Сведенные судьбой

На следующий день Мари самозабвенно пересказывала одной из своих самых близких подруг, юной черноокой графине Кларис де Каро, подробности вчерашнего вечера. — Как же здорово видеть тебя такой сияющей, милая, — улыбнулась Кларис, осторожно отпив из белой фарфоровой чашки крепкий кофе, только перелитый из джезвы. — Да и Айзек заметно повеселел. Он ведь пока ты с де Сагаром была совсем покой потерял. Ходил, точно неприкаянный, скучал по тебе безумно. — Откуда сведения? — спросила Мари, ощущая, как в горле образовался тугой горячий ком. — Так он приезжал ко мне, душу изливал, — пожала плечами Кларис. — Просил поговорить с тобой, повлиять на тебя как-то, да только ты бы меня слушать не стала. — Я ничего из тех дней не помню… — простонала Мари, массируя, враз начавшие ныть при упоминании де Сагара виски. Дни поведенные с темным магом Мари помнила крайне смутно, все было словно бы в тумане, а те отрывки, что порой подсовывала услужливая память, казались девушке не более чем странным, расплывчатым сном, лишенным всяких красок. Однако это обстоятельство не отменяло жгучего чувства вины перед де Вардом, которое и без того не давало Мари жить спокойно, а после слов подруги и вовсе накрыло с головой. — Главное, что все позади, — мягко улыбнулась де Каро, понявшая ее чувства и открыла окно, впустив в столовую почтового голубя. Мари взяла депешу и прочла ее, нервно рассмеявшись. — Что там? — сгорая от любопытства спросила Кларис. — Он женится… — обморочно прошептала Мари. — Кто? Айзек?! — подскочила на стуле Кларис. — Да нет же! Дебре! — Тьфу ты, напугала, заполошная! -рассмеялась де Каро, обожавшая ходить по базарам и ярмаркам, прикидываясь простой горожанкой и оттого понахватавшаяся простонародных выражений, которые использовала исключительно в разговорах с лишенной предрассудков Мари. — Ну так и пускай себе женится! Да и потом, он же как неуловимый Жорж! — В каком смысле? — не поняла Мари. — Мне вчера один рыбак рассказал такую историю: сидел мушкетер со своей дамой в парке, а мимо них проносится всадник да так, что пыль столбом летит! — Что это было? — откашлявшись спросила дама. — Это, душа моя, королевский гвардеец Жорж по прозвищу Неуловимый. — А почему у него такое прозвище? — с интересом спросила дама. — Его что, правда никто поймать не может? — Эх, милая, — с усмешкой ответил мушкетер, — да кому он нужен, этот Жорж! Мари прыснула со смеху, а Кларис продолжила: Вот и Дебре такой же «Неуловимый»! Подруги еще немного поболтали, после чего Кларис ушла, а Мари, спешно оседлав лошадь, направилась туда, куда против всякой логики рвалась ее душа. Свист ветра и ритмичный топот копыт Ночки не могли заглушить такой родной, но уже почти забытый голос, эхом звучащий в ушах герцогини: Не дайте бед улыбке глаз ее чудесных и всей своей душой я об одном молю, Чтоб каждый день берег ее свет сил небесных, я за нее боюсь, одну ее люблю! * «Бесполезно молить об этом высшие силы, Франц, когда ты САМ не уберег женщину своей жизни, став главной причиной ее слез»-с горечью подумала Мари, пришпорив лошадь и переведя ее с собранной рыси на галоп. Женщина любимая, Самая желанная, Самая красивая, И чуть-чуть печальная… Женщина любимая, Как фата венчальная, Самая ранимая… И немного странная…** — выдало все то же эхо подсознания. «Ранимая», — мысленно согласилась герцогиня со всплывшими в памяти голосом Дебре строчками песни. — «И ты всегда знал насколько ранимая твоя любимая женщина, но продолжал куражиться над ней! Продолжал доводить ее до слез!» Мари почувствовала, как внутри все клокочет от ярости и ненависти к этому человеку, который мог так красиво говорить о любви, спустя минуту — оскорблять ее последними словами, а потом вновь превозносить до небес и обещать, что он изменится. Обуреваемая этими мыслями, девушка подъехала к поместью и в полном смятении уставилась на развернувшуюся перед ней картину: