Wonderwall

Три года. Три года прошло с тех пор, как Йен смотрел, как Микки пересекает границу. С тех пор, как сказал ему, что, хотя и любил его, но этого было недостаточно. Что Микки не было достаточно. Микки все еще думал об этом. Не каждый день, но все же. У него теперь была жизнь, место, которое он называл домом в некотором смысле, чего у него не было после тех нескольких золотых месяцев с Йеном в доме Милковичей. Микки понял, что такое дом, что такое семья. И что с того, что люди, которых он называл семьей, были членами мексиканского наркокартеля? Что с того, что место, которое он звал домом, было наполнено бандитами и личностями, которых большинство называет отбросами общества? Микки и сам был отбросом. Йен был тем, кто показал ему это. Йен был тем, кто дал ему ясно понять, что Микки никогда не будет достаточно хорош для другого человека, даже для блядского Галлагера из Саут-Сайда. Йен, который оставил его на границе, достаточно хорошо донес до него, что любви к Микки не было достаточно. Что неважно, как сильно Микки пытается, как сильно меняется, он будет тем же куском Саут-Сайдского мусора, против которого был настроен Йен. И думать, что Микки считал, что его было достаточно, что Йен в самом деле мог бы... Микки издал резкий рык и сплюнул на тротуар. Йен Галлагер был для Микки олицетворением «Что, если?». Все эти «Что, если?» были опасны. Они размахивали твоими самыми заветными желаниями и мечтами прямо перед твоими глазами, но всегда оставались за пределами твоей досягаемости. Микки Милкович решил (смешав выводы), что он не будет жить этими «Что, если?». Потому что у Микки был ебучий длинный список из них. Как его могло не быть, если его жизнь скатывалась в абсолютное дерьмо так много раз? Он недавно осознал, что не получил счастливой развязки. Не получил ленивых утренних пробуждений с человеком, которого он любил, не получил легальную работу, не получил счастливой семьи. Человек, которого он любил, даже не любил его в ответ. По крайней мере, недостаточно, чтобы изменить свою жизнь ради него так, как Микки делал это для него. Любовь была дурацким понятием, гребаной ложью. Он ни разу не видел счастливых отношений за все свои двадцать пять лет. Отношения его родителей были, мягко говоря, неблагополучными. Его отец был жестоким мудаком с его матерью, как и с остальными членами семьи. Мэнди в школьные годы «влюблялась» в каждого парня, который посмотрел на нее дважды, а потом ее избивал Кеньятта. Йен всю юность трахался с парнями старше его в три раза. Фиона была брошена патологическим вруном-автоугонщиком. А отношения Йена и Микки с треском провалились. Все шло хорошо какое-то время, но разве так было не со всеми? Разве не смотрел никто на другого, думая: «Бля, я действительно счастлив прямо сейчас». А затем это рушилось. «Нахуй любовь», - пробормотал Микки, пиная консервную банку по темной улице, размышляя, какого хрена Рамирес задерживается так долго. Это было довольно просто – работа в стиле собрать-деньги-и-уйти. Поручения такого рода обычно отводились менее опытным членам банды, но у Микки было немного свободного времени. Свободное время – это риск. Свободное время означает размышления. Размышления означают воспоминания, а воспоминания сжигают Микки так, как никакой огонь никогда не смог бы. Дела, казалось, шли хорошо, хотя растянулись немного дольше, чем положено, и Микки было некомфортно. Не было ни выстрелов, ни громких звуков, и никто не повышал голос. Но двадцать минут – это слишком долго для сбора от Элены, одной из самых робких клиентов картеля. Микки уже собирался было подняться по лестнице, когда увидел высокий неуклюжий силуэт Рамиреса, шагающий к нему. - Наконец-то, блять, - раздраженно сказал Микки, давя окурок ботинком. Когда Рамиреса стало лучше видно под светом уличного фонаря, Микки увидел маленький пакет в его руке, несомненно, набитый такой наличностью, какую