На границе Ноября (Зеркало Снов - 2)

Дорел: …Спускаюсь по лестнице, рука безвольно скользит по перилам. Я все еще не до конца проснулся. На втором этаже в большой гостиной слышны звуки рояля. Именно звуки - на музыку это мало тянет. Я, даже не заглядывая туда, могу точно сказать, кто там сейчас истязает рояль - Никлас. У него, по-моему, вообще слуха нет. Но зато есть упрямство. В конце концов, чем ему себя еще занять? Он такой нелюдимый, все время сам с собой, вернее, в себе. Нельзя же все время читать! Я полная противоположность Никласу. Я способный. Так все говорят. Но ленивый. Очень. Я все-таки приоткрываю дверь в гостиную, просто узнать, не нужна ли Никласу помощь или моральная поддержка. Но около рояля уже крутится Лоти. Ее это бренчание раздражает куда больше моего. - Посмотри, может, они закатились под рояль? - говорит Лоти. - Кто? - Те клавиши, по которым ты безуспешно пытаешься попасть! Никлас флегматично пожимает плечами и заглядывает под рояль. Я закрываю дверь. Ничего, отсутствие чувства юмора - тоже юмор. Я спускаюсь на кухню. Вряд ли там кто-нибудь сейчас есть, и мне придется искать еду самостоятельно. Есть ужасно хочется, даже в животе уже бурчит. Однако кухня вовсе не пустует - я застаю там своих сестер, Басю и Мирке. Какое счастье. Мирке меня наверняка накормит. Если у нее хорошее настроение, конечно. Вроде хорошее - она смотрит на меня вполне приветливо. Мирке. Худощавая и гибкая, с черными волосами до плеч и сверкающими серыми глазами. В противоположность Янушу она никогда не казалась спокойной, всегда под напряжением, всегда звенела, как натянутая струна, даже когда стояла или сидела абсолютно неподвижно, казалось, что внутри нее что-то трепещет. - О, Дорел, как раз. Позавтракаешь вместе с Басей. - Она что, тоже поздно встала? - Она рано встала, - бормочет Мирке. Я понимаю. Бася у нас на диете... Повод для диеты она сама себе выдумала. Ей кажется, что она толстая. Разумеется, ей это только кажется. Ну, возможно, она сравнивает себя с Роньей, та худая как щепка, даже костлявая. Но у них разная комплекция, вот и все. Хотя и Тарья заметно худее Баси. Зато я толще! Но по мне она не равняется, я же мальчик. Для меня внешность не должна иметь такого значения. Да я и не толстый. Просто щеки у меня пухлые. И я несколько крупноватый для своих лет. И у Баси это, скорее всего, детская припухлость. Но она - одна из тех девчонок, которые зациклены на собственной внешности. Вот и использует малейшую возможность, чтобы не есть. Или есть совсем мало. А Мирке как старшая сестра вынуждена следить, чтобы она ела хоть что-то. Не сказать по ее виду, чтобы ей это доставляло особое удовольствие. Бася сидит на табуретке с видом приговоренной к смерти, морщится и мнется, закатывает голубые глаза. - Ну я действительно не хочу есть. Ну правда. Еда, съеденная без аппетита, не идет впрок, ты же знаешь. - Не кривляйся. Ты и вчера не ужинала. - Ужинала. - Кусочек вареной курицы это не ужин. - И целая тарелка земляники! - Блюдце! Мирке со звоном ставит пред нами тарелки. Мы с Басей с одинаково страдальческим видом смотрим на них. Содержимое тарелок у нас абсолютно одинаковое, и нас обоих это повергает в ужас. Правда, по разным причинам. Несколько кусочков маринованной селедки и консервированной скумбрии, вареная картофелина, аккуратные горки сладкой кукурузы и зеленого горошка, половинка вареного яйца с ложкой красной икры сверху. Плюс по ванночке сладкого творога с вишневым вкусом. Для меня это все на два глотка, но для Баси целая трагедия. Она начинает есть преувеличенно медленно, поддевая на зубчик вилки то горошинку, то икринку. Мирке, скрестив руки на груди, стоит рядом и наблюдает за ней. Брови у нее сходятся на переносице. - Предупреждаю, у меня достаточно времени и терпения, чтобы дождаться пока закончится этот цирк. Но отношение мое ты к себе испортишь. Подумай о последствиях. Бася глубоко вздыхает и ест нормально. У меня-то уже давно тарелка чистая. Мирке ласково на меня смотрит. - Сделать тебе бутерброд? - Да, пожалуйста. Парочку. Мирке всегда движется стремительно, и по кухне тоже. Бутерброды она делает на другом столе, но нечего даже и думать, чтобы съесть что-нибудь с тарелки у Баси. У Мирке, что называется, глаза на затылке. И нож в руке. Бася все-таки доедает. Мирке ставит передо мной бутерброды. Даже целых три: с маслом, луком и сыром на тминном хлебе, с копченой колбасой и огурцом и укропом - на ржаном, с балыком, салатом и помидором - на пшеничном. Слава Богу, кажется, я наемся. Правда, если бы бутерброды делал я сам, ломтики хлеба были бы раза в два толще. Но так тоже ничего. - Можно я не буду есть свой творог? Пожалуйста! - тянет Бася. - Я просто не люблю вишневый. - Тогда съешь яблоко, - непреклонно заявляет Мирке. Бася тяжело