Действующие роли

Костюм ему, пожалуй, нравился. Темно-зеленый текинский шёлк удачно оттенял карие с зеленью глаза, покрой подчеркивал тонкую талию и длинные ноги. Было в фасоне что-то неуловимо омежье, плавно закруглённое, хрупко-податливое. Вероятно, патрон Келли лорд Окнард хотел видеть в своем протеже омегу. Келли не возражал. Пусть будет омега. В любом случае лучше, чем бесплодный, бесполезный и безденежный бета, младший сын разорившихся родителей. Келли незаметно оглядел собравшихся в VIP-ложе. За шестнадцать месяцев с лордом Окнардом он успел неплохо изучить высший свет Астории. Вот советник президента Фост беседует с молодым предпринимателем Россом. Вот сенатор Странд собрал вокруг себя кружок молодых просперианцев. А вот, рядом с темноволосым омегой… Сердце сорвалось, замерло на миг, забилось болезненно сильно. Почти два года прошло с того дня, когда Келли впервые увидел его. Неужели целых два года? Всего два года? Нет, он знал его всю жизнь и мечтал только о нем. Эта мечта, неясная и грустная жажда невозможного, появилась в нем прежде осознания себя, задолго до похоти, задолго до желания создать семью и свить гнездо, желания такого трудного для каждого беты. Но впервые увидев ЕГО, Келли понял в то же мгновение: все это было о нем. Лунная дорожка на морской глади, далекая песня, от которой хочется плакать и летать, красивая грусть любимой мелодии, нежные закаты, тревожные паровозные гудки в ночи и влажные грозди сирени — всё, что трогало сердце, заставляло писать стихи и захлебываться сладкой печалью, всё это было лишь увертюрой, обещанием именно этой встречи, единственной и неотвратимой. Два года и целая жизнь. Как глуп он был тогда, как наивно верил в то, что жизнь только начинается… Актовый зал университета переливался огнями, шумел и волновался. И Келли волновался вместе со всеми, с такими же, как он сам, юными счастливчиками, студентами-первокурсниками. В день зачисления в Императорский университет им выдали длинные мантии. Его собственная, изумрудно-зеленая, символизирующая жизнь мантия биологического колледжа делала его красивым и взрослым, принадлежащим к древнему студенческому братству. Плечистые альфы и милые омеги говорили с ним, шутили и смеялись, и Келли смеялся со всеми вместе. Казалось ему тогда, что он нравится всем, и со всеми хочет дружить, и даже немножечко влюблен в каждого. А потом на сцену вышли преподаватели, тоже возбужденные и радостные, улыбающиеся, одетые в мантии с почетными лентами, с шелковыми шнурами, символизирующими академические сообщества, награды и ученые степени. Келли сразу заметил красивого хрупкого омегу в такой же зеленой мантии. Он оказался профессором Арат-Трентом, членом Императорского Биологического Общества, почетным Магистром ложи Сигма Фай и прочая, и прочая. Омега произнес прочувствованную речь о потрясающих открытиях, на пороге которых стоит его наука, о новых технологиях, спасающих жизни, о счастье быть причастным к сокровенным тайнам всего живого. Келли впитывал каждое слово. Когда закончились приветственные речи, преподаватели смешались со студентами. Келли разыскал профессора Арат-Трента, так поразившего его своей увлеченностью. Хотелось спросить, как лучше подготовиться к занятиям, какие взять факультативные курсы, есть ли возможность для первокурсников заняться исследованиями… Вблизи омега оказался еще более красивым и хрупким. Он улыбался приветливо и охотно отвечал на вопросы. Но его ответы не имели больше значения. Приятный мелодичный голос произносил фразы на незнакомом языке. Потому что за спиной профессора стоял высокий синеглазый альфа с проседью на висках и легкой улыбкой на жестких, красиво очерченных губах. Он был ответом на все вопросы, этот альфа, в том числе и на те, которые Келли еще не задавал даже самому себе. Особенно на них. Проследив за его взглядом, профессор улыбнулся сочувственно и понимающе и как-то особенно ласково произнес: — Знакомьтесь: мой супруг Ронар Трент. Пожатие сухой ладони оказалось в меру крепким, лучики-морщинки весело брызнули у глаз. — Рад