Микки в подростковом возрасте и представить себе не мог. Он обратил внимание на лицо Рамиреса, отмечая всклокоченные волосы и припухшие губы. - Серьезно? – Микки закатил глаза от вида друга. – Ты заставил меня ждать внизу на жаре, пока тебе перепало? Пошел нахуй, чувак. Рамирес уставился на него с самодовольной ухмылкой: - Ты просто ревнуешь, Мило. Сколько времени прошло с тех пор, как ты с кем-то трахался? Я слышал, брат Элены горяч. Микки просто толкнул его и вырвал пакет. Тот факт, что он был геем, был известен банде, на которую он работал. Они, в целом, нормально отнеслись к этому, что удивило Микки. В его жизни никто и никогда так не реагировал на это. Он никогда бы не подумал, что сраный наркокартель станет самой понимающей группой людей, которую он когда-либо встречал. Они никогда не использовали это против него, ни разу. Все остальные в его жизни так делали, в тот или иной момент. Даже Йен. «Соси усерднее, чертов педик», - эти слова все еще звучали в его ушах. Он вырос, ожидая, что эта его часть всегда будет слабостью, но здесь, среди таких же преступников и отбросов, его приняли. В день, когда его застали со спущенными штанами (видимо, это стало привычкой), он испугался до смерти. В голове шумело. Он был тем, кто трахал, так что, возможно, они бы не посчитали его слабаком? Его вызвали в кабинет босса; сердце колотилось, а лицо уже покраснело от стыда. Но, когда он вошел туда, его не унизили за то, кем он был, и не вышвырнули, как он опасался. Босс просто сказал: - Тебя касаются те же правила, что и всех, Мило. Не трахаться в доме, не допускать бойфрендов к товару. Микки просто ошарашенно кивнул и фыркнул на слово «бойфренды». - Спасибо, босс, - пробормотал он, но когда повернулся, чтобы уйти, босс схватил его за запястье. Он обернулся, чтобы увидеть, что Санчес все еще смотрит на него. - Мило, никого в этой банде не волнует, кого ты трахаешь. Это твое дело. Но в других бандах могут относиться к этому иначе. Извини, что прошу об этом, Мило, но не афишируй это. Вот так Микки оказался в безопасности. Его не волновало, что он не мог афишировать то, что был геем; что никогда не был тем, кем он являлся. Но он мог трахать парня и не врать об этом, возвращаясь домой, мог трахаться без страха, что быть пойманным означает смерть. Хотя могло означать, если бы кто-то из других банд обнаружил это. Но он не крутился перед всеми, целуя парней у них на глазах. Это не должно было иметь значение. Не имело значения, кого он находил. Трахаться направо и налево было легко, и Микки только этим и занимался. Он уже попробовал абсолютную моногамию, всякую любовную хрень, и она не оставила ему ничего, кроме воспоминаний и шрамов, которые болели больше, чем физические. Трахаться направо и налево было легко и безопасно. Микки никогда не был человеком, с которым можно ощутить себя в безопасности. Как он мог таким быть, будучи Милковичем из Канаревилля? Но гребаная буря с Йеном научила его, что он тоже может чувствовать и ему тоже может быть больно. Очень. Так что теперь он боролся за то, чтобы защитить свое сердце. Потому что оно, израненное и разбитое, поддерживало в нем жизнь. А Микки был не кем иным, как борцом. Йен причинил ему боль, был его разрушением во многих смыслах. Но теперь, спустя три года после того, как он в последний раз видел рыжего, у Микки была жизнь. У него была работа, хотя и одна из тех, из-за которых Галлагер видел в нем мусор. У него были друзья, почти семья. В некоторой степени он был в той безопасности, какую ему удалось вкусить ранее на короткое время. Он проводил целые дни, не думая о рыжем, который, как он раньше считал, мог спасти его, но вместо этого в конечном итоге уничтожил. Они с Рамиресом шли в дружеской тишине, пока не показался их дом. Он выглядел довольно обычным: два этажа из красного кирпича, чистый сад и белый частокол - как все семейные пригородные