На границе Ноября (Зеркало Снов - 2)

Оленька: Я не помнила, как кончился этот день, так же как не помнила, как он начался, и каким образом мы с Дорелом оказались в полях, за городом, ведь когда мы вернулись, был уже вечер, почти ночь, оставалось только упасть в постель и снова спать… Но на этот раз я хоть уверена была, что то, что мне снится, мне снится! Мне снилось, что я принимаю участие в представлении, которое дается в нашей школе. Только во сне такое и могло быть. Правда, мне казалось, что там я намного старше, чем сейчас. Спектакль проходил в фойе нижнего этажа, видоизмененном во сне до неузнаваемости. Оно стало огромным, как пещера, и уходило куда-то вниз, в темную глубь. А по сравнению с громадными лестницами мы и вовсе казались лилипутами, но все же это было узнаваемо наше фойе. Это был спектакль, как мне показалось, по «Спящей Красавице». По крайней мере, сюжет был похож именно на балет, а не на что-то еще. И костюмы участников представления (я никого из них не знала) были, как в балете. Только они не танцевали. Просто разыгрывали действие. Танцевала я. Где находились зрители, я толком не поняла, я их не видела. Но примерно представляла, с какой стороны. Я сама видела себя то издалека, как бы из глубины зрительного зала, то сзади и почти вплотную, наверное, из-за кулис. Видела себя и была собой. На мне была ослепительно сияющая белая балетная пачка. И я танцевала. Это не было частью действия, это было просто для красоты. И это было очень красиво. Музыка была прекрасна. Это не была «Спящая Красавица», и, кажется, вообще не был Чайковский, но это было очень похоже, и это было поистине волшебно. Как бы ни убого было наше фойе, освещенное почему-то только светом свечей, но музыка делала все вокруг происходящее настоящим чудом. Музыка наполняла мое тело легчайшим сверкающим газом, делая его невесомым и грациозным. И я танцевала… Я наслаждалась каждым движением, ощущением танца, когда приподнимаясь на пуантах, делала очередной изящный пируэт, казалось, что весь мир, если и не вращается вокруг меня, то вращается во мне. Во мне словно взрывались фейерверки чистейшей и ярчайшей радости. Иногда хочется, чтобы такие моменты не кончались никогда… Но, как и все на свете кончается, так и спектакль это кончился. То, что произошло после, было еще фантастичнее. Я помню, как прошла боковым крошечным коридорчиком, мимо того самого туалета, где умывалась после того, как заснула в классе... Свет теперь был повсюду ярким и слепящим, такой, что в нем ничего не было видно. Какие-то люди подобно темным силуэтам подходили, поздравляли, обнимали, кажется, это были мои друзья… Разве они у меня были? Я оказалась в кабинете, где-то, на первом этаже, но на первом этаже у нас таких кабинетов не было… И здесь, наконец, была нормальная мебель, и компьютер, и стол, и свет самый обыкновенный, дневной, хоть и бессолнечный. И какие-то незнакомые мне люди входили и выходили, а прямо передо мной сидел какой-то известный продюсер из Москвы, который убеждал меня в том, что с моим талантом танцовщицы, мне самое место в Москве, и он увезет меня туда, устроит мне и учебы, и прописку… И карьеру естественно. - Вы, наверно, не понимаете, - сказала я смущенно. - Я не танцовщица. Не профессиональная танцовщица. Я вообще... я хочу сказать, я никогда не училась танцевать. Вообще никогда не брала никаких уроков. Я просто люблю танцевать... Да я и не танцевала толком нигде. Только здесь, в школе... В кружке. У меня нет никакого специального образования. - Тем лучше, - сказал мне продюсер, - тем лучше. Значит, вы настоящий гений. Вундеркинд. Публике это понравится. Так вы согласны? Была ли я согласна? Будущее разливалось передо мной подобно реке блестящих возможностей. И главное - я уеду из этого опостылевшего места! Буду жить в Москве! Для меня слово Москва не было связано с каким-то определенным городом... Это был город-мечта вообще. Он стоял передо мной во сне отчетливо, хоть и слегка сумрачно. Он был рядом, через дорогу, через улицу... Мне нужно было только сделать шаг, принять решение, и я оказалась бы там. Там даже дома были какие-то не такие, невиданные, видимо, отвечающие моим представлениям о