знакомству, Келли. Другие студенты заговорили с профессором. Келли пришлось отойти. Казалось ему, будто он ослеп, и оглох, и лишился других чувств, а может быть, напротив, приобрел новые, которым нет названия, и мир для него никогда уже не будет прежним. — Келлер! — раздражение ясно слышалось в голосе патрона. Вероятно, он не сразу докричался до своего протеже, окунувшегося в воспоминания. — Да, лорд, — тихонько отозвался юноша, склоняясь к плечу Окнарда. — Принеси мне шампанского! — Конечно… Конечно… Конечно, достаточно было лишь сделать жест, встретиться глазами с одним из многочисленных официантов, чтобы получить желанный бокал, но патрон всегда каким-то странным чутьем угадывал, когда протеже ускользал от него в собственный мир и, находясь совсем рядом, был в то же время недосягаемо далеко. Угадывал и с ревностью собственника возвращал к реальности. Келли прошелся между креслами, стараясь не заслонять зрителям вид на трек, по которому неторопливо, с развевающимися вымпелами и флажками, проезжали сияющие автомобили. Он выбрал столик с напитками у правой стены, как раз там, где Ронар Трент беседовал с изящным черноволосым омегой, кого-то смутно напоминающим. Ах, ну конечно, Марион Эстер. Треть столичных омег старались подражать кинозвезде, красили волосы в черный цвет и укладывали их так, как носил знаменитый актер на последнем выходе в свет. И этот, длинноносый, не исключение. Как это все же странно, как печально и жалко, когда омега из высшего общества, не стесненный ни в средствах, ни во времени, копирует чужой образ, оказавшись не в состоянии создать свой собственный. Но Трент казался поглощенным беседой, глядел на омегу тепло и внимательно и не заметил Келли, прошедшего совсем рядом. Впрочем, когда-то и сам бета не пропускал ни одной картины с Марионом и даже повесил в своей комнате плакат фильма «Седьмой десант»… Тогда у него еще была своя комната. Тогда он был студентом, он был молод и глуп, счастлив и влюблен. Келли не догадывался ни о чем. Студенческая жизнь, сумбурная и немного истеричная, десятки новых друзей, заигрывание альф, и кокетство омег, и влюбленность, наполняющая каждый день радостной болью и болезненной радостью, — все это сделало его совершенно невосприимчивым к удручающей домашней рутине. Лишь потом он смутно вспоминал тихие ссоры родителей, напряженную тишину семейных ужинов, вспомнил даже кипу бумаг, которую подписывал как-то вечером отец, перебрасываясь с папой короткими фразами: «Я все просчитал, не кипятись», «Риск слишком велик, Онор…», «Никакого риска, я же сказал! Сведения из первых рук!» Все решает в семье альфа, вот отец и решил. А однажды в дождливый октябрьский день Келли вернулся с занятий и нашел всю семью: папу, отца и Джен, старшего брата-омегу, сидящими в гостиной. Сидящими молча перед выключенным телевизором. Папа смотрел сквозь стену, и лицо его было старым и мертвым. Лицо отца Келли не видел, лишь низко опущенную голову и крупные кисти рук, бессильно свисающие с колен. Джен хлюпал носом, но выглядел скорее растерянно, чем грустно. — Что случилось? — тихо спросил Келли, присаживаясь на уголок дивана. Папа вздрогнул, будто просыпаясь. Сказал тускло, без выражения: — Мы разорены. Неожиданно залепетал Джен: — Но как же так? У меня на Негасимый Огонь свадьба с Питтом, по договору мы должны приданое… Можно ведь заложить дом, продать акции… — Нет у нас больше ни дома, ни акций, — так же безжизненно проговорил папа. И вдруг страшно заорал, захлебываясь, наливаясь кровавым, болезненным румянцем: — Нет у нас ничего, вы понимаете это или нет? Ничего! Ничего! Ничего!!! Вы понимаете, что значит — ничего?! Начался заезд, внимание зрителей ненадолго переключилось на проносящиеся по треку автомобили, на огромные экраны, на которых в сизом дыму ревели моторы и мелькали разноцветные капоты, крылья, бамперы. Келли вздрогнул, услышав знакомый голос: — Почему вы так думаете? Омега, похожий на киноактера, ответил Ронару: — В этой дисциплине очень строгие ограничения на модификации. Например, разрешены только восьмицилиндровые