Вечер весны

      Февраль — это зимний август. Я стою ночью на улице, а он у меня за спиной выдыхает из лёгких туман, словно табачный дым. Его глаза тёмно-синие, почти чёрные и в них столько боли и грусти, что его хочется обнять, но, кажется, стоит только подойти — и тебя пошлют далеко и надолго. И всё-таки я обнимаю февраль и обещаю ему, что всё будет хорошо.       Иногда врать приходится даже честным людям.       Первую неделю февраля я каждый вечер выходила на улицу и смотрела на звёзды. А всё потому, что один раз я уловила краем глаза падающую звезду, и мне хотелось, чтобы это повторилось. Как было в августе. Тогда столько звёзд упало. И столько желаний так и не исполнилось. Но у них хотя бы был шанс. У них хотя бы был шанс…       — Ты чего тут стоишь на морозе? — спросил папа у меня за спиной, и я резко обернулась.       — Я это, на звёзды смотрю.       — Это звёзды смотрят на тебя, — и он достал из кармана сигареты и зажигалку, которую я подарила ему на Новый год.       Он, мой папа, почти как февраль. Только глаза у него не иссиня-чёрные, а ореховые, такие же, как и у меня. И хотя его глаза не синие, они всё-таки по-февральски грустные и уставшие. И за это я люблю его ещё сильнее.       Я тогда ушла в дом, потому что на улице действительно было холодно, а я не стала надевать куртку и просто застегнула молнию байки и обмоталась шарфом. Этого оказалось чертовски мало. И поэтому я бросила Февраль курить с моим папой под звёздным небом и пошла к себе греться, забравшись под одеяло. Домашнее одеяло куда лучше общажного.       И нет, я не легла спать. Я стала смотреть на дорогу перед домом: пустота, ртутные фонари, светящаяся вывеска заправки с ценами на бензин и соседские дома с жёлтыми в синем мраке ночи окнами. Мне восемнадцать, а я занимаюсь тем, что любят старухи. Они так целый день могут просидеть перед окном. И я тоже. Это расслабляет. Это лучше, чем пялиться в экран телевизора. Даже если там показывают море, горы или бескрайние пески пустынь. Эта ночная дорога провинциального городка лучше.       Я смотрю в окна последнего уходящего автобуса: пусто. Иногда мимо медленно проезжает сонная машина, и тогда я думаю о человеке, который в ней. Какую станцию он слушает? Или едет в тишине? Он едет домой? А если нет, то куда можно ехать в столь поздний час? Спит ли кто-то на соседним сидении или приходится проделывать свой путь в одиночестве?       Проезжающие мимо моего дома машины много значат для меня. Особенно, когда город накрывается пледом с вышитыми на нём звёздами. Мне так часто снились сны, когда нужно было бежать, спасаться, всё бросить. И тогда я выбегала на дорогу перед моим домом и по ней непременно ехала машина, которая останавливалась и увозила меня от всего плохого, от всего, от чего мне хотелось скрыться. И, наверное, я жду эту машину, даже когда бодрствую, и ничего не угрожает моей жизни.       Потом я отворачиваюсь от окна и ложусь на подушку. Я думаю, думаю всегда о разном, но получается одинаково. Пытаюсь мыслить на английском. Пытаюсь представить себе пустоту и то, как выглядит ничего. Цепляюсь за любые эмоции и стараюсь накалить их до предела. Пустота меня пугает, быть никем меня пугает, и я хватаюсь за страх, я кормлю его, и он разрастается до того, что мне страшно быть. Просто быть. Я не хочу пустоты. Я не хочу умирать. Я начинаю плакать.       Наверное, после смерти нас ждёт именно пустота. Пустота поглотит всех грешников, пустота поглотит всех праведников. Рая и ада не будет. Будет только пустота. И тут уже всё будет зависеть от нас. Если мы прожили жизнь достойно, мы решим, что попали в рай, и пустота обнимет нас своей нейтральностью, она успокоит наши встревоженные души своим ледяным спокойствием. Но если мы и сами понимаем, что ничего хорошего не заслужили, пустота оскалится своим чёрным безразличием и нас съест страдание, которое породит не внешняя пустота, а пустота наша внутренняя.       Хотя о чём это я? После смерти не будет нас, а, следовательно, ничего не будит. Наше тело распадётся на атомы, которые спустя годы станут чем-то новым. Возможно, даже кем-то. Вот в это я верю. А не в ад, рай и божественного создателя. Проще уснуть, когда доверяешь науке, которая обещает, что ты обязательно проснёшься завтра утром.       Сегодня утром, когда я проснулась, меня встретил последний день каникул. Многое изменилось с того момента, как я приехала, многое произошло с того времени. Том умер у меня на глазах. Умер на следующий день после того, как папа привёз домой маленького щенка. Лапка снова оставалась у меня на ночёвку. Мы с Аней прекрасно проводили время, отпраздновали первое февраля, наш выдуманный праздник. Мы даже случайно забрели на встречу выпускников. Энжи звонили по скайпу из Казахстана, и мы разговаривали до поздней ночи.       Щенок, которого привёз папа, рыжий с белыми пятнами. Может быть, двенадцать лет назад Дружок был таким же. И новая собака тоже дворняжка, тоже вырастит небольшой. Учитывая, что Уран у нас уже есть, я назвала щенка Плутонеем. Уран и Плутоний: радиоактивные собаки. Я могла бы написать супергеройскую сагу, но не стану этого делать. Лучше проведу больше времени играясь с Плуто, потому что, когда я в следующий раз вернусь с учёбы, он, возможно, меня не вспомнит и не узнает. Его забрали слишком рано, Плутоний пока ещё кроха. Не Плутоний, а так, Крошка-плутошка.       В Казахстане сейчас универсиада. У Анжелы каникулы продлили на неделю. И когда мы разговаривали, я чётко решила, что со второго курса устроюсь на подработку. Мне нужно так много денег. Билеты на самолёт до Алматы — недешёвое удовольствие. Но там горы! Там старбакс, прекрасная Алма-Ата, легкодоступные наркотики, кумыс. Там Энжи. И я обязана там побывать!       Что касается денег, которые я копила со стипендии на путешествие по Беларуси… всё изменилось. Теперь со стипендии я буду откладывать на 10 рублей больше. Но деньги теперь предназначены не путешествию по Беларуси, а поездке в Латвию. Дарина снова приглашает меня на море, к её бабушке. И я настроена решительно: я сделаю это лето чудесным!       Кажется, что на этих страницах я не сказала не о чём важном. Что ж, пускай так. Но я уверена, будь эти записи настоящей печатной книги, они бы помогли многим. Чёрт, да пусть, в конце концов, страницами моей книги будут подтираться, я всё равно буду счастлива: я добилась своего, моя книга приносит людям пользу!