дома. Но внутри этого дома находилось достаточно наркотиков, чтобы потопить корабль, и достаточно наличных, чтобы купить участок земли на Манхэттене. И это была едва ли половина того, что имела банда Санчеса. Микки вносил свой вклад в эти сборы. Деньги, которые делала банда, оседали на многочисленных банковских счетах, но и на руках у членов картеля всегда была куча бабок. Парочку впустила Лили, которая ухмыльнулась выражению лица Рамиреса: - Наконец заполучил Элену, а? Она слегка пнула брата по заднице. Микки чуть рассмеялся, увидев в близнецах призрачное отражение себя и Мэнди. Его сердце немного сдавило, но он научился не менять при этом выражение лица. У него был большой опыт в том, чтобы притворяться, будто он не ощущает боли, которую причиняют другие. Он бросил Лили деньги и зашипел, когда она легонько шлепнула его по голове: - Ты должен помочь мне с математикой. Черт, он совсем забыл. - Принеси мне пива, сучка, тогда посмотрим, - ухмыльнулся он, прежде чем пробраться к кабинету Санчеса и легонько постучать в дверь. - Входи, - услышал он зловещий голос изнутри. Микки открыл дверь и скользнул внутрь. - Вам нужно поработать над голосом Дарта Вейдера, босс, - нахально прокомментировал он. Санчес вздохнул. - Я надеялся, что стало получаться лучше. В любом случае, - он поменял тон, - ты принес деньги? Микки кивнул. - Это еще не все. Рамиресу тоже повезло. Раскатистый смех Санчеса наполнил комнату, заставляя Микки улыбнуться вопреки самому себе, как и всегда. - Да, ладно, старик. Я ухожу, - хмыкнул он, оставляя все еще смеющегося Санчеса. Он проделал путь обратно в гостиную, тыкнул Рамиреса сзади, жестикулируя за его спиной. - Слышишь, как Санчесу смешно думать, что кто-то потрахался с тобой? – ухмыльнулся он. Лили легонько фыркнула, передавая ему одновременно пиво и учебник. Прекрасное сочетание, подумал он, пока придвигал книгу поближе, и начал помогать ей с ее проблемами. Да, Микки получал диплом о среднем образовании. Под именем Михайло Фишер, но все же диплом был его, он усердно трудился ради этого. Он делал это не для Йена, как мог бы сделать в какой-то момент своей жизни в другом мире. Он делал это для себя, потому что Йен заставил его почувствовать, что он стоил меньше, чем жвачка, приставшая к подошве его ботинка. Он был рад за Йена, с его официальными бойфрендами и костюмами. Но Йен был слишком хорош для Микки так, как Микки и всегда боялся. Его всегда пугало, что Йен поумнеет и найдет кого-то лучше, чем он. И так и случилось. Йен не только нашел лучшие отношения; он нашел лучшую жизнь. И Микки остался позади. Теперь он пытался сделать это для себя. Так, чтобы он мог взглянуть в зеркало и увидеть что-то кроме Саут-Сайдского мусора. И это работало. С тех пор, как Микки открыл свои способности к математике, каждый раз, когда он мог верно ответить на вопрос, он ощущал, что чего-то стоит, что он тоже заслуживает будущего. Ему нравилось работать с картелем. Может, он останется с ними даже после получения диплома. Но это будет его выбор. Это будет не потому, что он - Милкович, не имеющий лучшего выбора. Это будет потому, что он нашел дом и выбрал его. Микки было дано не так много выбора в жизни. У него не было другого выбора кроме как скрывать свою сексуальную ориентацию в Саут-Сайде, у него не было другого выбора кроме как быть одному, когда Йен бросил его, у него не было другого выбора кроме как продавать наркотики или самому становиться наркоманом, когда он оказался в Мексике в полном одиночестве. Теперь, впервые в своей жизни, Микки предоставил себе выбор. Нахуй Йена, его гребаную прекрасную работу парамедика и его гребаного прекрасного дружка. Нахуй его и его гребаную прекрасную жизнь, которая, вероятно, делала его счастливее, чем жизнь с Микки когда-либо могла. // В другом городе, ближе, чем он считал, парень с рыжими волосами и зелеными глазами думал как раз наоборот.