Wonderwall

Путешествие домой прошло относительно спокойно. Машина ехала ровно и медленно; вся поездка была расслабленной и напоминала Йену все лучшие моменты их поездки по этому же пути много лет назад. Вскоре они оказались на окраине своего города. Если Микки и вел, словно 80-летний старик, никто не собирался указывать ему на это. Йен оставался молчаливым, как и Тео. Тео был хорошим ребенком. Он напоминал Йену Евгения — то, каким тот был раньше: спокойным и наблюдательным, плачущим лишь когда его мир был полностью погрязал в таких проблемах, как голод, жажда и испачканные пеленки. В груди у Йена сжалось от ностальгических мыслей о Евгении и жизни, что у них была. Йен отказался от этой жизни, к своему большому сожалению позднее, и не пытался поддерживать отношений с Евгением после того, как Микки попал за решетку. Он отгораживался от всего, что включало его действия, когда не принимал лекарства и не контролировал себя. Слишком поздно он осознал, как ему повезло: он нашел любовь всей своей жизни в самом ее начале. Пытаясь избавиться от этих воспоминаний, он умудрился потерять и саму любовь. Йен поморщился, вспомнив, как сказал «Светлана заплатила мне». После того, как Микки вытатуировал его фамилию на коже, улыбнулся Йену как всегда делал это раньше, Йен сказал ему эти слова? Чувство вины нахлынуло на него, когда он повернулся, чтобы посмотреть на человека, который простил его за все, несмотря ни на что. — Эй, Мик, — позвал он тихо, когда они проехали последний красивый дом перед началом реального Саут-Сайда. Микки стал ехать еще медленнее, если это вообще было возможно, и посмотрел на Йена краем глаза, издав звук, подтверждающий, что он услышал. — Мне очень жаль, — сказал Йен, с ужасом осознавая, что его голос дрогнул. Микки остановил машину. — За что? — спросил он, и в его голосе прозвучали тревога и страх. Тогда Йен понял, что этот момент, вероятно, похож на тот самый, что был перед границей двух государств много лет назад, так что неудивительно, что Микки испугался. Йен положил свою руку на его, надеясь успокоить. — Просто… Я вел себя так подло. Последнее слово вырвалось шепотом, и он не мог заставить себя выразить чувства более взрослым способом. Слово «подлый» — единственное, что пришло ему на ум в тот момент. — Ага, — согласился Микки. — Ты был сраным мудаком. Но все нормально. Я все равно люблю тебя. Сердце Йена предательски сжалось. За последние пару месяцев произошла смена ролей. До этого Микки был тем, кто признавался в любви снова и снова. Но теперь Йен стал тем, кто повторял это все время. По утрам, когда они просыпались, когда занимались любовью, когда просто были вместе, пока Микки немного колебался над ответом. Не стоял вопрос, любит Микки его или нет. Но Микки признавался, что эти его слова никогда не приводили ни к чему хорошему, и он не хотел сглазить все. Так что теперь Йен был абсолютно счастлив, что Микки нашел достаточно веры в себя, в Йена, в их отношения, что он больше не боялся. /// По прибытии на их старую улицу ожидание конфликта возросло. Не между ними, но того, что они должны были решить вместе. Еще было светло, и дети бегали по улице. Прыгали через скакалку и играли в классики, как и все нормальные дети, только все было чуть грубее, как обычно это бывает в Саут-Сайде. Все было таким знакомым, что Микки ощутил боль в груди. Место, где он вырос, видел ужас и боль, но также и любовь и семью. То место и тот мужчина, который еще недавно казался недосягаемым. Тео радостно забулькал, сидя у Микки на коленях, получив передышку после долгого сидения в автокресле. Какой-то мальчишка стал тыкать пальцем в их окно, от чего Тео заулыбался, но Микки с хмурым видом отогнал его. План был продуман. Они приедут в Чикаго, Микки явится в