— То есть как это не набираете класс?
— Ну, что уж поделать, — дернула плечами женщина, потупив взгляд в пол. Ей, видимо, было чертовски неуютно выдерживать этот напор карих глаз, что были готовы рвать и метать во всех смыслах. И даже УК РФ здесь был бессилен: закопать труп учителя в спальном районе городка N было делом не то что легким, скорее элементарным. Здесь не будут никого искать.
Здесь боятся действовать.
Как, блять, не набирают?
— Проблема в том, — начала женщина, потупив взгляд, — что те ребята, которых мы кое-как насобирали на профильный класс, десять мальчиков и две девочки, почти все скатились и поняли, что профиль явно не для них… — учительница вновь громко выдохнула, стараясь собрать последние крупицы самообладания; у нее самой не возникало желания распускать то, на что она потратила целый год и туеву кучу нервов. — В результате осталось лишь пятеро, включая тебя, кто был готов учиться на физико-математическом профиле и дальше… Однако, — продолжила женщина, стушевавшись окончательно, — даже из этих пяти трое решили сменить школы на более профессиональные. И остались только ты да Максим Голышев… Сам понимаешь, что из-за двух человек мы не можем держать целый класс, поэтому придется распустить профиль. На следующий год придется искать что-то другое или приходить в общеобразовательный.
Да вы тут все совсем охуели?!
— Блять, — тихо выругался парень, стоя в кабинете директора, что по совместительству являлся и его учителем в профиле по физике, — пиздец обрел колоссальный масштаб, — женщина скривилась, однако обращать внимание на брань не стала. Не в том был состоянии ее ученик, чтобы слушать все эти нравоучения.
— Стас, — тихо пролепетала женщина.
Да, знакомьтесь, дамы и господа, перед вами Стас Великолепный, человек, которого на ваших глазах поимели в задницу бензопилой и буквально-таки огрели по этой же заднице лопатой, выпинав беднягу из профильного класса. Вы скажете, мол: «Хуйня, бывало и хуже». Возможно Вы и будете правы, однако была одна вещь, что заставляла его карабкаться и цепляться за этот класс зубами: директор была знакома с лектором в одном неплохом учебном заведении, что мог предоставить Конченкову место по блату, так сказать.
Нет, Стас не ботаник, коих свет видывал немало. Наоборот он был простым с виду парнем, у которого на данный момент рушилась жизнь, спланированная как минимум на следующие годика так три-четыре.
Инфернальный пиздец.
— Стас, — вновь позвала женщина Конченкова и тот, выйдя из своих мыслей, с надеждой уставился на директора: что-то она должна была ему сказать. Он чувствовал это всеми фибрами, — есть одна школа с таким же уклоном. И я могу договориться с директором, чтобы тебя перевели… Но… — начала учительница, замявшись, а Стас в этот момент стух окончательно, буквально-таки забившись в самый темный уголок своей черной куртки, которую жизнь уже помотала ой-как знатно.
Какая еще хуйня может мне помешать?
— Но эта школа в Самаре… Час езды на местной маршрутке, если повезет. А так — ехать часа полтора, — она насупилась от собственных слов, а после добавила, спешно заверяя Стаса и саму себя, что более вероятно, в более-менее приятности данной ситуации, — но явно не больше.
Ага, блять, так меня мама и отпустит в другой город жить. А мотать по сто рублей в сутки как-то не ебабельно особо…
— Я могу предложить один вариант, по которому ты сможешь ездить бесплатно в течение года туда и обратно, — начала директор, а парень навострил уши. Его карие глаза блеснули надеждой на хорошее развитие событий, — мой муж работает на маршрутке, которая каждый день в шесть утра отъезжает с местного вокзала до Самары, и в пять часов у него есть маршрут обратно. Ты сможешь устроиться кондуктором. Даже некоторые деньги на карманные расходы будут водиться. Работенка не путная: едет маршрутка без остановок, так что надо просто проверять и продавать билеты у входа.
На лице парня сверкнула легкая улыбка, однако вскоре пропала и она, впуская на привычное место пофигизм и какую-то аморфность.
Неужели на детском труде спекулируем?