двигатели объемом не больше восьми литров с одним клапаном на цилиндр. В принципе, тот же «Элефант энджин», что и сорок лет назад. Поэтому все автомобили более или менее одинаковы. Выигрывает лучший гонщик, а не тот, кто может позволить себе собрать самый скоростной автомобиль. Победит самый умелый, а не самый богатый. «Неправда, — подумал Келли, поднимая с подноса официанта два бокала, — побеждает всегда самый богатый. И в этом дурацком заезде, и в жизни. Просто вам всем хочется верить в то, что вы обладаете какими-то особенными достоинствами, которые нельзя купить за деньги. Что не счет в банке делает вас избранными, а замечательные свойства характера. Это такая же иллюзия, как и эти гонки». Съемная квартира в рабочем квартале состояла всего из двух комнат. В крошечной спальне с узким окошком, выходящим на стену соседнего дома, расположились родители. Келли и Джен спали в проходной гостиной на раскладном диване. — Я — омега! — орал Джен. — Я не могу спать в одной постели с бетой! — Заткнись, — коротко ответил ему папа, и истерика прекратилась. Келли все равно старался лечь как можно ближе к краю, чтобы даже случайно не задеть брата. Джен в новой истории их жизни оказался особенно потерянным. Отец практически пропал, уходил на рассвете и возвращался затемно. Папа же вдруг стал главой семьи, беспощадным и неоспоримым лидером. Впервые в жизни он пошел работать. Он убирал чужие дома. Джен довольно быстро нашел место в книжной лавке. Келли устроился в ресторан разнорабочим: убирать столики, мыть посуду, разгружать продукты. Он был шокирован, какой низкооплачиваемой оказалась трудная и грязная работа. Келли многим был шокирован в то время. Казалось ему, что все это происходит не с ними, не всерьез, что все они погрязли в каком-то затянувшемся ночном кошмаре, но скоро придет утро, и он снова проснется в своей комнате на удобной постели и пойдет в университет, и все будет, как было, и всё ещё будет хорошо. Это чувство временности, призрачности их нового существования заставило его не уйти из университета, а взять долгосрочный отпуск по семейным обстоятельствам. Он верил: их жизнь скоро наладится. Что-то произойдет. Не может не произойти. А когда это произошло, он снова не поверил. — Сегодня в семь мы встречаемся с одним достойным человеком, — сообщил папа за завтраком. У него было лицо солдата, готового умереть, но не сдаться. Келли немного испугался. — Будь дома к шести. Вечером папа сам выбрал ему строгий приличный костюм, с особой тщательностью подобрал галстук, запонки, шелковый платок в кармашек. Проверил ногти, велел припудриться и нанести на губы блеск. Вызвал такси. На все вопросы ответил строго: — Твое дело — помалкивать. Будет спрашивать — отвечай на вопросы с предельной почтительностью. Келли решил, что ему собираются предложить работу. Подозрение подтвердилось, когда у дверей небольшого ресторана в самом центре старого города папа, заметно волнуясь, проговорил: — Помни, от твоего поведения в ближайшие полчаса зависит твоё будущее. И не только твоё, а всей нашей семьи. Их проводили в отдельный кабинет. Средних лет альфа поднялся им навстречу. Он оказался почти на голову выше и омеги, и беты. Келли лишь успел разглядеть галстучную заколку с крупным темно-красным камнем. Пламя переливалось в густой глубине, и было оно недобрым. — Лорд Окнард, позвольте вам представить моего сына: Келли Рейнсторф. — Келли? — прозвучало холодно. — Как ваше полное имя? — Келлер… — Звучит не слишком амбициозно. Что ж, пусть будет Келлер. Прошу вас, присаживайтесь. Отчего-то Келли не решался взглянуть в лицо предполагаемому работодателю. В памяти остались лишь отдельные фрагменты: крупные руки с ухоженными ногтями и перстнем-печаткой, короткая седая бородка, запах муската и мяты. Запах темного коньяка в бокале, тонкий аромат белой розы в вазе на столике. Принесли легкие закуски. Келли не ел с утра, но странная встреча начисто отбила аппетит. От непонятного волнения мутило. Начался разговор, в котором его обсуждали, не обращаясь к нему напрямую. — Ну, что