Достойная пара

      Тяжкое чувство стойкое, вязкое, как самая густая трясина, и болезненное, как укус бродячего, почти вмиг исчезло. Оно растворилось в сознании, как растворяется брошенная на язык таблетка: скоро, безвозвратно, оставляя лишь едкое послевкусие. Так и в головах каждого осталась пустота, и вдобавок возникло зыбкое ощущение потерянности, словно земля под ногами разверзлась, ибо теперь стоило задуматься, как продолжать жить дальше, однако никто не сожалел о потере.       Мне не потребовалось и, надеюсь, не потребуется долгих лет, чтобы отпустить всё и забыть. Для пробуждения чувства лёгкости и счастья мне хватило всего лишь одного волка. Крис обнял меня и уткнулся в шею, его тепло на моей коже было намного приятней, чем мне снилось. — Ты вкусно пахнешь, — нескладно буркнул он после долгой разлуки. — Ты тоже, — я улыбнулась, перебирая пальцами его волосы.       Казалось, что никто никогда не забудет, не восстанет после всего, что произошло, однако, как ни странно, время понеслось точно сумасшедшее, снося с пути все оставшиеся напоминания о происходящем. Астрид нежданно-негаданно оказалась в их числе. По воле ужасно жестокого рока Вард оказался не настолько мёртв, насколько думали Сина и я; в одночасье с этим потерпевшая фиаско Альфа Запада решила, что ни за что не примет позорное положение перед врагом. Как ни грустно, а нарвались они именно друг на друга: жаждущий отмщения доктор и погрузившаяся в пучину отчаяния волчица. Вторая то ли от безумия, то ли от ненависти или же ужаса, завидев первым именно его, почти целёхонького и живого, тогда как Сина лежал замертво, бросилась на человека с особой страстью, а первый машинально отреагировал выстрелом, когда на него полетела разъярённая зверюга. Всё случилось прежде, чем кто-то успел что-либо сделать: Астрид всё же вцепилась Варду в лицо, а затем и в горло, до того как умереть от пули.       И кто знает, что папа планировал сделать с Астрид, не случись вдруг подобное: вернуть в клан, изгнать из наших мест или же попросту убить; однако после того все будто бы вздохнули с облегчением. Не знаю как остальным, но мне было её немного жаль.       Герда, воодушевлённая долгожданным выздоровлением Ингольва, получив от известия об окончании войны небывалые силы, с особым усердием взялась за восстановление клана. Перестройка фасадов зданий, их покраска и обновление, перекрой участков и периферии — теперь она знала, что их защита недостаточно прочна. Но мама занималась не только внешним устройством, она вместе со своим женским батальоном вычищала погреба, дома, вытаскивала и перепроверяла запасы, и если чего-то не хватало, то нехватку быстро дополняли. Они перешивали испорченные наряды, мастерили новые. Со старанием безумца она надеялась привести всё в порядок как можно скорее до зимы, чтобы снова, наконец-то, войти в прежнюю колею жизни.       Она сообщила мне, что бабушка словно вновь ожила после всего и теперь почти вернула свой разум; сама же Герда, хоть и не говорила мне того, но я знаю — она очень ждала возвращения Ингольва. Также мама звала нас с Кристофером погостить некоторое время на Юге, однако понимающе не стала наседать: я пообещала посетить их немногим позже.       Северная стая, как ни странно, закатила совсем не свойственное своему духу празднество. Наверняка, они радовались как никогда, встречая уставших после долгих скитаний и драк волков. Как мне рассказывали, волчицы пели, танцевали, накрывали аппетитные столы; они веселились с таким надрывом, мне казалось, ради того лишь, чтобы окончательно сбить пыль грусти, отогнать всякий намёк на то, что подобное способно повториться вновь. Честно признаться, мне было весьма интересно посмотреть на тот праздник, который всё-таки способны устроить эти ледяные красавицы, было любопытно посмотреть на Уни и её малыша, что по словам Цирцеи родился весьма крепким мальчиком, ведь в будущем меня ждало подобное. И на этом, пожалуй, всё — интерес был невелик, и именно поэтому я, ничуть не сомневаясь, отклонила приглашение вмиг подобревших ко мне северянок. Я прекрасно помнила, что там мне места нет. Я оставила честь приглядывать за Уни и её ребёнком Ингрид, которая как никто подходила на эту роль и которая, без сомнений, и без моих подсказок именно за тем спешила возвратиться в Северный клан. Неудивительно, что все воины очень пылко требовали присутствия на празднестве в Северном клане и Кристофера, однако он решительно отказался. Впрочем, до того как все разъехались, они успели отметить эту победу вместе с ним.       