Однако такой выход из ситуации устраивал как Стаса, так и директора. Дело за малым:
— Вы поговорите с моей мамой на этот счет?
— Конечно.
На том и порешили: Стас ушел, оставшись в принципе довольным от ситуации, как и женщина, что, вздохнув, радостно улыбнулась. Ее труп не будет закопан в спальном районе городка N, да и за мужем, что любит насвинячиться в сопельки, теперь есть кому приглядеть. Естественно, Конченкову это было знать не обязательно.
* * *
— Богомол, ты в край охуевший? — вместо приветствия выдал Стас, стоя на пороге двушки-хрущевки, в которой Макс душил себя и свою молодость.
— Тебе настолько не понравились текста́? — спросил друг, нарочно делая ударение на последнюю гласную, будто это придавало слову иной смысл. Это как не «похмелье», а «похмелье́». Сразу будто пахнет сосновыми бочками и дорогущим вином, а не местным алкашом, что свято уверовал в то, что он не «местный бомж», а пророк нового поколения, чтоб его.
Ебала какая-то происходит.
— Ты, блять, где учиться собираешься? — прямо в лоб выдал Стас, а после, увидев совершенно спокойного друга, понял: этот пидóр собрался пинать хуи в общеобразовательном. Ну, оно и понятно: Голышева образование ебало в последнюю очередь, а вот сам Голышев ебал его довольно-таки часто и во все имеющиеся щели.
— А ты? — задал ответный вопрос Богомол, сверля друга взглядом а-ля «какого члена ты тут раскомандовался?».
— Есть тут один вариант, — сказал Конченков, рассказав всю суть недавнего диалога с директором.
* * *
Богомол был нещадно пизданутым уебком во всех хороших смыслах этого слова. Так считал Стас с первого дня их знакомства и считает по сей день. Стоит заметить, что этот «пизданутый уебок» был чертовски харизматичен и приятен в общении как собеседник, друг и раздаватель подзатыльников-поджопников-лещей в частности. Имел незаурядную внешность: темно-карие глаза, короткостриженные волосы. Однако были те два «но», что привлекали девушек в нем. Про первое мы уже говорили: невероятная харизма давила и при этом приманивала людей. А второе — чертовски высокий рост, как и у самого Конченкова. Правильно подобранные черные мешковатые футболки, толстовки и треники с базара смотрелись как ебаный «от-кутюр». На Стасе такого рода шмотки тоже обыгрывались неплохо, посему эти двое порой выглядят как два брата-акробата. Схожесть действительно заметна даже невооруженным глазом.
Вот только Конченков носил очки. Вернее как, он носил их только в те ебаные моменты, когда без них было видно ровным счетом чуть меньше, чем нихуя. В другое же время парень щурился, оставляя на коже все новые складочки мимических морщинок.
Ну и хуй с ним.
Дождавшись троллейбуса, едущего в сторону Конченковских апартаментов, парень плюхнулся задницей — было бы странно, если бы передницей — на заднее кресло, предварительно показав бумажку о том, что он может ездить бесплатно, как человек из неполной семьи.
И вновь открывается еще одна неблагоприятная частичка судьбы кареглазого парня, которого порой кликали Вышкой за его чрезмерно большой рост, с коим его худое тело было похоже на анорексичное. Да, бедняга лишился отца, когда ему было пять. Сказать, что он ничего о нем не помнит — ничего не сказать. Все в каком-то тумане, который не хочет рассеиваться.
Ебучий ежик в ебучем тумане.
Да, еще одна вещь, которая отталкивала порой людей. Стас Конченков действительно много матерился, из-за чего интеллектуалом его было ну совсем не назвать. Однако он и не из тех гопарей, что подходят на улицах и просят «пояснить за шмот». Он не был и ебаным диванным критиком и психологом, хотя к своим семнадцати годам мог бы овладеть подобным «каллоискусством». Вообще парень очень часто жил по правилу: «Ничего не знаю — моя хата с краю», если это не касалось рисования граффити. О да, это было то, что он действительно любил, пусть на первых порах и получалась какая-то ебистика несусветная. Ну, никто ведь не начинает с шедевров, правильно?