двое дуэлянтов сошлись в преддверии поединка. Одним из бретеров был Дебре, а в его оппоненте герцогиня с изумлением узнала… Айзека. Дебре, увидевший ее первым, ослепительно улыбнулся. Во взгляде молодого маркиза было столько неприкрытого превосходства и надменности, что спешившаяся Мари сразу поняла: Франц нисколько не сомневается в своей победе. С замиранием сердца девушка наблюдала как соперники, плавно двигаясь, словно бы в странном танце, то и дело атаковали друг друга точными, быстрыми выпадами. Это зрелище завораживало и в то же время пугало, как завораживает и пугает разгорающееся с неимоверной скоростью пламя, яркими искрами взметывающиеся к небесам. Ловко орудуя шпагой Айзек отражал многочисленные выпады Дебре и вдруг быстрым, едва уловимым движением полоснул Франсуа по плечу, распоров камзол и оставив длинную кровоточащую отметину. Мари невольно заметила, как в ту же секунду глаза Дебре нервно забегали из стороны в сторону, самоуверенность во взгляде сменилась страхом и яростью, а на лбу выступила испарина. — Зачем она тебе? — нервно спросил он Айзека, продолжая атаковать. — Ты же ее не любишь! Так что лучше уйди с дороги. Это моя женщина! — Надо же! — Янтарные глаза графа насмешливо сузились. — Ты вспомнил, что она ЖЕНЩИНА! Только поздно опомнился, друг мой! Ее ты уже потерял! Потерял не потому, что она ушла ко мне, а потому, что она ушла от тебя! И не просто ушла, а сбежала! А от хорошей жизни не бегут никогда, сударь! — Я люблю ее! И всегда любил! — глухо прорычал задетый за живое Франц, нанося хаотичные удары. — Поэтому и учил ее жизни! — Хочешь учить кого-то-заведи себе собаку, — усмехнулся Айзек, легко отражая удары. — А женщину, которая дарует тебе свое сердце, нужно просто любить, ценить, нежить и оберегать. — Не смей учить меня жизни! -заорал Дебре так, что у Мари заложило уши- к таким, как ты, я прислушиваться не собираюсь! В этот момент ослепленный яростью маркиз окончательно потерял контроль над собой и, нанося хаотичные удары, подался корпусом чуть вперед, что дало Айзеку возможность вогнать шпагу в отметину на плече Дебре едва ли не по эфес. С ужасом Мари наблюдала, как Франц, стиснув зубы от боли, помимо воли опускается на колени перед своим соперником. Резким движением выдернув холодное оружие из раны пронзительно закричавшего маркиза, Айзек приставил окровавленное острие к его горлу, насмешливо сказав: — Право жаль, что брать пленных не в моих правилах. С этими словами он чуть сильнее надавил на рукоять. — М-Мари! Помоги мне! — сипло взмолился Дебре, в глазах которого плескался животный страх. «Надо же… Никогда прежде не замечала за ним заикания», — подумала герцогиня. — «Орал он на меня всегда без запинки». Дрожащими пальцами Мари сорвала с шеи небольшой металлический кулон в виде сердца -единственный подарок Дебре — и швырнула его на траву, тихо попросив: — Айзек, не надо… Не марай руки. Этот человек того не стоит. Де Вард покорно отбросил шпагу, недоуменно взглянув на окаменевшую Мари, которая, в свою очередь, смотрела на поверженного Дебре с нескрываемым презрением, возвращая ему тот взгляд, который долгие годы был причиной ее слез. — Мари, ты святая… — хрипло выговорил Франц и хотел поцеловать ее руки, но девушка шарахнулась от него, точно от прокаженного, процедив сквозь зубы: — Не прикасайся ко мне! — Слышал, что сказала дама? — спросил де Вард, видя, что Дебре хочет что-то возразить-будь добр, выполни ее просьбу. И еще, запомни одну вещь: люблю я ее или нет-тебя не касается, но хорошего отношения к ней так или иначе никто не отменял! «Хорошее отношение… Значит, вот как это теперь называется», — с горечью подумала Мари, ощущая, как земля уходит из-под ног. — «Значит то, что казалось любовью, было всего лишь хорошим отношением?!» Не в силах сдерживать готовые хлынуть из глаз горячим потоком слезы, герцогиня всхлипнула и стремглав кинулась прочь не разбирая дороги.