ж, любезный Аллисан, ваш сын действительно красив. Никакой слащавости омеги, никакой животной грубости альфы. Поистине, беты — самые чистые и холодные создания. Я доволен. — Прошу заметить, что наш Келлер получил прекрасное воспитание. В этом году он с блеском поступил на биологический факультет Императорского университета. — Приятно слышать. Разумеется, ученая степень ему не понадобится. — Он также обучался танцам, иностранным языкам и основам музицирования… — Похвально, похвально… В горле першило. Келли взял стакан с водой, рука подрагивала. Он все еще ничего не понимал. — Признаюсь, я доволен. Более того, хотел бы поручить моему юристу составить контракт. Скажем, на пять лет? Или, может быть, для начала на три? — Уверяю вас, вам не придется пожалеть об этом решении. Келлер станет украшением любого, самого изысканного дома. — Есть одно затруднение… Папа подался вперед и стал похож на кошку, заметившую мышь. — Какое же именно? — Ваш сын несовершеннолетний. — Как родители, мы выступим его гарантами. — И все же… — длинные пальцы выбили на столешнице дробь. — Я хотел бы избежать возможных осложнений, когда Келлеру исполнится восемнадцать. Молодой человек, вы согласны с моим предложением? Келли вздрогнул, с небольшим опозданием осознав, что обращаются непосредственно к нему. И только тогда по-настоящему увидел перед собой пожилого альфу, скорее крупного, чем полного, с коротко стриженными все еще густыми седыми волосами и строгим взглядом темно-карих глаз. — Простите, лорд Окнард. Я пока ещё не получил от вас предложения. Резко перевел дыхание папа, возмущенный наглостью сына, но лорд выглядел скорее довольным, чем расстроенным. — Разумеется, вы правы. Я предлагаю вам стать моим протеже на срок от трех до пяти лет. Подробности контракта предстоит согласовать нашим юристам. Келли отвел взгляд. Спрятал под скатерть сжавшиеся в кулаки руки. Ни на что другое просто не хватило выдержки. Казалось, стоит расцепить сведенные судорогой челюсти, сделать глубокий вдох или резкое движение — и его разорвет на тысячи визжащих в истерике осколков… Закудахтал папа: — Простите великодушно, лорд Окнард, моя вина в том, что я не подготовил мальчика к этому разговору. Как вы сами сказали, он еще слишком молод, еще не задумывался над тем, как и с кем построить свою жизнь, ведь бетам неведомы животные инстинкты, их поведение подчиняется другим нормам, а следовательно, и осознание своего места в жизни приходит к ним позже… Тем более, печальные обстоятельства, в которых оказалось наше семейство… Слова, пустые слова казались маленькими теннисными шариками. Они звонко ударялись о пол, стены, о белую скатерть на столе, о кожаную обивку кресел, со звоном отскакивали, взлетали к потолку и снова падали: «чрезмерно рискованное вложение», «семейные традиции», «долг», «долг», «долг», цок, цок, цок!.. — Пожалуйста, позвольте Келлеру подумать. Я уверен, он придет к правильному выводу… — Разумеется, — прервал лорд довольно холодно. — Свяжитесь с моим секретарем, когда будете готовы к новой встрече. Когда вы оба будете готовы. Домой возвращались на автобусе. Тоскливо ползли за окном серые городские окраины, чахлые деревья, утратившие листву, покосившиеся фонарные столбы. Ни слова не сказали они друг другу. И лишь когда дверь их убогой квартиры захлопнулась за ними, Келли обернулся к папе: — Как ты мог? Как ты мог это сделать? Продать меня, как вещь, как животное, даже не спросив моего мнения, даже не поставив в известность! — Мы все пошли на жертвы, не ты один! Я в сорок пять лет драю чужие сортиры, думаешь, я об этом мечтал? — Не может быть и речи, чтобы я пошел в рабы к этому старому извращенцу! — перешел на крик и Келли. — Он годится мне в деды! Это просто исключено, ты слышишь? — Если ты такой умный, проваливай! Ищи себе другой дом! Если ты лучше нас всех! — Да, я лучше уйду! — взорвался Келли. — Лучше я буду уличным бродягой, чем чьим-то содержанцем! Да что там, на работе буду жить, там есть каморка при кухне! Заодно еще и ночным охранником пристроюсь. Не бойся, не пропаду! Папа тяжело