Уходя, закрывайте дверь

- Закрой дверь, - просит Юнги, развалившись на кровати во весь рост. Чонгук, единожды кивнув, выполняет просьбу незамедлительно. - Ненавижу, когда за собой не закрывают двери. А ты чего молчишь? - Чонгук качает головой, подходя к подножию широкой кровати. На тот случай, если Юнги что-нибудь понадобится. - Тебя опять этот дядька старый наказал? - Усмехается старший, переворачиваясь. Его искренне забавляет эта ситуация - уважение, трепет и даже в некоторой степени страх Чонгука перед Всевышним. Младший мгновенно реагирует, чуть подаваясь вперед: - Не называй его так! - И тут же сжимает губы в тонкую полосу. Наполненный потерянностью, переполненный чувством вины и ненужности - стоит, потупив взгляд в пол. Весь мир у него переворачивается всякий раз, когда Всевышний его наказывает. Юнги это знает, но ничего с этим поделать не может. - Что ты сделал? - Я не имею права говорить, пока Всевышний мне не разрешит. Даже с тобой, Юнги, - и смолкает. Тонна бессилия и раскаяния, но буйного нрава хватит на целую цивилизацию. - Даже мне? - Усмехается старший. Он весь такой разнеженный и спокойный - у него сегодня явно хорошее что-то случилось. Чонгук бы спросил его, очень уж интересно, но не имеет права. Скорее всего, Всевышний накажет его снова, только ему донесут стены о том, что он открыл рот. Младший кивает. - Я разрешаю тебе говорить. Для тебя Всевышний пока что я. - Всевышний для всех один! - Снова не может сдержать собственного порыва. И тут же краснеет. То ли от стыда, то ли от злости на самого себя. Юнги, прикрыв глаза, медленно встает с кровати. - Ужасно заносчивый, нетерпеливый, завистливый, упрямый - и это лишь малый перечень твоих грехов. Даже сейчас я вижу, как тебе трудно держать все свои слова в себе. Ты все хочешь выносить во внешний мир, показывать другим, какой ты хороший. Как ты хорошо все знаешь, - Юнги встает за спину Чонгука. - Мне даже не нужно знать истинную причину, по которой тебя наказал Всевышний. - Он наклоняется к уху младшего. - На твоем лице и так все написано, - тихо произносит. Чонгук сжимает крепко ладони, впиваясь ногтем в мягкую кожу. Больно. Он должен быть наказан хотя бы так. - Я твой Всевышний. Ты мой подчиненный. И если Бог скажет тебе пойти спасти из горящего дома маленьких детей, а я - принести мне стакан воды, то ты обязан принести мне стакан воды. - Но ты никогда так не скажешь! Ты никогда не позволишь себе такую низость! Ты благородный, ты святой! Я каждое утро и каждую ночь во время молитвы прошу Всевышнего о твоем долголетии и процветании, об искуплении твоей души! Юнги, ты никогда так не скажешь! - И снова Чонгук не выдерживает. Он поворачивается к старшему. Их взгляды встречаются: холодные голубые глаза и горячие темно-карие. Чонгук понимает, что сделал и с новой силой сжимает руки. Он хочет, чтобы его наказали, потому что он провинился. Слишком часто он допускает ошибки. Юнги прав, он ужасно заносчив. И если у него имеются кое-какие знания, то он не находит сил держать все в себе. Старший подходит ближе к нему и мягко гладит своей небольшой рукой его по плечу. Чонгук поднимает глаза в удивлении. - Ну вот ты и заговорил, - улыбается. Пара глаз напротив опускается в пол. - Ты хочешь есть? - Всевышний не позволяет. - Всевышний милосерден, Чонгук. Ты должен поесть, ты совсем исхудал. Давай. Присаживайся за мой стол, - Юнги указывает рукой в сторону аккуратного стола из красного дерева. - Что ты будешь есть? Чонгук стоит на месте. Он опустил голову. Горькие слезы злости и отчаянья вот-вот хлынут из глаз. Если еще его наставник будет так к нему добр, то это уже совсем несправедливость. Он должен быть наказан. Он должен понести соответствующее наказание, а не ужин в начале девятого вечера. - Чревоугодие - большой грех, - сипло выдает Чонгук. У него голос