Принцесса?!

~ Таем, больше не полетаем... Май оказался краем, Скоро закончатся танцы над пропастью. Таем, больше не полетаем... Грустно, но так бывает — Ангелы белые крыльями в лопасти. ~

Она тянется, подаётся вперёд. Прикасается к её щеке большим пальцем, проводит линию, другую. Чувствует запах мяты, ванили, ещё чего-то сладкого. Смотрит в глаза, на губы, снова в глаза. Улыбается. Это так странно, но так нормально — целовать ту, от которой дрожь по спине. Наконец она касается губами губ. Отдаёт всю нежность, всё тепло. Отдаёт всю себя, потому что знает, что любовь — самопожертвование. Любить — значит, жертвовать, класть на чаши весов даже то, чего у тебя никогда не было. Не встретив сопротивления, она углубляет поцелуй. Руки шарят в темноте, пытаясь очертить контуры фигуры. Ладони изучают складки на шёлковой ткани, узоры, вышитые крупными бусинами, атласные ленты, в которых путаются пальцы. На изнанках век скачут звёзды. Яркие вспышки бьют по глазам с каждым новым напором. С каждой новой попыткой запомнить эту женщину такой — целиком и полностью её. В её объятиях. Разум твердит: «Воздуха! Воздуха!», а сердце против. Оно подпрыгивает в груди, находится у самого горла. Оно само не своё — бьётся быстро и болезненно. Оно такое огромное от чувств, которые наполняют его до краёв. Оно такое бедное, что теперь его чувства совершенно не имеют значения. Однажды оно полюбит снова. Оно будет выстукивать ритм имени, оно будет трепетать от слов и прикосновений. Оно не будет одиноким, и разбитым, и брошенным, и больным. Однажды его соберут заново и заставят поверить, что некоторые жертвы стоят этого. Пальцы мягко и с любовью прочёсывают локоны. Скользят по шее, цепляясь за золотую ниточку цепочки. На ней кулончик, который когда-то висел на браслете, одной искоркой мелькает в свете последней лампочки. Он — королевское превосходство. Он — последнее напоминание, что за пустыми взглядами и кучей мыслей скрывалась когда-то огромная история. История, вплетающая в себя вообразимые и невообразимые вещи, сумасшедших и нормальных людей. Чувства, разменянные на... что? Ладони скользят выше, настойчивее. Они знают, что им можно нарушать эти границы. Они уже не раз это делали. Доходят до скул, с силой сжимают. Боже, просто не дай никому сойти сейчас с ума! Она целует отчаяннее, яростнее. Снова, снова и снова, на секунду отрываясь, переводя дыхание, терзает. Переходит на укусы. Доказывает, что не пустое место. Что хочет, умеет, может. Что возьмёт своё, даже если против неё пойдёт весь мир. Она ощущает, как дрожит тело, прижатое к ней. Зажатое между ней и стеной. Она ощущает на своём лице влагу. Солёные капли скатываются вниз, смешиваются с поцелуем. Это начинает походить на пытку. Или гонку, в которой не должно быть победителей. Но она вырывается вперёд. Она впивается ногтями к тонкую кожу. Где-то от скулы до шеи. Царапает, будто это может её спасти. Металлического запаха крови нет, липких капелек на пальцах нет. Возможно, и следы, почти животные, вниз по коже едва красные. Едва заметные. В губы ей, пока она продолжает изо всех сил целовать, прилетает выход. Дрожащий, боязливый. Он обдаёт её холодным воздухом, словно молит о пощаде. Но пощады не будет. Она смыкает одну ладонь на шее. Внезапная мысль, что давно хотелось это сделать, мелькает хвостом кометы, но исчезает. Она — ложь. Она неверная, потому что противоречит всем моралям и нормам. Под ладонью бьётся пульс. Кровь в венке вскипает, бушует, бурлит. Она гонит вверх, вниз, обратно. Это не прилив адреналина. Это паника. Страх, что игра зашла слишком далеко. Она сжимает пальцы сильнее. Успокоение. Успокоение. Должно прийти успокоение. Но легче не становится. Становится невыносимее сдерживаться и не пересекать грань, когда сладкая месть оборачивается хладнокровным убийством. Она хочет через боль, через унижения, через заражение страхом показать, насколько невыносимы эти самые мгновения. Которые режут без ножа. Которые хлещут влажными прутьями по голой коже. Рассекают, оставляют незаживающие рубцы. Это физическое насилие. Это насилие над душой, от которой и так остались одни лоскуты, потрёпанные, застиранные. Вспышка, просвет. Ясность. Она открывает глаза, чтобы наткнуться на потерянный зелёный взгляд. Капельки слёз в уголках глаз блестят, даже если лампочка уже почти не горит. Ресницы слипшиеся от напора, от влажности. И щёки горят красным от духоты, которая в мгновение становится такой ощутимой — плотной, тяжёлой. Как вата, она набивается в уши, в рот. В глазах от неё режет. Дышать нечем. Хочется закрыть глаза и больше никогда не открывать. Боже, прости! Она отключает себя. Отключает запах, звук, изображение. Потому что картинка, которая идёт дальше, уже никогда не будет иметь значения. В ней они расстаются навсегда. Разбегаются. Она сбегает, едва разжимая ладонь. Не понимает, что натворила. Не помнит себя с самого рождения. Она просыпается осенью. Что было до, не помнит. Ничего. Только собственную тень, падающую на... замызганные стены? Пыльные шкафчики? Испуганное лицо кого-то, кто был дороже всех? Она прочищает память, катает шарики с воспоминаниями по голове туда-сюда, но не выходит. Момент, когда она потеряла себя окончательно, выпадает из сознания, стоит появиться хотя бы проблеску ясности. Она точно знает, что руки — её. Ноги — её. Но мысли, дикие, как кошки по весне, рвут голову изнутри. В них звучат голоса, грохоты, взрывы. Они будто пытаются навязать ей чужую реальность, где она когда-то была солдатом, сражающимся за мир. Где она падала, поднималась, снова падала, но продолжала идти, держа в мыслях святой образ любимого человека. Представляет, как храбра была, и видит чёрный экран. Сплошной чёрный экран, за которым полнота её жизни. Скребётся в него, будто бы зверёк в клетке. Но зверёк в клетке обычно забивается в угол. А она трепыхается, бьётся, бросается на углы. На первый, второй, третий, пятый. Она хочет знать правду. Не выходит. Сознание дарит ей лишь новый день и попытку начать всё с чистого листа. Она берёт черновик. Переворачивает и рисует это псевдо-светлое будущее, за которое никогда не станет бороться. А смысл? Город — джунгли. Улицы петляют и сходятся в одном. В месте, где никогда не стать счастливой. Хоть планету кругом обойти, хоть сотни личностей смени. Счастье — понятие эфемерное. Никто не доказал ещё, что оно вообще существует. Может, максимальная концентрация мелких радостей и кажется счастьем. Но не факт, что это оно и есть. Нельзя быть счастливым сегодня, а несчастным — завтра. Состояние должно быть постоянным. Устойчивым. Она выглядывает в окно: солнце ласково чертит на лице узоры, ветер пробирается под домашнюю футболку и пересчитывает рёбра. Противно. Она закрывает окно и ложится на пол. Смыкает веки. Молчит. И хочет умереть. Но знает, что всё равно должна будет продолжать жить, даже если внутри всё сожжено дотла, а вместо сердца — уголёк.