Вечер весны

      Жду Лапку в книжном магазине, спрятавшемся в переходе метро, и повторяю про себя: «Анна, Анна, Анна, Анна…» Я устала, я даже не читаю книгу, которую взяла в руки. Я просто повторяю: «Анна, Анна, Анна…». Я устала. Я хочу спать, но знаю, что если лягу, то не усну. И поэтому я здесь, жду Дарину, чтобы пойти кормить с ней уток батоном, который заплесневел у меня в шкафу. Да, я прям хозяюшка, знаю.       «Анна, Анна, — зачем-то повторяет мой уставший мозг. Как-будто я вспомнила прилипчивую мелодию, услышанную по дороге сюда: — Анна, Анна, Анна…». И, наверное, на тысячном повторе своего чудесного имени, от которого уже просто мутит, я замечаю что-то такое, о чём раньше не догадывалась. Если долго повторять моё имя, то между «Ан» и зеркальным «на» замечаешь пространство. Настоящая чёрная дыра. Может быть, это та самая чёрная дыра, которую люди так любят называть прошлым.       Там, в этой чёрной дыре, я дарю подарок Ане из университета на совершеннолетие, а она говорит, что за этот короткий срок нашего знакомства, я стала ей как сестра. Там, в этой бездне, мы с Колей совсем ещё маленькие убираем дом, чтобы сделать приятное маме, когда она вернётся уставшая с работы. Там, в прошлом, все книги, что научили меня думать, и фильмы, которые показали, что значит красота. Там столько человеческих отношений, столько действий, не совершив которые, я бы не была здесь и сейчас в этом месте. Там гораздо больше, чем могла бы вместить чёрная дыра.       Лапка появилась из неоткуда, да ещё и не одна. Она взяла свою соседку по комнате, Юлю, потому что той тоже захотелось покормить уточек. Что ж, я только рада. И вот мы уже в парке, где последний раз были осенью, окружены толпой поклонников в виде птиц городской местности. Это была середина дня.       К вечеру, когда Юля ушла, мы с Лапкой решили сходить в наше бистро. У неё картошка с курочкой, у меня блинчик в черничным топпингом и десерт, на заднем плане ненавязчивао играет популярное в то время песня «We Don't Talk Anymore». Мы едим, жалуемся на соседей, потому что, если честно, соседи не семья, чтобы прощать им их недостатки. Так вот, мы едим, жалуемся, смеёмся и просто счастливы. Так действует на нас это место. Место, куда мы пришли ещё испуганными детьми, брошенными в огромном и чужом городе. Место, куда мы пришли, когда умер Дружок. Место, которое играет большую роль в истории нашей дружбы.       Мы просидели там больше часа, а когда вышли, то моё сердце упала в пятки. Я услышала звук рояля и бросилась к балкону, чтобы посмотреть на первый этаж. Да! Пианист! За чёрным роялем! Как в тот осенний день, когда я оставила записку парню, на месте которого теперь сидит этот музыкант. Или это один и тот же человек? У меня плохое зрение и ещё худшая память на лица, чтобы делать выводы.       — Это тот же парень? — спросила я у Лапки, когда мы, облокотившись, стояли у балкона и смотрели вниз на первый этаж.       — Анна, а вы покраснели! Не знаю, я тогда без линз была. Но музыку я не узнаю.       — Да, она какая-то дёрганная. Та была другой. А, может, он просто изменился за это время и играет иначе? Или выучил новые композиции?       И я нервно рассмеялась.       — Давай послушаем. Я помню, что тот парень играл песню из «Титаника». Если она заиграет, то это он, и я снова оставлю ему записку.       И мы ждали, одновременно с этим наслаждаясь его игрой. Он сыграл «Нас бьют, мы летаем», сыграл что-то из классики, про что я подумала, что он импровизирует или забыл ноты. Но «My Heart Will Go On» не было.       — Мы идём к тебе или нет? — спросила Лапка. — Нам нужно досмотреть «Дракулу», ты помнишь? А если собираешься писать записку, то пиши.       — Но я не знаю. Я не готова. А если это не он?       — Я ставлю таймер. У тебя минута.       Вот так нужно побуждать к действиям. Открываю свой блокнот: каждая страница разного цвета.       — Розовую? Или голубую? Какую? Помоги мне!       — Время идёт. Смотри, какой красивый фиолетовый фон на таймере.       И я выбрала розовый лист, ведь на нём был нарисован поющий кот с надписью «ШАНСОН Д’АМУР». Что-то про музыку. Итак, на розовой стороне я написала основной текст, что-то про то, как я осенью дала записку музыканту, но даже если это был другой музыкант, то это ничего страшного, потому что его музыка заставляет всех вокруг улыбаться тоже. А на обратной зелёной стороне я написала своё имя и добавила постскриптум, что прошу прощения за дрожащий почерк, ведь я волнуюсь, потому что люблю его (как и всех людей искусства).       — Вытяну руку.       Я послушно вытянула перед Лапкой ладонь: мои пальцы танцевали джигу.       — Ну всё, иди.       — А ты? Разве ты не пойдёшь со мной?       — Нет, я буду наблюдать отсюда. Давай же, иди. Измени мне с ним прямо у меня на глазах.       Я засмеялась, потому что от волнения на глаза навернулись слёзы. И сердце колотилось, как безумное. Но, тем не менее, я спустилась на лифте вниз, дождалась, когда парень доиграет и подошла к нему:       — Классно играешь, держи, — я даже и не думала, что мой голос будет так дрожать.       И как только записка оказалась у него в руках, я под взгляды зевак, окружавших рояль, удалилась. Колени дрожали. Руки дрожали и похолодели. В глазах было темно. Я что, осенью так же сильно переживала?       — Ну как? — спросила Лапка. — Ты уже отдала?       — А ты не видела?       — Я закрыла глаза, а когда открыла, тебя уже в толпе не было.       — Отдала, — и я закрыли лицо шарфом.       — А он?       — Посмотрел на бумажку, типа: что это? Наверное, он надеялся, что я ему денег дам.       — Ну, листик был зелёным…       И мы рассмеялись. В переходе, на выходе из торгового центра, кто-то играл на баяне.       -Ой, я хочу ему тоже оставить записку! Его я тоже люблю! Боже мой, почему я такая шлюшка?       По пути ко мне в общагу («Дракула» всё же должен был быть просмотренным) я успела влюбиться ещё пару раз. Такое вот у меня в тот день было настроение. Но, конечно же, единственной, кого я на самом деле любила, была Лапка. Дружба превыше мимолётных влюблённостей. Особенно, когда Лапка так мило ревнует и закатывает шутливые истерики о моих изменах. Вот, что такое настоящая дружба, господа. Снимать колготки летом в затопленном туннеле, заказывать осенью один десерт на двоих и гулять зимой за руку. Думаю, такое даже не во всех романах бывает. Нет, правда, возможно, я говорю так, потому что никогда не любила, но дружба кажется мне ценнее романтических отношений.       В общежитии мы вместе переставили мусорку от моей кровати, забрались под плед, посмотрели выступление «Арии» (под их музыку прошло наше лето), а потом закончили-таки «Дракулу», которого остановили на середине в начале недели ещё в общежитии Лапки.       А потом, когда мы ели «Орео», осталась последняя печенюшка.       — Правая или левая? — спросила Дарина про половинки.       — Правая.       Она оторвала половинки друг от друга, и весь крем оказался на левой половинке. И… она протянула мне левую. Теперь вы понимаете, что представляет из себя наша дружба?       Я проводила её до метро, и когда собиралась возвращаться в свою общагу, мне позвонил бешенный Рак из моей комнаты с просьбой, купить им вина, ведь восемнадцать в нашей комнате есть только мне. И я, как настоящая святая, согласилась. Я согласилась, а потом не спала из-за их пьянки до четырёх утра.       Наверное, уверенности мне предал контраст того, как со мной обращается Дарина и они. Но я, увидев, что мусорку поставили назад к моей кровати, сказала:       — Поставьте её назад. Здесь она стоять не будет.       — Там она мешает шкафу, я не могу открыть дверцу.       — А я не могу спать. Она мешает мне.       Мы начали спорить и в итоге пьяная девица вынесла мусорку в коридор, сказав, что теперь мусорки в нашей комнате не будет вообще. Я не против. Я дома мусор выкидывала за стол. Лапка, как раз всегда из-за этого шутила, что подарит мне на День Рождения мусорное ведро. Да, для меня это не было проблемой.       Утром шальной Рак уехал, и остался менее шальной. Да, в моей комнате два Рака. (Почему я называют людей их зодиакальными знаками, а не именами?!) Я включила музыку и через несколько минут раздалось:       — Сделай потише.       Я не сделала. Ещё через минуту:       — Ты сделала тише?       — Нет.       — У меня башка раскалывается. Я хочу спать.       — Я тоже вчера хотела спать.       — Но я же была пьяная!       — Это не оправдание.       Где-то через час громкой неопсиходелии и психоделического рока, она сказала:       — Я не хочу ссориться, прости, что вчера шумела. Прости, что вообще шумела. Я больше не буду. Мне, правда, жаль.       — Извинения приняты, — тут же сделала потише я. — Поверь, мне тоже не доставляет удовольствия, мучить тебя сейчас, тем более тебе после вчерашнего плохо. Прости меня тоже. Так достаточно тихо?       Вот и всё. Я говорила, что я не воин? Да, я не воин. Но я не дам принижать себя. И никто не должен.