застрял в глотке, а слюна скопилась во рту. Есть хочется, но сама мысль и осознание - противны. - И я не имею права садиться с тобой за один стол, Юнги. Ты меня жалеешь. Я достоин только этого? Тэхен Чимину, я ведь его спрашивал, никогда не позволяет садиться за один стол. И не кормит он его никакими сладостями. Только вода, хлеб, иногда овощи, еще реже - фрукты, а что такое ягоды - Чимин знает только тогда, когда у Тэхена хорошее настроение. А у него настроение не так часто превышает порог недовольства. - Чонгук. Чревоугодие и потребность - не одно и то же. У Тэхена свое виденье, как воспитывать будущих Ангелов. А у меня свое. - У всех должны быть одни каноны. Юнги вздыхает. А из глаз Чонгука уже текут огромные слезы. Он втягивает в себя сопли, делая вид, что все с ним в порядке. Но его лицо - очевиднее открытой книги. - Дай свою руку мне, Чонгук. - Младший протягивает ее вперед. Старший видит исцарапанную ладонь с содранной кожей, но ничего не говорит, он и так знает. Ладонь Юнги немного меньше и светлее, чем рука Чонгука. - Видишь? Мы разве с тобой одинаковы? Ты меня выше, хотя я старше. Тэхен выше меня и выше тебя. Чимин ниже меня. У него другие ладони. Мы все... - Но мы должны преследовать одинаковые цели! - Перебивает Чонгук, на что Юнги не делает никакого замечания. И становится стыдно. Уж лучше бы сделал. Уж лучше бы пощечина от него. - Цель - не метод. Не стоит путать. Я воспитываю тебя так, как считаю нужным. Тэхен воспитывает Чимина так, как считает нужным он. Ты не просто так попал ко мне, а Чимин к Тэхену. На все есть воля, сам знаешь кого, - усмехается Юнги. - Поэтому не упрямься и поешь. Садись. Чонгук вытирает засохшие дорожки слез со своих щек и медленно подходит к столу. Бесшумно присаживается на стул. Юнги вытирает ему слезы своим платком. - Зачем, Юнги! - Смущается Чонгук, отстраняясь. Старший только улыбается. - Что ты хочешь? - Юнги сначала расставляет на стол пять тарелок, а после - разливает по донышку каждой немного воды. На одной появляются нарезанные красиво овощи, на другой горячий хлеб, на третьей - фрукты, на четвертой - ягоды, на пятой - горячее мясо курицы. Чонгук с этого стола берет лишь пару помидорных ломтиков, немного моркови и три вишенки. - Спасибо. - К мясу он так и не притрагивается, на горячий хлеб только смотрит голодными глазами. Выходит из-за стола тихо. Юнги, бесшумно вздыхая, выливает из тарелок воду по горшкам с цветами, что висят над их головами. - Упрямый. - Юнги, когда я смогу попасть вниз? Чимин сказал, что если Ангел, опекающий меня, выпишет Всевышнему разрешение, то я смогу выйти на час. - Вранье. Чимин не видит больше никакой радости в опекунстве Тэхена, поэтому и придумывает эти истории. За что его и наказывают. - Когда у меня появятся крылья? - Не унимался Чонгук, присаживаясь на колени в самом углу красивой и просторной комнаты, освещенной ароматизированными свечами. Юнги продолжал поливать цветы. И кажется, что вода на донышке тарелок была бесконечна. - Тогда, когда ты этого заслужишь. - Поэтому дай мне задание! Простоять коленями на горохе несколько часов, молясь Всевышнему! Сходить в храм и молиться! Стать!.. - Ты заметил, что все твои задания связаны со страданием и не реже с физической болью? - Конечно! Я должен отстрадать, чтобы очиститься. - Это кто так сказал? - Юнги поворачивает голову к Чонгуку. На его ровном лице нет ни намека на какую-либо эмоцию. Кажется, младший снова испортил ему благоприятный настрой. - Чимин. Его бьет Тэхен. Он его бьет, понимаешь? А ты меня жалеешь. У Чимина появляются крылья, - и глаза снова начинает щипать. - А у меня нет. Это потому что Тэхен его бьет. Чимин раскаивается. У него скоро будут крылья. Большие и красивые. И он скоро сам станет Ангелом! - Ангел, Чонгук, это не тот, у кого белоснежно-белые крылья... Чонгук