волшебстве. Уже много лет спустя, оказавшись в Барселоне, в парке Гуэль, я поняла, что напоминало увиденное мною в том детском сне. *** Итак, вся моя жизнь должна было вот-вот измениться, стать невыразимо прекрасной. Пребывая в радостном возбуждении, я поняла, что хочу поделиться этим с Дорелом. Во сне принятые решения осуществляются немедленно, едва лишь осознав свое желание, я уже звонила Дорелу по сотовому, которого у меня на самом деле никогда не было. И говорила почему-то стоя у окна ванной, наблюдая как последние красные лучи заходящего солнца оставляют полосы на посеревшем талом снегу, вдыхая влажный весенний воздух. Я не помнила, как пришла сюда, и это было очень удобно во сне всегда - вычеркивать все эти лишние проходные моменты. Дорел не удивился, ни тому, что со мной случилось ни тому, что звоню. - Жаль только я не видел, как ты танцевала, - сказал он. - Это было не так уж и замечательно, - вздохнула я. - О, уверен, что замечательно. - Все-таки, мне кажется, здесь какая-то ошибка. С чего бы ему меня приглашать?.. Ведь на самом деле я совсем не умею танцевать. - На самом деле умеешь. Ты ведь когда слушаешь музыку... Часто представляешь себя танцующей?.. - Да... Но откуда ты об этом знаешь? - Не важно. Знаю и все. И ты ведь видишь саму себя в мечтах? Отчетливо видишь? - Да. - Все свои движения и па? Значит, ты УМЕЕШЬ танцевать. Не важно, себя ли ты увидишь внутри танца или танец внутри себя. - «Не важно, крыло ли из арфы, арфа ли из крыла»? - Что? - Это строчка из песни. - Ну да... Да! Танец - это вообще... это самое прекрасное, что есть в Яви. Самое нужное. Когда человек танцует, его душа раскрывается и освобождает его внутреннюю энергию, соприкасается с самим космосом, с высшим и свободным хаосом и подпитывается совершенной, первозданной силой. Танец - самое древнее из искусств, самая древняя из религий, самый древний образ жизни. Человек научился танцевать раньше, чем говорить. И танцует на протяжении тысячелетий. И нет человека, который не умел и не любил бы танцевать от рожденья. И нет человека, который не умел бы получать радость от танца. Но многие люди, особенно сейчас, боятся это делать… Таким куда-либо из Яви путь закрыт. Их энергии не хватит ни на что, кроме примитивной материальной жизни. Впрочем, эту боязнь легко понять. Это и в самом деле небезопасно. Ведь не только хаос открыт нам в это время, но и мы открыты хаосу. Наша душа и наша энергетика очень уязвимы в этот момент… Только те, кто умеют танцевать, так сказать, профессионально, могут контролировать свою энергию, сочетать с танцевальными движениями… Но танцевать необходимо всем. Понимаешь, музыка, пение, это все высшие сферы, с которыми взаимодействует твоя личность, а танец, он первозданен. В нем нет ничего темного или светлого, только чистая энергия. Та эйфория, которую мы часто испытываем во время танца, приходит, когда вся отработанная, как шлак, энергия уходит из нас, уступая место новой. Даже когда мы просто неосознанно постукиваем ногой в такт мелодии, мы получаем небольшую подзарядку из космоса. Тем более, когда в этом участвует все тело. Но только нужно быть осторожными – особенно в выборе партнера. Лучше не танцевать с теми, кому не доверяешь. Со мной - можно, - он засмеялся. - Можно спросить? - Конечно, что угодно. - Почему вы разговариваете по-испански? Между собой? - … между собой? Он не удивился такой резкой перемене темы разговора. Ни тому, откуда я это знаю и почему спрашиваю. И я сама этому не удивилась. Во сне можно пренебречь всеми этими церемониями. - Ммм… - Дорел на мгновение замялся. - Как бы тебе объяснить… Вот ты, какой язык в школе учишь? - Английский. Дорел вздохнул. - Это да, это понятно… Но для себя дополнительно ты ведь какой-то учишь? Наверно, итальянский? Нравится тебе? - Да… - Что ты можешь сказать об этом языке? Какой он? - Ну… - я задумалась. Как-то мне не приходило раньше в голову оценивать язык словами. - Красивый. - Красивый, а еще? - Мелодичный… Нежный. - А французский? - Тоже... Хотя не очень мелодичный, но тоже нежный. - Прекрасно, а вот про немецкий ты что скажешь? - Он не то что бы красивый, но… - Но? - Но он сильный. Мне нравится. - Сильный. Вот