Была в его жизни еще одна вещь, которая плавно вытекала из увлечения граффити, как ебаная смазка вытекает из тюбика: пизделки. Нет, это не такие вечера встречи выпускников, где люди рассказывают, как жизнь и прочая блевота, что Стасу была ну совсем не интересна, то были мордобои стенка на стенку, аки уличные бои в девяностые года. Правда, масштаб поменьше, да и потери. Не было тут и коктейлей Молотова, домашних винтовок и кастетов. Просто «мочилово» кулаками. Это как негласное правило, как ебаный кодекс чести у мушкетеров.
Конченкова мушкетером не назовешь — бедных не спасает, девушек не защищает. Просто приходит и систематично раз-два в месяц набивает кому-то рожу. Намыливают и ему по самое «не балуй». Но шрамы на лице мужчины украшают…
Но только если это шрамы на лице твоего врага.
С таким кредо Стас и шел по жизни, получая подзатыльники по затылку и подсрачники под сраку. Естественно, что его враги огребали не меньшую дичь. В общем, веселенькая такая жизнь Конченкова должна была в скором времени прекратиться на ближайший год: перевод в школу в другом городе явно отнимет все силы и желание кому-либо настучать по щам. Возможно, оно и к лучшему: давно бы следовало взяться за ум и перестать рисовать на заборах (благо что не члены и всякие: «Здесь был я», к которым другим почерком определенно какой-нибудь «меткий сатирик» припишет: «Головка от хуя»), стоит провести оставшийся год как хороший мальчик, а потом уже как пойдет.
Ладно, будем плясать от того, что у нас сейчас есть.
Недолго думая, парень выскочил из маршрутки на своей остановке, шугнул стайку голубей у входа в подъезд и притупил взгляд.
— Еблан, — только и выдавил из себя Стас, вспомнив, что ключей от домофона у него нет.
Куковать до прихода мамы, что после работы сразу поедет к директору, о встрече с которой уже договорились, Конченков не хотел. Как-то это все дело совсем не импонировало парню, поэтому он, оглядевшись, взялся за край металлической двери, резко дернул ее на себя, от чего она открылась с громким звуком трясущегося железа.
— Ебаная физика, — выдал довольный Стас, посмотрев на магнитную дверь. Все ведь мы знаем, что если такую хорошенько дернуть — она откроется. То есть такие двери служили защитой лишь от бабушек да совсем хилых детей. Как Вы понимаете, ни те, ни другие не являлись особо опасными преступниками. Отвлекшись от своих дум, парень хлопнул себя по затылку, сказав, — можно ж соседям было позвонить.
Ну, умная мысля приходит опосля, как говорится.
Зайдя в квартиру, сталинку, что досталась еще от бабушки, Стас сбросил с ног кроссовки, заходя в ванную комнату, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Вообще Конченков считал, что про его внешность хоть стихи пиши:
Уши твои, как локаторы,
К морде твоей приляпаны,
Зубы твои, как шахматы,
В пасти твоей пошатаны.
Хоть ты немного крив,
Но все равно красив!
Да, именно такие стихи и могли описать Стаса. Просто шедеврально!
Умывшись, парень поспешил на кухню, шлепая босыми ногами по холодному полу. Лето нещадно пизданулось, давая то дожди, то град, то ветер, пробирающий до костей, ну, а коммунальщики, что не давали отопление в такую погоду будто говорили: «А вам не надо, вам и так заебись». Разогрев в тарелке суп и пожарив в тостере хлеб, Стас принялся за еду, уминая за обе щеки: есть хотелось просто жутко. За супом улетели и котлетки с макаронами, которые сейчас принято было называть «спагетти», но Конченкову-то насрать на это дело с высокой, как он сам, колокольни. После второго был чай и хуй знает что еще. Главное достичь результата: нажраться до хрюканья, как свинота, что и достигнуто Стасом.
И, поскольку мама должна была вернуться еще не скоро, Конченков полез в интернет искать информацию о школе, в которой он, похоже, все же будет обучаться в последний год.