снова перебивает: - Мне не обязательно белые! Мне для начала хватит бледно-желтых, я не... - И тут он снова осознает, что перебил старшего. - Прости. "Ангел - это не тот, у кого белоснежно-белые крылья", дальше? Юнги качает головой, явно разочаровываясь. Чонгук изнывает внутри. Ему легче от ударов плетью, чем от этого молчаливого взгляда разочарования. - Дело не в крыльях, Чонгук. Не цепляйся ты за свои крылья. Они бесполезны. - Ты не хочешь, чтобы я стал Ангелом? Ты не хочешь, чтобы я стал ближе к Всевышнему? - Если в голове и сердце пусто, то есть ли в этом толк? Ты не готов. Ты не достоин. Ты ищешь славы, почитания и обожания. Ты ищешь хорошей жизни. В своих "страданиях" и "боли" ты видишь облегчение, они тебе не мука. Не вся физическая боль - мука. Ты видишь в насилии по отношению к себе средство достижения своей цели. А когда ты Ангел, единственная твоя цель должна быть... - Чонгук не дышит. Он встает на ноги. - Какая? - А вот догадайся, - усмехается Юнги. - Вот когда ты поймешь, тогда, возможно, у тебя появятся крылья. Крылья, которые ты так хочешь. И возможно, они появятся белоснежно-белые, большие, с красивым оперением. Самым красивым. Голос у Юнги тихий, немного суховатый. Но роднее голоса у Чонгука нет. Чонгук не помнит, как появился здесь. Но голос Юнги помнит с первой минуты. И с первой минуты этот голос стал опекать и уберегать от неприятностей. Юнги дал ему кровать, Чонгук не спал на соломе, как все протеже. Старший посадил его за свой стол и давал есть со своих же тарелок, кормил тем же, что ел сам. Чего нельзя было сказать об остальных учениках своих Ангелов. Но Чонгука эта доброта отделяла от настоящей цели. Нежность и доброта не могли дать ему крыльев, которые он так сильно хотел. Вопросы, как он сюда попал, что делают Ангелы, спускаясь вниз, оставались открытыми. Никто ничего никому не находил нужным сообщать. С появлением крыльев, Чонгук должен был получить ответы на все интересующие его вопросы. Он хотел их не только ради статусности. Отчасти, причиной был именно статус. Его мотало от злости к бессилию. В классе он был самым лучшим, самым сильным и трудолюбивым. Мог два дня обходиться без еды на одном лишь глотке воды, но этого было недостаточно. В классе они с Чимином сидели ближе всех. Нельзя назвать их отношения близкими, но разговоров между ними была куча. Чимин ему постоянно рассказывал о побоях Тэхена, о его исключительных методах воспитания, что Чонгука начинала брать зависть. Вообще, он не понимал, повезло ли ему с тем, что Юнги его никогда не бил. Потому что так он чувствовал себя виноватым. Если нет наказания - нечему облегчить его душу. Чонгук сам воспитывал себя, лишая еды и сна. Пытался медитировать, но медитация ему помогала мало. Он жил в напряжении, сам того не подозревая. Он ждал всегда плохого, а хорошего, окутавшего его теплой и плотной тканью вокруг, не видел. Ангелы, насколько он слышал, к своим протеже относились весьма сурово. Не брезговали применять насилие, таким образом готовя их к... чему? Чонгук не знал, но думал, что так правильно. Его злило, что Юнги его не обижал. Что кормил его больше раза в день, давал тепло и отдельную мягкую постель. Поэтому младший ел лишь крошки со стола, не пользовался одеялом, спал на полу. Всевышний всегда наказывал его, потому что он находился не в нужный момент не в нужном месте - так думал сам Чонгук. Однако же он понимал прекрасно, что дело вовсе не в этом. Чонгук слишком хотел выделиться из общей массы своими успехами, несмотря на безграничную убежденность в том, что все в мире должно следовать определенным каноном, не нарушая ничего из существующего. Однако душа кричала обратное. Чонгуку тяжело было бороться с самим собой, когда хотелось похвастаться знаниями, силой, навыками практики. В теории он знал все, но на