полицейский участок. Но сейчас, будучи здесь, на финальном этапе, они колебались. Йен выглядел разбитым при мыслях о том, что Микки арестуют, да и Микки не был рад. Тяжелую напряженную атмосферу печали лишь изредка нарушал лепет ребенка, который ничего не осознавал и был совершенно невинен. Микки самому хотелось вернуться в незамутненное простодушие детства, отдохнуть хоть на миг. Но затем он вспомнил свои детские годы, как отец сломал руку Игги, когда ему было всего три года, и понял, что безмятежности там не было в помине. Микки молча пообещал себе, что когда Тео будет вспоминать свое детство, оно не станет чередой плохих воспоминаний, смешанных с болью, как у Микки. — Мы могли бы просто… к Галлагерам, — предложил Йен. Он пропустил несколько слов, но Микки понимал, о чем он, и хотел сказать «нет», отказавшись отправляться в дом, полный людей, оставлявших Йена всякий раз, когда ему приходилось сталкиваться с дерьмом. В хорошие времена Галлагеры держались за него, но в плохие все, что они делали, — это сдавались и отпускали его. Как знать, может, это был самый практичный план действий на тот момент, но Микки никогда не нравилась практичность. Либо все, либо ничего. Он разрывал себя на части и делал все, чтобы защитить тех, кого любит. Микки выражал это свое мнение вслух и до, и после их почти 4-летнего разрыва. И всякий раз Йен при этом закатывал глаза и защищал своих братьев и сестер. Согласиться было трудно, но Микки не спорил. На этот раз Микки снова напомнил себе, что это семья Йена, которую он не видел продолжительное время и, вероятно, соскучился по ней. Потому Микки кивнул, хотя и несколько неуверенно, хотя не был особо готов к осуждающим взглядам, которыми семья Йена одарит беглого преступника в его лице. Микки Милкович оправдал вечные ожидания братьев и сестер Йена. Микки Милкович, который попытался убить Сэмми за вред Йену и который сбежал, потому что каждый день, проведенный в тюрьме, заставлял его мечтать о смерти. Однако все видели лишь попытку убийства и бегство. Он оставался безмолвным, пока ехал по знакомой дороге, ведущей к дому Галлагеров. Он задавался вопросом, как они отреагируют на Тео, который снова уютно спал в детском кресле. Возможно, они в присутствии Микки буду говорить о том, насколько он не годится в отцы. Ладно, возможно, он был не особо надежным,, но кто мог его винить? Такое ощущение, будто он был Саут-Сайдским головорезом, пытающимся увести дочь проповедника из благопристойного района. Когда он наконец остановился перед домом Галлагеров, ему пришлось отдышаться, чтобы успокоиться. Йен, видимо, рассмотрел очевидную нервозность на его лице, и положил руку на его плечо. — Все пройдет нормально, Мик. Ты и я, так? Ты, я и Тео, — рыжик улыбнулся после последней фразы, явно радуясь, что у них теперь есть маленькая семья. Микки ничего не ответил, но кивнул, вылез из машины, подхватил Тео на руки и прижал к себе малыша. Его сердце слегка наполнилось любовью, когда ребенок протянул руку, чтобы коснуться его покрытого после дней дороги щетиной лица. Йен шел первым, немного опережая их, вероятно, потому, что у всех Галлагеров мог случиться инфаркт при виде Микки Милковича, стоящего на их крыльце с ребенком на руках. Микки усмехнулся этой мысли и отрицательно покачал головой, когда Йен вопросительно посмотрел на него, оглянувшись. Он не был уверен, что Йену понравится, что Микки смеется при мысли о том, что его братьев и сестер хватит удар, пусть даже это и шутка. Йен глубоко вдохнул и нажал на звонок. Микки успокивающе погладил его руку, и тут дверь открылась. Ну просто удача. Это был гребаный придурочный мудак Лип. По-видимому, его хваленый ум все еще не вытащил его из Саут-Сайда, сдерживаемый, по словам Йена, его