Восточные волки, пуще остальных разгулявшись на коротком, но насыщенном вечере, отбыли из западного края также скорее всех. На удивление, как по часам они встали и пошли прочь, эти волки, необыкновенно таинственные, как и их край.       Я так и не была больше в главном доме Западного клана, в её доме, и это не потому, что мне было страшно, неприятно, печально или больно возрождать в памяти что-либо, происходившее внутри, нет, просто я закрыла для себя ту страницу и больше не желала её вскрывать. Волчиц, детей и оставшихся воинов ждало не самое счастливое известие: клан было решено убрать. Вследствие такого жёсткого решения, кто-то из них решил умереть, кто-то нашёл куда уйти, а кто-то, их была не самая малая часть, без всякого неудовольствия решительно пошёл за Ингольвом. Скорее всего, то были беззащитные молодые волчицы с маленькими волчатами, и те волки, кто ещё помнил о том, что сделал для четырёх кланов отец. Как и хотел Крис, Западного клана больше не было.       Когда вместе с захватом западных, окончательной зачисткой охотников и бродячих и исследованием деревни, северные также прошерстили округу и, отыскав неподалёку машины, обнаружили Блейна и ещё одного Западного, я была шокирована. Но не столько удивило меня их обнаружение — то, что щенок нашелся, было радостью — сколько шок был обусловлен другим. Вместе с воинами обнаружилась Лекса: вся в слезах, красная, продолжающая содрогаться от всхлипов и задыхающаяся от солёного кома в горле, она заплетающимися дрожащими ногами ступала по направлению к нам, сгорбившись от тяжести, а подле неё, опёршись на узкие плечи девушки, тяжело брёл волк со шрамом на лице. Я даже не догадываюсь, какое желание нужно было приложить, чтобы поднять его на ноги: тогда в машине он и вправду не выглядел живым. Надрываясь, Лекса можно сказать на себе тащила его, и только опомнившись, я побежала помогать ей, до тех пор, пока парочка воинов не переняли у нас ношу. Я стояла и бесконечно думала, как много произошло за такой короткий период, как много изменилось: не только во мне, но и в окружающих людях, мире.       Стояла и смотрела на то, как остервенело Лекса требовала от воинов, чтобы те ничего не сделали западнику — а я уверена, им она говорила это далеко не впервые — и волки, совершенно точно уяснив просьбу не вредили ему, хотя было видно, что очень того хотели. Как слёзно она просила у Цирцеи помощи; как та, не задавая лишних вопросов, принималась за исцеление.       В груди что-то больно защемило, теперь я точно знала, что мы все пойдём разными путями, и Алексия больше не будет той молодой волчицей, что всегда и везде следовала за мной, несмотря на это, я была рада за неё: она нашла не менее важную для себя персону.       Жизнь действительно хаотичная, непредсказуемая штука, редко когда что-то может строго соответствовать твоим ожиданиям, пускай когда-то я считала не совсем так. Прежде Кристофер говорил мне, что я делю всё на чёрное и белое, и только сейчас я поняла, что он был прав и как глупо это было с моей стороны. Теперь я готова согласиться с ним, вот только стоит вспомнить его дюже уверенное и самодовольное лицо…пожалуй, сохраню своё прозрение в тайне. — Ты меня видела?! Видела, какой мощный я был? — не унимался по-ребячески зардевшийся идеей вытравить из Цирцеи хотя бы ещё парочку вдохновенных взглядов Ферокс.       Он не двигался, а любое его малейшее ворочание мешало ведьме корпеть над подлаживанием всех его ран, которое уже стало по наставлению Цирцеи регулярной процедурой со дня битвы, посему она то и дело одёргивала его, посмеиваясь. После того, как все стаи ушли, нашей небольшой компанией мы решили немного побыть вместе перед тем, как разойтись. Я и Крис сидели неподалёку от них, точнее сказать, я сидела, а он лежал рядом, уложив голову мне на колени.       С мастерством прожжённого афериста, Ферокс всё же вытянул из ведьмы несколько кокетливых взглядов, а затем и заветное «хорошо, но это в последний раз». Цирцея обсыпала его лицо рыжими волосами, склоняясь ближе, и одарила целомудренным поцелуем в лоб. Она говорила почти шёпотом.       Мы с Крисом переглянулись, улыбаясь, будто видели эту картину уже не первый раз, будто цикл неумолимо возвращался на круги своя, будто неизбежно их история начиналась снова. «Лыко, мочало, начинай сначала!» — всплыло в голове любимое саркастическое выражение бабушки. Кристофер со смешком повернулся ко мне, словно смог прочитать эту мысль, а я лишь смущённо пожала плечами. — Крис, ты не вернёшься на Север? — отвлекая нас, спросил Ферокс.       