опустился на шаткий табурет, уронил на колени руки. Сказал тихо: — Окнард предлагает за тебя пятьдесят тысяч крон. Это как раз столько, сколько надо отдать в приданое Джену. Пусть хоть кто-то выберется из этого дерьма, Келли. Через пять лет тебе будет двадцать два. Ты сможешь начать всё сначала. А вот у Джена такого шанса больше не будет. Ему ведь почти двадцать пять. Кроме Питта женихов у него не было. Вот если бы Джен был таким красавчиком, тебе ведь это незачем… — Забудь, — сказал Келли, как отрезал. — Этого не случится. Это моя жизнь, моё будущее. Если я пойду в протеже, я никогда не создам семьи, никогда не стану ни ученым, ни бизнесменом. Такого пятна с репутации не смоешь, ты же знаешь это не хуже меня! И папа ничего не ответил. Зато вернувшийся с работы Джен нашел для брата пару ласковых. Припомнил и детский эгоизм, и глупость, и природную бесчувственность бет. — Ты не знаешь, что такое быть омегой, бездушная ты, бесполезная тварь! — визжал Джен, заливаясь слезами. — Ты не знаешь, как это — хотеть своего альфу, с ума по нему сходить! Да я сдохну без Питта! Сдохну, понимаешь ты это? Келли сбежал из дома, едва успев сорвать с вешалки куртку. До поздней ночи ходил по темным улицам, а мелкий злобный дождь забирался за шиворот, стекал по щекам, дышал в лицо холодом близкой зимы. Он думал о Ронаре. О том, как его альфа сейчас ужинает с семьей, играет в бильярд со старшим сыном, читает книжку младшему. Как на пороге спальни обнимает своего омегу, а тот глядит на него с обожанием. Порога этой спальни Келли не переступил. Вернулся домой после полуночи, забрался под одеяло, стараясь не разбудить брата. И услышал тихие слова, сказанные просто и решительно: — Если ты откажешься, я покончу с собой. Келли стал задерживаться на работе, оставаясь на ночную смену. Но когда бы он ни пришел, Джен ждал его, чтобы снова сказать все ту же фразу, все с тем же выражением. Слишком часто слышал ее Келли и потому перестал ей верить. А однажды, возвращаясь домой, увидел карету скорой помощи, с сиреной отходящую от их подъезда. Взлетел на четвертый этаж, толкнул незапертую дверь и с порога почувствовал запах крови… А через мгновение безумное существо, похожее на его отца, вонзило когти ему в горло и зашипело, брызгая в лицо слюной: — Убью! Убью ублюдка! Чтоб ты сдох! Наутро Джена выписали. Его попытка перерезать себе вены оказалась не слишком удачной. Может быть, он слишком быстро потерял сознание или испугался боли, а может быть, Силы Света сжалились над глупым омегой. Он вернулся домой слабым, и бледным, и отрешенным. Отец с папой уложили его в спальне, забегали с теплыми одеялами, с бульоном, с лекарствами. Келли они не замечали. Когда Джен задремал, Келли подошел к папе. Тихо сказал: — Я согласен. Тот никак не ответил, взялся мыть посуду, двигаясь с резкостью механической игрушки. — Ты слышал меня? — повысил голос Келли. — Я сказал: «Я согласен!» Папа поднял голову и взглянул на него, а вернее, сквозь него, как смотрят сквозь ненужную вещь, случайно оказавшуюся в поле зрения. И тогда Келли понял, что папы у него больше нет. Он подал один стакан патрону, второй пригубил сам. Пожалуй, это именно то, что надо. Пожалуй, стоит чаще напиваться. Лорд Окнард не любит пьяных, но ведь он не всегда бывает дома. Случается, засиживается в АВС-клубе, встречается с кем-то, ходит куда-то. Иногда берет Келли с собой, но чаще оставляет его в одиночестве роскошного городского особняка, с сауной и бассейном, с кинозалом и прекрасной библиотекой. Келли обожает такие вечера, с тихой музыкой в наушниках, с уютной лампой Тиффани на маленьком столике у кресла и хорошей книгой на коленях. У лорда свой винный погреб. Келли мог пить самые лучшие вина каждый день. Послушной тенью он скользнул за спинку кресла своего патрона, застыл, сделал вид, что прислушивается к разговору. Лорду между тем удалось привлечь всеобщее внимание: — Лет десять назад у меня был отличный дрэгстер, собранный по дизайну Андрэ Перрье. Он же был и его первым пилотом и лишь потом уступил это место сыну. Этот