пьянством. — Йен! — воскликнул Лип (немного бухой и пахнувший, словно пивоваренный завод). — Ну охуеть, чувак! — он бросился вперед, чтобы обнять улыбающегося брата. Когда взгляд Липа через плечо Йена упал на Микки с Тео, выражение его лица было очень похоже на то, что Микки представлял себе всего несколько минут назад. Только было не так смешно, как он воображал. /// Йен бросал сочувственные взгляды в сторону Микки, когда его возлюбленного толкнули на семейный диван, выхватив ребенка рук и заменив его бутылкой пива. Тео был во власти Дебби, которая, очевидно, пыталась заставить его общаться с Фрэнни. Малыш выглядел слегка ошеломленным, выражение его лица напоминало одно из выражений Микки. Господи, они уже напоминали отца и… нет, напомнил себе Йен, сосредоточься. Не думай о Микки, поющем Тео перед сном. Не думай о том, что Тео будет спать между вами, когда ему приснится кошмар. Не думай о том, что у Микки в первый же день в школе на глаза навернутся слезы. — Йен! — резко произнес кто-то, и Йен вырвался из своих грез, осознав, что на него пристально смотрит Фиона. — Да, — слабо ответил он, пытаясь притвориться, что не фантазирует по поводу своей будущей семейной жизни. — Почему бы тебе не начать объяснять прямо сейчас, — предложила Фиона тоном, говорящим ему, что это вовсе не предложение. — Э-э, — начал Йен, — я встретил Мика в Мексике. Мы снова вместе. Он собирается сдаться, и мы будем бороться за его оправдание, — он был очень горд таким кратким подведением итогов. Однако Фиона выглядела не слишком впечатленной. Лип, казалось, топил свое замешательство в виски. Карл был единственным, кто выглядел совершенно невозмутимо. Ну, как и Лиам, но он все равно мало на что реагировал. — А этот ребенок? — резко спросила Фиона. — Наш ребенок, — впервые заговорил Микки. Йен наградил его легкой улыбкой. — Ваш ребенок? Какого хрена это должно значить? Тебе двадцать три, Йен. Тебе сейчас не нужен гребаный ребенок! — протянул Лип. Что-то внутри Йена оборвалось. Может быть, потому, что он услышал эту вечную снисходительность в голосе Липа, или потому что Лип только что назвал Тео гребаным ребенком, или потому что он разрушал самые нежные мечты Йена своими грубыми словами. Он резко встал и пристально посмотрел на брата. — Господи, да заткнись ты нахуй, Лип! Ты не имеешь права говорить мне, что я могу или не могу делать, пока живешь своей жизнью пьяный в стельку! Его зовут Тео,, а не гребаный ребенок, и он мой и Микки, а если тебе это не нравится, мы можем уйти прямо сейчас! Угроза в голосе Йена была громкой и четкой, и Фиона мгновенно взяла ситуацию в свои руки. — Ладно, ребята, давайте просто успокоимся. Разве вы не голодны? Я голодна, — объявила она, прежде чем подтолкнуть их всех к столу. Фиона подала холодную пиццу, похожую на картонку, однако почти никто не притрагивался к еде, включая саму Фиону, несмотря на ее утверждение, что она голодна. Воцарилась полная тишина. Наконец Фиона нарушила ее. — Послушай, мы просто в шоке. Мы не ожидали, что ты вернешься, не говоря уже о Микки и ребенке, — она помедлила, прежде чем добавить: — твоем ребенке. Тео. И хотя я не уверен, что это безопасно, и это точно будет нелегко, мы здесь с тобой. Ты выглядишь счастливым, Йен, намного более счастливым, чем за все последнее время, — затем Фиона повернулась к Микки — первая, кто сделал это за весь вечер, и сказала: — Я не знаю, что в тебе такого, Микки Милкович, но ты всегда делал его счастливым. Сердце Йена потеплело, и он улыбнулся сестре. Его рука нашла руку Микки под столом. Бывший головорез ухмыльнулся и слегка покраснел. Когда Лип указал на это с самодовольной ухмылкой, Тео взмахнул своими маленькими ручками и опрокинул бутылку виски Липа. Йен был горд. Горд своим ребенком. Их ребенком. Тео.