Супруг тяжело вздохнул, поднялся с моих колен и сел рядом, чуть более пристально оглядывая меня. — После всей этой кутерьмы я надеюсь провести отличные выходные с одной интересной особой, — он улыбнулся ещё пуще, глядя на меня, и я едва сдержалась, чтобы не поцеловать Криса в ответ на этот его вызывающий взгляд.       Я нашла его ладонь и крепко сжала, разглядывая на запястье тот самый браслет, который я протащила через всю западную степь от дома Астрид и обратно. — А ты, Фер, вернёшься? — Да, — он выдержал недолгую задумчивую паузу, а потом широко улыбнулся. — У меня там два молодых не до конца подготовленных воина отстаиваются, может и третий решит подтянуться вместе с ними, — решимость Алана и Стейна, кажется, поразила его в самое сердце. — Ты тоже? — я посмотрела на Цирцею, и она несвойственно себе застенчиво кивнула. — Да, мой домишко и так подкосился к весне, сейчас там наверно уже груда трухлявых досок на его месте: кому-то нужно его восстанавливать, — решила объяснить она. При словах о старом доме, её голос веял теплом. — Ильва и Элеонора?.. — Они будут у меня, учить в ведьминском логове их будет гораздо проще, — она шутливо погримасничала, играя пугающей интонацией.       Наступила неловкая пауза, словно мы едва знакомы, а потом мы просто молчали, каждый думая о своём.       Когда же я и Кристофер остались наедине, он привлёк меня к себе, усаживая на колени лицом к нему, и задал вопрос: — А куда отправимся мы? — он на секунду прикрыл глаза, носом касаясь моего подбородка. — Только не в твой дом на севере, у меня от него мурашки по спине, — шутливо ответила я, рассматривая его умиротворённое лицо и проводя пальцем вдоль лба и щеки. Он легко рассмеялся. — Да что ты? — Крис перехватил и подмял меня под себя, целуя уже более раскованно.       То, как потом они спонтанно решили отправиться в путешествие, как побывали в излюбленном Альбой Восточном крае и многих восточных стаях, как вдвоём посетили невероятное количество интересных мест, встретив при этом недюжинное число новых приключений, нет нужды начинать рассказывать — это была уже совсем другая история.

***

      Слагают легенды, будто бы глубоко-глубоко в лесах, ближе к Югу, сокрыт невеликий домишко. Кто видывал его, те поговаривают, будто живет там семейство волчье и точно неведомые сказочные старожилы хранят там таинственный и чарующий покой. Да только всё это слухи да слухами покрыто; ведь давно охотники место то трогать перестали. Шастать туда совсем боятся и недаром: белый демон пожрал всех и распугал, кто видел его и семью его белоснежную, тот либо подох сразу же, либо донес с трудом обрывки воспоминаний в своей помутневшей от ужаса и безумия голове. Туда вход открыт тесному кругу близких лиц, а на то они близкие — не распространяются попусту.       Как-то было дело, повстречал мужик-охотник в тех краях волчицу его, демона того. Точно совсем беспечно она волчат выгуливала, прыгала, скакала вместе с ними, сама гибкая изящная маленькая, по-ребячески забавная: и так, и эдак покрутится, всё поддеть их силится, а они глупые — всё ведутся на её провокации, только и искрится белая жемчужная шерсть их всех на солнце. Щенки издают разноголосье, повизгивают, пытаются выть, но выходит звонкое бренчание, переходящее на визг и поскуливание.       Так охотник и засмотрелся на них, совсем позабыл куда забрел. А волчица, словом, красивая гордая ластится к щенкам своим, а как зазнала о человеке, почуяла беду, так вся ощерилась, набычилась по их, волчьему, обычаю, глядит затравленно, щенков всех мигом остепенила, собой заслонила, хотя ножки то хиленькие. Взгляд её потяжелел, глаза налились кровью, холка вздыбилась, оскал оголился сочный яростный, рычать злостно начала: предупреждает. Щенята же, поддерживая обезумевшую мамашу, заскулили тихонечко, пригнули спинки свои крохотные к земле и из-за родителя поглядывают боязливо, украдкой рычат. Охотника тут же гипноз этот отпустил, мужик сразу понял — дело плохо. Как дальше было, остаётся только додумывать, ибо последним охотник заслышал бег тяжелый сквозь чащу неприветливую…       Пришел, как на духу выпалил всё в городе, и смолк. Точно ужас какой увидел — совсем обезумел, да, впрочем, все и догадывались в чем дело таится, поэтому не расспрашивали. Ладно, хоть на своих двоих добрался, без руки только, отпустил он его… ходит мужик до сих пор по барам, как нальёт глаза, так начинает всем эту историю рассказывать: гордится, что выжить сумел.       А лес тот так и стоит, шумит при ветре, завывает демонически по ночам, прогревается в теплых солнечных лучах днём. Покой их нерушим, он хранил, а она поддерживала и облагораживала, поэтому никто туда и не пытался больше рваться.