автомобиль за одну гонку сжигал горючего на сто-сто двадцать тысяч крон, я уже не говорю о том, что после каждой гонки нуждался в ремонте. Но такова судьба всех дрэгстеров, это поистине спорт избранных… От шампанского щипало в носу и становилось грустно. Как все же хорошо быть невидимкой, можно бесконечно смотреть на это лицо, замечая тонкий белый шрам на скуле, с трудом сдерживаемую чуть презрительную улыбку, легкий наклон головы человека, который прислушивается к чему-то своему. И снова чутьё не подвело патрона. Он обернулся, бросил взгляд на Келли. Приказал чуть слышно: — Не пей. Ты понадобишься мне сегодня. Значит, сегодня… В особняк патрона Келли вошел, как в пещеру дракона. Но уже через минуту настороженность сменилась любопытством, а также восхищением, немного постыдным. Ему предстояло жить вот здесь, среди текинских ковров и антикварной мебели, ходить по мраморным полам, есть с драгоценной посуды из коллекции последнего императора. Здесь все было настоящим: вино и бархат портьер, картины на стенах, цветы в вазах, хрусталь на люстрах. Здесь жили невидимые слуги, повара, дворецкий и шоферы. Здесь и ему предстояло стать предметом интерьера, полезной и красивой вещью, знающей свое место и свое предназначение. Келли хорошо понимал это. Первый же разговор с патроном подтвердил его догадки. — Я не люблю фамильярности. Я буду звать тебя Келлером, ты обращайся ко мне: господин, или лорд, или патрон. Породистые пальцы постукивали по подлокотнику кресла, поблескивала в свете лампы печатка с родовым гербом. Двести лет, как Астория стала республикой, а лорды никуда не делись, и уж если кто и лорд, то вот этот, крупный, невозмутимый, надменный. — Ты волен пользоваться всеми удобствами этого дома, но будь добр, ничего не меняй. Впрочем, в своих комнатах ты можешь распоряжаться, как тебе заблагорассудится. Если тебе нужна новая мебель, ремонт, компьютер, смена интерьера, обратись к дворецкому. Его называй по фамилии: Верр. Келли слушал внимательно, не отрывая глаз от пальцев патрона. — Что же касается интимной части наших с тобой отношений, буду с тобой откровенен. У меня есть сексуальные нужды, и я намерен удовлетворять их с твоей помощью. Но у меня никогда не было беты, и я лишь теоретически осведомлен о вашем… кхмм… отличии от омег. Я понимаю, что тебе нужна подготовка. Потрудись обзавестись всем необходимым и научись себя обслуживать. Ты, как я понимаю, еще не имеешь сексуального опыта? — Нет… Лорд, — выдавил из себя Келли. — Что ж, это может обернуться как достоинством, так и недостатком. В связи с этим одно требование: пока мы вместе, никаких других партнеров. Это понятно? — Разумеется. Все необходимое купил через интернет. Со смесью стыда и отвращения просмотрел несколько видео: от суховатых, тошнотворно детальных инструкций до откровенного порно. Ни то ни другое не вдохновило совершенно. Патрон не торопил его и лишь через две недели спросил вскользь о том, как идет подготовка. На сумбурное «все хорошо, спасибо» последовало указание быть готовым к завтрашнему вечеру. Целые сутки Келли мучился стыдом и желанием. Он стыдился своей неопытности и желал только одного — не опозориться. Первая ночь не обернулась трагедией. Патрон оказался терпеливым и внимательным партнером. Боль была вполне терпимой. Все закончилось очень быстро. А потом альфа расчувствовался, уложил Келли себе на грудь, зашептал в его макушку, легонько поглаживая между лопаток: — Ты так прекрасен, мальчик, так изысканно нежен… Каждая линия твоего тела совершенна, полна удивительной грации, скрытого обещания. Я хочу увидеть, каким ты станешь через год, три, пять. Мне кажется, ты станешь еще красивее, расцветешь, раскроешься… — Спасибо, лорд, — прошептал Келли, с трудом сдерживая слезы. Он предпочел бы, чтобы патрон был груб, жесток, холоден. Тогда можно было бы почувствовать себя невинной жертвой, а не продажной шлюхой. Тогда можно было бы презирать себя немного меньше. Окнард, словно почувствовав настроение протеже, легко поцеловал его в висок. — Я знаю, что не сделаю тебя счастливым, мальчик. Но