вздыхает и тянется за яблоком. В эту минуту в кухню входит Ронья. И на несколько секунд все взгляды обращаются на нее. Ронья - не Бася, ей диета не нужна. Она берет себе не одно яблоко, а еще и апельсин и три мандарина. И тут же начинает их поглощать. Ронья чем-то похожа на корейскую куколку Пуллип. У нее такое же тощенькое, угловатое, как на шарнирах тельце, большая голова с остреньким подбородком, длинные густые волосы и огромные глаза. Карие. Правда, Пуллипы, они хорошенькие. И шикарно одетые. Ронья отрывается от апельсина. - И что вы на меня так выставились? - Ты как-то особенно мило выглядишь сегодня, - замечает Мирке. Бася кривит губки в усмешке. Но Ронья действительно выглядит сегодня мило. Во всяком случае, необычно. Так она носит исключительно джинсы, футболки и рубашки. Но сегодня на ней платье! Небось, единственное, какое у нее есть, кроме выходных официальных. Белое, в узкую красную клетку, с короткими рукавами. С красной безрукавкой. Буйные волосы расчесаны почти до половины и заплетены (тоже до половины) в некое подобие кос. Красными ленточками, которые завязаны не бантиками, конечно, а затянуты узлами. - И что такого? Если я надену платье, так что? Просто пришла мне такая фантазия. Мне что, не идет? - Просто ты выглядишь... Непривычно. - Спорим, тебе просто надеть больше нечего. Наверно не осталось ничего чистого. Скорее всего, Бася права, но Ронья не из тех, кто будет опускаться до девчоночьих склок. Она даже бровью не ведет в сторону Баси. Стряхивает корки в мусорное ведро и надкусывает яблоко. - Ну, я пошла… Дорел, выходи в сад, ладно? Я тебе хотела кое-что предложить. Я киваю, стараясь казаться равнодушным. На самом деле я необыкновенно счастлив. Ронья в последнее время мало уделяет мне внимания. Общается больше с Тарьей. Ронья и Тарья - имена ненастоящие. Это прозвища, которые придумал отец. Он всем их дает, но не все приживаются. Однако Ронью, чье настоящее имя довольно прозаично - Зинка - никто по-другому не зовет. И Тарью (Елену) тоже. У настоящей Роньи, из книжки, волосы, правда, черные, а не рыжевато-русые, но такие же взлохмаченные всегда. Да и в остальном она похожа. А Тарья - черноволосая, бледная и вся такая «готичная». Ее тоже по-другому не назовешь. Только странно, что такие абсолютно разные люди могут так тесно подружиться. - Давайте не будем готовить ничего на ужин сегодня, - предлагает вдруг Мирке, - а закажем какую-нибудь еду. Пиццу с чесночным хлебом. Или цыпленка по-индийски с рисом карри. Или еще, знаете, такая рыба в тесте с жареной картошкой. А ты, Бася, чего бы хотела? - Суши без риса. Мирке закатывает глаза. - Ладно, я тоже пошла, - Бася соскальзывает с табуретки. - Эй, а посуда? - Ну почему я?! - Потому что я так сказала. - Почему бы тебе самой не помыть? Ты ничем не занята все равно. - Почему бы тебе не заткнуться? Дальше спорить уже попросту опасно. Бася повязывает фартук и сгребает посуду в раковину. - Мы вполне могли бы себе позволить купить посудомоечную машину, - ворчит она. - Чтобы у вас совсем мышцы атрофировались? Я улыбаюсь, слушая их перепалку, но на самом деле мне не до улыбок. Снова наваливается то самое, страшное, черное, тугое, то, что просто вздохнуть не дает. Это «что-то», чему я знал бы название, если бы помнил свои сны. Точно, знал бы. Теперь уже слишком поздно даже пытаться что-то вспомнить. Все уже развеялось, кроме тяжести на душе. - Слушай… - Мирке присаживается рядом. - Может, не стоит тебе так на этом заморачиваться. В твоем возрасте еще рано так тревожиться о снах. Я машинально киваю, а сам думаю: ты-то сама в каком была возрасте, когда начала заморачиваться на снах? Не в том же ли, что и я сейчас? Но тут же одергиваю себя - Мирке особенная. И не стоит сравнивать ее с кем-либо из нас. Тем более со мной. Мне даже возразить решимости не хватает, даже когда мне кажется, что я прав. Впрочем, мне всегда довольно быстро удается убедить себя в обратном. Я обожал Миранду, но я никогда не смог бы любить ее по-настоящему, как родную сестру... В ней что-то было, что мешало любить ее как сестру тепло и полно. Что-то неземное. У нее был странный взгляд, которым она словно пронизывала тебя до самой глубины в первый момент, видела все, что внутри тебя, и в то же время… В то же время она никогда не смотрела на тебя, ее взгляд был обращен внутрь себя, на недосягаемую глубину. Как будто она всегда видела что-то так глубоко в себе, куда больше никто не в состоянии заглянуть. Всегда прислушивалась к чему-то такому далекому, что доступно только ей… - Знаешь, в твоем возрасте сны - это отражение того, что было накануне, как бы продолжение реальности. Может, если ты вспомнишь как следует, что делал перед сном, главное, о чем тогда думал, вдруг это как-то поможет. Я пожимаю плечами. - Я ждал тебя…