Вечер весны

      Мы переписывались с Дариной, я была не в духе, и она скинула мне свою неудачную и смешную фотографию, которая была сделана в Национальной библиотеке. Она написала под фото: «Здесь только лапка вышла удачно». (У неё на куртке, на плече, приклеен фликер в виде кошачьей лапки.) А я ответила, что она сама лапочка. А потом я поняла, что Лапка — это её возможное прозвище. Да, я всё ещё не придумала, как называть её, чтобы Дашей была только Даша-Рыбка.       Октябрь показал своё истинное лицо. Утром по пути в универ воздух, выдыхаемый моими лёгкими, превращался в светло-серый пар. И этим паром был дым всех костров, что жгут холодными осенними вечерами, дым из всех печей, обогревающих уютные деревянные дома. Я выдыхала из груди туман, который плывёт ранним утром над озером, где мы с братьями в детстве ловили рыбу, я выдыхала дым папиных сигарет. Октябрь, он такой. Окрашивает всех в жёлтый и оранжевый, а сам остаётся тёмным. Октябрь призывает заправлять легенсы в высокие тёплые носки, пить тыквенный латте и носить на плечах плед.       Холодный октябрь означает только одно — половина осени за спиной. Прошло полтора месяца учёбы. За полтора месяца учёбы я не завела ни одного нового друга, но, что важнее, я не потеряла никого из школьных друзей. Это как бизнес: расходы не должны превышать доходов.       С девушками из комнаты дружба не вышла. И врать не буду, дело тут во мне, а не в них. Наверное, не стоило говорить им, что я Змееносец. Наверное, не стоило рассказывать про то, что я не пью чай, но пью отвары трав, собранных на лугах летом. Может быть, не стоило ложиться каждый вечер в десять часов. Пожалуй, стоило вежливо посмеяться над их плоскими шутками уровня школьника, а не молчать. И, полагаю, не надо было при них слушать вслух музыку из мюзиклов. Я не знаю, почему мы не стали друзьями. Наверное, я не такая уж и классная, когда со мной приходится делить комнату. Возможно, я вовсе не классная…       Но в середине октября у меня появился первый студенческий друг. Точнее сказать, подруга. Не сложно догадаться, как её звали. В детском саду мою лучшую подругу звали точно так же, как и меня. В школе это повторилось. Это повторилось и в университете. Я не поняла, как это случилось. Мы были в одной группе, я сидела с ней в паре на английском: она слабый студент, я — сильный. А потом она угостила меня печеньем на перемене. А на следующий день протянула мне целый (НЕ ПОЛОВИНКУ!) пирожок с повидлом. Тогда я подарила ей ластик, потому что у меня в пенале их было два, а у неё ластика не было совсем. (Я подарила его не из благодарности за пирожок, а скорее от того, что после пакета, переданного Энжи перед отъездом, у меня осталась ластиков десять дома.) Когда нам выдали студенческие билеты, Аня не показала своё фото никому, потому что: «О, я тут так плохо вышла!». А когда все разошлись, она показала его мне. «О нет, мы друзья! — промелькнуло у меня в голове. — У меня новый друг! Новый друг! Йуху!»       — Нам нужно пойти в ботанический сад, — сказала я, устремив на неё вдохновлённый и радостный взгляд. — После пар! Ты свободна?       — Да…       -Прекрасно! Всегда хотела там побывать! Уже очень-очень давно! С этого лета, наверное. Не важно. Нам будет весело! И, смотри, мы впервые будем вместе вне стен универа!       — Да. Хорошо. Знаешь, я тебе кое-что хочу сказать, но не здесь. Напомнишь мне об этом в саду?       — Без проблем!       Часа в три дня мы уже ходили по аллеям, искрившимся золотом листьев в свете октябрьского холодного солнца. Мы говорили о не очень весёлых вещах. У Ани, как и у меня, кажется, были серьёзные проблемы. Депрессия или вроде того. Я то и дело кивала и говорила: «То же самое».       — Иногда мне кажется, что я могу горы свернуть, а потом думаю: «Какие горы? Мне бы хотя бы пеночек пнуть».       — То же самое.       Или:       — Я думала о своей смерти. Представляла каждый день, как меня сбивает машина или на меня падает метеорит. Но я знала, что не убью себя, я слишком слабая и трусливая для этого. И ещё я переживала за маму: у неё сердце слабое.       — То же самое. Только я бы это сделала, но я дала себе срок в пять лет, и если бы ничего не изменилось, я бы себя убила. Но всё изменилось, и я, вроде как, уже в порядке.       Или:       — Я была слишком нервной и раздражительной. Что угодно могло вывести меня из себя. Я вела себя просто по-скотски со своими близкими, а они меня всё равно терпели. Какие же они хорошие люди. Сейчас я представляю, как сильно они меня любят, если терпели меня тогда.       — То же самое.       И мы всё бродили по аллеям, собирали яблоки и грецкие орехи, попутно ведя разговор и прыгая с темы на тему. Но мы очень долго говорили о периоде депрессии. О том, что у меня на запястье едва заметные шрамики, я решила промолчать. А ведь мы друзья. Но о них даже Дарина не знает. Даже родители. Это моя тайна, которую со мной хранят Аня-Лев и Рыбка.       — О, Аня! Аня! — я взяла новую подругу под руку. — Ты хотела мне что-то рассказать.       И тогда начался её монолог:       — Да, я хотела кое о чём тебе рассказать. У меня в детстве было мало друзей, и я очень переживала по этому поводу. Я всегда была очень усердной в учёбе, и мне часто казалось, что я просто серая мышь. Ну, знаешь, такое чувство, будто ты некому не можешь быть интересным. Но потом, когда я поняла, насколько в моей деревне быдлватая и гоповатая молодёжь, я даже обрадовалась, что нас с ними ничего не связывало. С ними не поговоришь о книгах, об искусстве, с ними не о чём кроме парней и развлечений не поговоришь. А я всегда любила интересных людей. Помнишь, я ещё говорила, что у всех моих знакомых обычно зелёные глаза? И все эти люди невероятные, удивительные и просто самые лучшие? Вот я этим летом в интернете познакомилась с одним парнем. Мы виделись в жизни всего три раза, но, Аня, он просто потрясающий! Это не описать просто! Мы могли говорить о чём угодно! И да, глаза у него тоже были зелёными, как и положено.       Однажды, я написала ему, что люблю парки, и после этого все наши прогулки и встречи были в разных парках Минска, он показывал мне разные новые места в них. Вот мы как-то гуляли, и я сказала, что люблю босиком по траве ходить, а он такой: «В чём проблема?» Я немного поупрямилась, но в итоге разулась и пошла босиком. Он читает очень умные и хорошие книги. Это от него я узнала про Макса Фрая. Однажды он сказал, что хотел бы пожить с шаманами и узнать их культуру.       Как-то он спросил, что бы я делала, если бы близкий мне человек упал и стал задыхаться. Я сказала, что сделала бы искусственное дыхание или массаж сердца. Он ответил, что, предположим, будто не помогло. Я бы тогда открыла окно для свежего воздуха. Не помогло. Вызвала бы скорую. Да, но что ты будешь делать, когда ждёшь скорую, а на твоих руках умирает человек? — она имитировала их диалог. — Я не знаю! Не знаю! И тогда он написал: «Такого-то числа у меня на руках умер мой отец». Ещё он очень красиво изъясняется. Как в книгах. Помню, как-то он рассказывал, что гулял по берегу моря и понял, что место тоже чувствует. Ты ему можешь нравиться или нет, но чаще всего ему всё равно. Оно как дружелюбная собака. Поиграет, повиляет хвостом и забудет.       К чему я это всё рассказываю? А к тому, что ты вошла в список тех людей, которых я считаю по-хорошему странными. Ты невероятно интересная. Да, ты удивительный человек. Я просто знаю это. Ты удивительная. И неважно, что твои глаза карие, для меня они всегда будут зелёными.       Вот так мы с Аней и стали самыми что ни на есть настоящими друзьями.