практике применить ничего не мог. У него не было крыльев. И вот теперь, когда они начали появляться у Чимина, сердце болезненно сжималось. Он не мог позволить, чтобы с его соседом по парте случилось это раньше. Все это в секунду пронеслось в голове Чонгука, как напоминание. Он снова сжал губы в тонкую линию и принялся ковырять ладонь. - Чонгук, хватит заниматься самотерзанием. До тех пор, пока самоедство занимает столько места в твоем сердце, ни о каком очищении и речи идти не может. Перестань смотреть на всех так, будто ты знаешь больше других. Это неправда. Еще раз повторюсь, что крылья - это не признак статусности. - Ты только морали мне читаешь, - вздыхает младший, уже в который раз перебивая Юнги. - Тогда это твое наказание. - Опять. - Однообразие - еще одно твое наказание, - мягко усмехается Юнги. Он снова укладывается на кровать. - Юнги, ты какой-то неправильный Ангел, - замечает Чонгук. - Они все бьют своих протеже, ругают их. Морят голодом и холодом. Теперь перебивает Юнги: - Мне не нужно этого делать. Ты отлично справляешься и сам. Сам себе ковыряешь ладони, бьешься о стену. Ничего не ешь и спишь на голом полу. - Юнги расслаблен, у него глаза уже прикрыты. И вокруг него витает аура умиротворения. Чонгук впивается ногтями в ладони сильнее, сжимает губы. - Чонгук, хватит ковырять свои ладони. Если так хочешь, - это приказ, - тихо, но четко. Ученик разжимает пальцы с трудом. - Хочешь, я покажу тебе свои крылья? - И Чонгук расцветает. Взгляд загорается, щеки алеют, губы разжимаются, спина выпрямляется. - Да. Можно? Юнги садится к Чонгуку спиной, стягивая со своих плеч белую рубашку. Младший задерживает в себе дыхание. Юнги вытягивает руки, переставая дышать на мгновение. У самых лопаток сначала проклевываются две белые заостренные косточки. Сначала медленно, потом - все быстрее. Изящным изгибом происходит ответвление. В один миг кости обростаются пышным оперением. Несколько перышек медленно опускаются на мягкую кровать, на которой сидит Юнги. - Юнги, я могу потрогать их? - Чонгук встает на ноги. Крылья по-настоящему большие, кончики их касаются простыней. - Можешь. И Чонгук забирается на кровать, касаясь кончиками пальцев, вдыхая в себя запах трепетно и аккуратно. - Как они пахнут, - шепчет младший, приближаясь лицом к крыльям Юнги. - Поухаживай за ними, - а Чонгук, кажется, только и ждет этого. Он берет с комода расческу и быстро возвращается на постель. Младший не видит, но слабая улыбка появляется на лице старшего. То ли умиление, то ли сожаление. Исключительно счастливой эту улыбку назвать невозможно. Какая-то тревога на этом лице повседневно находит покой. Чонгук расчесывает перья, наслаждаясь их ангельским ароматом. - Юнги, знаешь, ты так вкусно пахнешь. Все Ангелы вкусно пахнут, но ты по-особенному. Ох, что-то я устал, - Чонгук медленно закрывает глаза, аккуратно опускаясь на подушку. Ангел ему ничего не говорит. Подождав еще какое-то время, Юнги полностью снимая свою рубашку, встает на ноги. Свет мгновенно гаснет, вокруг только ароматизированный дым свеч. На бледном лице нет ничего. Юнги лишь смотрит на умиротворенное лицо Чонгука. Дурманящий запах его тела, который исходит только сильнее, когда он расправляет крылья, всегда отлично усыплял Чонгука. Ему, Ангелу, даже ничего не нужно делать, чтобы усыпить Чонгука. Ангел укладывает тело протеже поудобнее, снимая с него одежду, накрывая мягким одеялом. Сидя на краю кровати, Юнги смотрит на спящего Чонгука полночи. В тишине. Он вздыхает, а после - наклоняется к губам Чонгука, придерживая его голову слегка и целуя в губы нежно и аккуратно. На нижней губе Чонгука остается какая-то нежно-голубая капелька, напоминающая утреннюю росу. Юнги выпивает ее, еще раз прикоснувшись к губам. - Спи спокойно, Чон Чонгуки, - и еще раз мягко проводит рукой по волосам.