и несчастным ты со мной не будешь. Это я тебе обещаю. Что ж, это обещание патрон сдержал. Келли ни в чем не нуждался и ни в чем не знал отказа. Впрочем, однажды ему все же отказали. Совсем недавно, отдыхая после близости, он решился, попросил: — Лорд, я знаю, вы заплатили моей семье. Но все же, нельзя ли мне продолжить учебу в университете? — Нет! — последовало незамедлительное. Он приподнялся на локте, всмотрелся в недовольное лицо альфы, залепетал: — Я буду очень стараться, правда! Я непременно заслужу стипендию, вам не придется тратиться на мое обучение! Лорд Окнард досадливо скривился: — Пожалуй, я поторопился с отказом. Но пока я не могу дать тебе другого ответа. Давай подождем до начала нового учебного года. Возобновим этот разговор следующим летом, хорошо? О, Келли ни за что не забудет этого разговора. Он напомнит об этом следующим летом, будьте уверены, лорд Окнард! Он многому научился за это время, многое переосмыслил. То, что раньше казалось трагедией, превратилось в фарс. То, что казалось незыблемым, рассыпалось в прах. Только одно оставалось неизменным в его мире. Только одно давало опору и если не надежду, то хотя бы мечту. А вернее — один. Тот, что оставил черноволосого омегу скучать в одиночестве и зачем-то подошел к молодому Россу. Между тем, что-то странное произошло в комнате, будто невидимое, но ощутимое напряжение заставило альф говорить громче, смеяться раскованнее, требовать больше шампанского, виски, вина. Закончился первый заезд, и зрители вскочили с мест, в странном, но ощутимом возбуждении. Кто-то комментировал результаты, кто-то с кем-то заспорил. Черноволосый омега куда-то пропал, неужели он ушел с Ронаром? Келли стало тревожно. Инстинктивным жестом он положил руку на плечо патрону. Лорд Окнард накрыл его руку ладонью, спросил негромко: — Ты тоже почувствовал, да? Келли молча кивнул. Он не знал, что именно он почувствовал, лишь смутную тревогу в присутствии всех этих альф, вдруг показавшихся ему опасными, будто звери, еще не до конца прирученные. — Господа, вынужден откланяться, — важно проговорил лорд, вставая с кресла. — Увы, «Ветер Астории» уже не тот, что прежде. Слишком много красных флажков, слишком много работы для адвокатов. Кто-то согласился, кто-то рассмеялся, но в целом их уход прошёл незамеченным. Лишь в салоне автомобиля патрон дал волю раздражению: — Какой позор! Я, разумеется, не сторонник того, чтобы запирать омег под замок, но появляться в таком месте, полном альф, во время эструса, это даже не глупость, это наглая провокация! Мне любопытно, кто же это был? Супруг Росса или новый любовник лорда Галлахера? А может быть, тот рыжий, модель или как его там?.. Впрочем, пустое. Иди сюда, Келлер, ты нужен мне. Келли покосился на перегородку, отделяющую салон от кабины шофера, и скользнул на пол, устроился между коленями патрона, потерся щекой о тонкую шерсть брюк. — Хороший мой, ласковый… — рука легла ему на голову, подрагивающие пальцы запутались в волосах. — Давай же скорее… Он аккуратно и быстро расстегнул молнию, освободил от белья крупный напряженный член, ласково прикоснулся губами к розовой головке. Склонился еще ниже, пощекотал ресницами крохотное отверстие, уже влажно блестящее, — крылья бабочки, на полу в автомобиле, медленно ползущем по занятым улицам Хартана… — Аххх, что же ты со мной делаешь, мальчик!.. Ну, давай же! И он принял своего альфу до конца, расслабив горло, крепко прижав языком жесткий ствол. Закрыв глаза, ясно увидел совсем другие черты, нет, единственные. Он был рядом, альфа его мечты, он вплетал пальцы в его волосы, вздыхал и стонал, он хотел его и отдавался ему, и во всем свете не было никого счастливее, и не было любви чище и восторженнее, глубже и совершеннее. Лишь такая любовь останется с тобой навсегда, лишь она одна не разочарует и не предаст. И когда послушное его губам тело задрожало в сладких судорогах, Келли сглотнул сладкое и соленое и благодарно прижался щекой к прохладному бедру своего альфы, на несколько секунд продлевая сон, ставший единственной реальностью.