как. Сильный - это уже немного больше, чем просто красивый или нежный ведь так? От себя могу добавить, что красивейший, мелодичнейший и нежнейший язык это молдавский, но это ведь тебе ничего не скажет? А испанский? Каким бы ты назвала его? Я подумала. Потом еще немного подумала. И промолчала. - Ну, так что же? Какой он? - настаивал Дорел. - Я… не знаю. - Он слишком всеобъемлющ, чтобы загнать его в рамки каких-либо эпитетов, - сказал Дорел. - И русский - тоже, но русский - это палка о двух концах, в половине случаев он просто неуловимо гибок, а в половине - топорный и неуклюжий до отчаяния. А в испанском простота гармонирует с великолепием. Я не знала испанского, но мне словно кто-то подсказал слова. - Yo te seguiré (я за тобой последую), - прошептала я. Кому я это сказала? По-настоящему, КОМУ? И зачем? Во сне мы знаем даже то, чего на самом деле не знаем. Дорел некоторое время молчал, я слышала только его тихое дыхание в трубке. Потом сказал. - Ты знаешь? На самом деле - меня назвали не Теодором… - Но Белка мне говорила… - Белка ничего толком не знает, - объяснил он. - И потому перепутала. На самом деле меня назвали Теадоро. Не понимаешь? Я пожала плечами. - Te-adoro… (люблю тебя – исп.) Я нерешительно улыбнулась. - Понимаешь? Представляешь, каково мне было бы жить с таким именем… Признаваться в любви каждому, кому я его называю? В этом и есть суть истинных имен, понимаешь? Чтобы называть их только тому, кого… Кому действительно хочешь его назвать. - Yo te seguiré, - повторила я. - А ты точно уверена? Что хочешь этого? Падать придется чаще, чем взлетать, предупреждаю. И если ветер собьет с ног - никто не поможет тебе подняться… И ты никогда не будешь знать, что ждет тебя - полет? Или падение? И никто не сможет дать окончательного ответа. Огонь свечи будет жечь тебе пальцы, но тебя саму… Никто никогда не согреет. Потому что никто никогда не сможет прикоснуться к тебе - не обжечься. Быть с тобой рядом - вечно страдать от холода и жара - кто согласится на это, не получая ничего взамен? - Ну ПОЧЕМУ так? Почему горя всегда больше? - Но это же естественно, tesoro mío (радость моя), подумай, это так просто. Счастье - если оно настоящее, его невозможно оставить только себе… И захочешь делиться со всеми полными ладонями, и все будут охотно пить его... Но попробуй, поделись с кем-нибудь горем… Если оно настоящее, кто захочет принять… Хоть каплю? - Но разве ты не будешь со мной там? - Этого я тоже не могу тебе обещать, hermanita (сестренка). - Дорел? - Да? - А ты не пытался… бросить? Дорел как будто пожал плечами. - Уже и не раз. И разве только я пытался. Белка пыталась тоже далеко не один раз. Но только не получается. Они просто идиоты, если думали, что кто-то на это способен добровольно. Невозможно отказаться, невозможно забыть об этом. Разве что пуля в лоб или лоботомия. Никто из тех, кого я знаю, не смогли бросить... По-настоящему, совсем. И я слишком хорошо знаю, как живут те, кто был ВЫНУЖДЕН оставить это против воли… Если это можно назвать жизнью. - Yo te seguiré, - повторила я. - И еще, Оленька. Не думай, что в Сне какие-то моменты могут быть проходными и в Яви тоже. Никогда не думай так. Ты думаешь, ах, если бы все те моменты, когда я их трачу впустую в трамвае или в метро на дорогу домой, исчезли! Если бы их все стереть и потратить на что-то более интересное! Не дай Бог такому осуществиться на самом деле, хоть где... Может, именно в этом трамвае или вагоне метро ты встретишь человека, которого полюбишь на всю свою жизнь, и который эту жизнь изменит? Или что-то еще. Подумай об этом... *** …Я лежала и думала о том, было ли это все всего лишь сном или что-то имело место в реальности. Такая постановка вопроса теперь вовсе не казалась мне странной или неестественной. Постепенно ощущение только что пережитого таяло и забывалось. Детали стирались невозвратимо. В подсознании оставались лишь некоторые моменты. То, что вот только что казалось таким ярким и реальным, уходило в никуда. И лишь ощущение танца по-прежнему было со мной. Все тело звенело и наполнялось легкостью, как тогда (очень давно или только что), когда я кружилась в пируэтах в сияющей белой пачке…