Сведенные судьбой

Со дня роковой дуэли прошел месяц. Мари уволилась со службы якобы по состоянию здоровья (хотя в свете многие открыто говорили о том, что причина вовсе не в слабом здоровье, а в разбитом сердце молодой герцогини) и ушла жить в табор. Это была отчаянная попытка сбежать от себя самой. От прошлого. И… своих чувств. Попытка начать жизнь заново, тем более что в скором времени табор собирался уйти из города, а вместе с этим вольным кочевым народом Париж покинет и она, уличная плясунья Ягори. В ночь перед отбытием девушке отчего-то не спалось. Да и как тут уснешь, когда зычные крики цыган, собирающих свой нехитрый скарб, разносятся на всю округу? Вздохнув, она выбралась из шатра и принялась словно неприкаянная бродить по степи между полыхающих костров и чуть поскрипывающих кибиток. На ночном небе бледно-розовой полосой начинал заниматься рассвет, окрашивая небосвод в завораживающий фиолетовый оттенок постепенно переходящий в алый цвет зари. Заря…девушка вдруг ощутила, как это розовое сияние проникает в душу, обжигая сердце. Невыносимо было осозновать, что через несколько часов она навсегда покинет этот город и, возможно, никогда больше не увидит Айзека, с которым в детстве частенько встречала рассвет, сидя на берегу озера. Сама не понимая почему, девушка вдруг запела, вкладывая в эту полузабытую с детства песню, услышанную когда-то от де Варда, всю накопившуюся боль души: Зорька алая,* Зорька алая, губы алые, А в глазах твоих, А в глазах твоих неба синь. Ты любовь моя долгожданная, Не покинь меня, не покинь меня, Не покинь. Ягори невольно вздрогнула, когда на плечо ей опустилась тяжелая ладонь. — Извини, не думал, что напугаю тебя-виновато потупился Шандр. — Ты чего-то хотел? — переведя дух, спросила Ягори, недоуменно глядя на сына вожака табора. — Ягори, по тебе видно, что тебя в город тянет. Видно, что душа не на месте. Так иди, простись с родными местами. — Вот еще, — дернула плечом девушка, стараясь казаться как можно более равнодушной, — никуда я не пойду. И чего я в этом городе забыла? — Да видимо что-то забыла, раз тебя туда словно магнитом тянет, — усмехнулся сын цыганского барона. — Табор в этот раз поведу я, так что имею полное право отпустить тебя на пару часов. Видя сомнение девушки, Шандр сверкнул глазами: — Джя уже сигадЫр, пока не передумал!** Через пять часов табор снимается с места. Не придешь к этому времени, я буду знать, что ты решила остаться. Девушка радостно кивнула и, порывисто обняв Шандра в знак благодарности, побежала в город, решив срезать через лес. *** Щебет птиц ласкал слух девушки, а вошедшее в зенит силы солнце, пробиваясь сквозь развесистые лапы вековых елей, слепило глаза. Спустя полчаса девушка вышла на давно позабытую васильковую поляну, где когда-то они с Айзеком гуляли едва ли не каждый день и вдруг ощутила, как сердце гулко забилось в груди от пристального взгляда таких знакомых глаз цвета янтаря. — Погадай мне на любовь, яхонтовая, — чуть улыбнулся Айзек, подходя к ней и протягивая свою ладонь. — Упустил ты любовь свою, соколик, — грустно ответила она, даже не взглянув на протянутую руку. — Вернуть, исправить ничего уже нельзя, потому как через час ждет ее дорога дальняя. — Не уезжай, — тихо попросил он, — ты нужна мне. — Конечно, — усмехнулась девушка. — Так нужна, что ты дважды сбегал. Разумеется, из «хорошего отношения» ко мне. — Единожды, — буркнул граф, — не приписывай мне «подвигов», которые за мной не числятся. — Второй раз я вовремя тебя остановила, — в тон ему парировала Мари. — Да, черт возьми, я сбегал! — потеряв всякое терпение воскликнул граф, схватив сумасбродную цыганку за плечи. — Сбегал от самого себя, думая, что не нужен тебе! Но сколько еще ты будешь корить меня и наказывать за робость, что свойственна юности?! Видя, что герцогиня обескуражена такой реакцией, Айзек привлек ее к себе и, приобняв за талию, закружил в ритме медленного вальса, музыку которого нашептывал влюбленным ветер, шелестящий зеленой листвой. В какой-то момент он чуть наклонил герцогиню и нежно коснулся ее губ своими, после чего вновь закружил ее, крепко прижимая к себе, так, что Мари казалось, будто она парит, не касаясь земли ногами. — Я никуда тебя от себя впредь не отпущу, — прошептал Айзек, трепетно проводя проводя тыльной стороной ладони по ее щеке. Пьянящее, дурманящее чувство полета усилилось, и теперь Мари еще более отчетливо слышала тихую мелодию леса, шепчущего: «Все, ради любви».*** — Я никуда не еду, — прошептала Мари, вдруг осознав, что нет смысла бежать янтарных глаз, ставших ее наваждением, поскольку нет такого коня, на котором от судьбы ускакать можно.