* * *
Стоит ли говорить о том, что летние каникулы начались с постоянных разъездов туда-обратно маршрутом Подзалупинск-Самара и Самара-Подзалупинск, во время которых мама Стаса старалась узнать все о его будущей школе: ее все же уговорила директор перевести свое чадо.
Вставать приходилось рано: утренняя маршрутка, отходившая в шесть часов утра, ждать не собиралась, посему уже в половину шестого Стас вставал, одевался, завтракал и выходил вместе с мамой на вокзал, благо тот был в пяти минутах черепашьей ходьбы от дома.
Конечно, Конченков ненавидел все и вся, поскольку приезжали они к школе где-то без двадцати восемь, поэтому где он во время учебного года будет проебывать эти двадцать минут, пока не знал, хотя вариант отоспаться на лавочках на первом этаже давал о себе знать. К нему он, скорее всего, и придет.
Знакомиться со сверстниками и возможным классом Стас пока не собирался. Во-первых, нахер оно ему надо? У него есть Богомол-Макс и чуваки из группировки, с которыми он рисует, а во-вторых, люди на время летних каникул редко подходят к школе ближе, чем на километр, чур ее, что было вполне логично. Конченков к ней бы тоже не приближался…
* * *
Наступил он, час икс, которого так ждала мама Стаса и на который Конченков уже давно положил жирный и толстый хер, первое, мать его за ногу, сентября, перед которым Стас, конечно же, успел подраться. Вернемся же ненадолго в этот день, а уже потом к этому злоебучему первому сентября.
Гаражный массив был пуст и чист от людей. Так казалось лишь на первый взгляд: в тишине еще только занимавшегося утреннего солнца можно различить две фигуры высоких молодых людей, что занимались вандализмом, как казалось всем окружающим. На деле и Стас и его товарищ Максим Голышев не считали так. Да, когда художника с баллончиком застают с незаконченной работой, в которой только и есть, что набросок на первом слое краской, то, действительно, на акт вандализма это будет похоже. Другое дело, что закончить рисунок постоянно мешают то охранники, то сторожевые собаки, посему у этих двоих всегда есть один путь отхода, который еще ни разу их не подвел: залезаешь на крышу гаражей, бежишь по ним, цепляясь пятками за воздух и перепрыгиваешь через забор. Собаки за территорию гаражного массива зайти не могут, а охранник просто не полезет.
Однако всегда есть шанс, что незаконченную работу наскоро замажут краской, и все старания юного вандала пойдут псу под хвост. В такие моменты Стас готов рвать, метать и убивать, хотя внешне старается этого не показать.
В этот раз все пошло не по самому лучшему сценарию.
Макс, которого Стасу привычнее называть Богомолом, стоит на стреме, пока Конченков выводит какие-то линии на стене. Он сам еще не знает, что именно выйдет. Всегда нужно подумать, прикрыть глаза, глубоко вдохнуть воздух и, выдохнув, нажать на кнопку на баллончике, как на курок.
Стас ненавидит рисовать без вдохновения. А оно, падла, не приходит, хоть и место выбрано просто бомбезное: нетронутый другими художниками фасад одного из боковых гаражей, стоящего на самом краю массива — лакомый кусочек для всех юных вандалов. Интересно, как же он остался пустым?
Конченков окунулся в себя, начиная что-то плавно вырисовывать на стене еле заметными линиями: сейчас было важно поймать порыв вдохновения и не отпустить его, пока работа не будет закончена. В руках у парня лишь один баллончик, все остальные в рюкзаке, что покоится на спине Голышева. Парни боятся, что их в любой момент могут схватить за задницу, а потерять драгоценные баллончики совсем не хотелось. Уж больно они им дороги.
Да и сами по себе эти твари дорогие.
Неожиданно в голове всплыли совсем старые воспоминания о том, как они с Максом впервые познакомились. Стас точно не помнит, почему он стал звать его Богомолом. Ему и свое прозвище не совсем понятно, а вернее совсем не понятно.
