупалец обернулись вокруг талии. У Эша оказался весьма остренький и юркий смешной язык, с которым действительно забавно играть во «взрослые поцелуи», чем дочь банкира и занялась с упоением. По крайней мере, это хоть немножко отвлечет его от собственной незаживающей раны. Уже их общей раны. — Я тоже тебя люблю. Сильно-сильно, — прошептала Лианейн, касаясь губ, наконец оборвав поцелуй. — Я думаю, вам это только кажется, — так же тихо ответил Эштен, на что Лиа отрицательно замотала головой, и целый легион кудряшек метнулся подтвердить ее точку зрения. — А еще… я понимаю, каково тебе пришлось. Я знаю, что это такое — жить с грехами своего рода. Каждый день. Каждый час… — Боюсь, что не знаете. И я рад этому. В вашей жизни должно быть как можно меньше зла, — арига понимающе улыбнулся и поправил ладонью несколько локонов, упавших на лицо самого родного человечка. — Знаю! Я не просто так говорю для красного словца! — встрепенулась Лиа, а потом и вовсе устроилась на плече Эштена, обнимая и прижимаясь, будто защиты искала. — Мой отец — Юстержен Арзеви — был банкиром, один из самых влиятельных банкиров столицы. Был… Еще он был самым заботливым и самым добрым папой на свете! Самым лучшим. Он баловал нас с братом, все-все нам покупал, всегда находил время рассказать нам сказку вечером, как бы ни был загружен… А когда он умер и я стала разбирать его рабочий кабинет, то нашла там и долговые расписки, и черную бухгалтерию, и столько всего, что мои кудри чуть не поседели. Он разорял людей, Эш, обманывал, подставлял, даже помогал преступникам! И я его дочь, понимаешь? Я жила, того не ведая, на кровавые деньги! Носила дорогие платья, когда разоренным семьям есть было нечего. И я проклята за это… — Арзеви… я думал, это просто совпадение, но вы и правда из семьи банкиров... — Да! — всхлипнула Лиа. — Я из проклятой семьи банкиров! Мы все прокляты за свои грехи… С-сначала дядю убили, потом мы разорились и у папы сердечный приступ случился… потом брат пропал… и мама… мама повесилась, — уже почти рыдая, — что я делаю, я же д-должна тебя утешать, а не н-наоборот, — она громко разревелась, уткнувшись мокрой мордашкой в самое родное и понимающее создание. Эштен обнял Лиа крепче, зарылся в ее локоны пальцами и щупами, поглаживая их, перебирая, смакуя каждую озорную завитушку, успокаивая теплом и едва различимым шепотом. И уже через несколько минут Лианейн превратилась в маленький разомлевший комочек, который, прикрыв веки, уже даже не всхлипывал почти. — Грехи вашей семьи уже давно искуплены жизнями ваших близких и вашими страданиями. Вы ни в чем не виноваты и не смейте думать иначе! — Эш прижал ладонь к раскрасневшейся щечке, заглядывая в изумрудные глаза предельно серьезно. — Ты тоже не смей, ты же самый хороший и самый добрый. Ты вообще самый-самый для меня! — Я, к сожалению, даже если и убью себя — не смогу искупить и одну часть грехов арига, — Эштен грустно улыбнулся в полумраке, и его рука легко соскользнула на кровать. — Они чудовищны. Им нет оправдания. Именно поэтому раньше я хотел остаться самым последним представителем своего вида, помогать по возможности людям Орена и тихо дожить свой век в одиночестве. Но потом… потом меня осенило: раз я прекрасно социализировался, то и мои дети, при должном воспитании, тоже могут стать… лучше. Если их любить, если о них заботиться, если в них верить. Они потом тоже воспитают достойных наследников, живущих по человеческим законам, когда вырастут, понимаете? И тогда, может быть, грехи моей расы будут искуплены… Лиа молчала, вглядываясь в почти кромешную черноту и вслушиваясь в биение двух самых дорогих сердечек на свете. Она просто не представляла, как утешить, что сказать, как избавить от невероятно огромного чувства вины и разъедающей боли эти самые сердца. Есть ли вообще в мире слова, которые способны излечить это? Видимо, остается только одно средство — просто любить. Любить и надеяться, что все незаживающие раны Эштена хотя бы немного зарубцуются. — А вам не холодно, — тихо шептал монстр после небольшой паузы, отведя взгляд. — С тобой мне не холодно. С тобой еще очень спокойно и просто очень хорошо, мой десятиножек. Ты самый лучший на свете! — Лианейн улыбнулась солнечно, словно ребенок. — Вы всегда будете это повторять теперь? — Эш немного смутился и даже стал более синим, чем обычно. — Да! Привыкай, — Лиа игриво чмокнула в щечку своего десятиножка.