Slippah…
Конченков помнит, как он пытался докопаться до правды, ища в интернете хоть что-то об этом слове. И нашел… Нашел то, что не стоило. Slippahs с гавайского переводится как «тапочки», значит он тапок?! Ох, тогда Стас был очень удивлен. Он тупой, как тапок? Не, не, не, тупой, как пробка должно быть! Его надо бить тапком по заднице? У Богомола последние домашние тапки порвались, и так он прозрачно намекает, чтобы Конченков купил ему новые? Или у него телефон такой старый был, что Богомол в честь него, Стаса, и назвал тапком? Возможно у Голышева просто настолько сильные проблемы в английском, что он путем нехитрых преобразований от слова sleep получил slippah, что в его голове означало засоня? А вот хер его знает. Эта тайна будет унесена Максом в могилу. Но Стас и не заморачивается. Его в этом прозвище все устраивает, правда, будто в нем чего-то не хватает. Будто надо добавить еще что-то.
Бредятина сивой кобылы какая-то.
Поток нескончаемых мыслей прерывается резким криком Максима:
— Шухер! — Голышев бросается на крышу, а Конченков так и застыл, как громом пораженный. Мозг твердил ему: «Беги!», однако задница знала, что что-то сейчас произойдет важное. Поджопник на нее придет, ей Богу. — Слиппа, не спи! — заорал вновь Богомол, и Стас отмер, буквально за секунду запрыгивая на крышу.
Вот! Вот оно!
— SlippahNeSpi… — тихо прошептал Стас, пока они с Максом убегали по крышам. Как раз-таки там Конченков и получил синяки, неудачно подвернув ногу при прыжке с одной крыши на другую. Хоть зубы целы и ладно!
— Богомол, ты гений! — проорал Стас, полный радости, когда им удалось оторваться. Друг посмотрел на Конченкова с непониманием. Он недоумевал от его радости, ведь граффити не было закончено, а сам Слиппа был похож на отбивную. — Слиппа, не спи! — выдал Стас вновь, тряся друга за плечи. — Ну, дошло? Дошло! — заулыбался Стас, увидя насмешку в глазах друга.
Вот таким вот чудесным образом Стас состряпал себе отличное воспоминание и погоняло, которое за ним и закрепилось. Уставшие, побитые, но чрезмерно довольные, парни вернулись домой, где они определенно обязаны записать новую песню, пока не потеряно это состояние эйфории.
* * *
Вот так вот все и сложилось. А теперь, собственно, вернемся к нашему первому сентября, черт его за ногу!
Проснулся Стас непривычно рано даже для злополучных пяти тридцати, встал, умылся, покушал, почистил зубы и пошел в комнату одеваться. Естественно, одеждой хоть на свадьбу, хоть на поминки были черные тренировки, которые мама тут же забраковала, сказав, что нужно создать о себе хорошее впечатление. Парень долго сопротивлялся, честно отвоевывал право надеть хотя бы джинсы, однако мать была непреклонна:
— Или ты надеваешь вот эти брюки, — сказала она, показывая на черные выглаженные и несколько зауженные штаны, — или я еду в школу вместе с тобой и отвожу тебя до класса за ручку!
Стас прыснул, представив всю эту картину и даже хотел было сказать, что если такова цена свободы и треников — он готов, однако перечить Конченковой-старшей было опасно для жизни. Парень повиновался.
Надев на себя эти злополучные штаны, рубашку и черные кроссовки, право на которые все же было отвоевано, Стас вышел на свет Божий и суд мамин.
— Ну нафига! Ну ты как рыбак! — возмутилась женщина, увидев, как ее выглаженные брюки взяли и подвернули.
Да я ж модник ебаный.
Конченков вышел и не стал возмущаться при матери, однако, сев в автобус, все равно сделал все по-своему. Мама же не видит.
Как, блять, школяр, который с сигами палится…
Ну, день начинался неплохо. Посмотрим, как же будут обстоять дела у парня в школе. Стас честно верил, что там найдется хотя бы один человек, с которым можно будет потрещать на переменах. Конечно, было бы неплохо найти друзей, однако такие люди, как Максим Голышев-Богомол, на дороге не валяются. Конченков уверен на все сто процентов, что никто не сможет заменить его лучшего друга. И это точно!
