Барракудовые сети

— Ну что, как все прошло? — сходу спросил Игорь, стоило Стасу переступить порог его квартиры. — Кажется, она немного успокоилась, — тихо ответил Конченков, потирая лоб рукой. В воздухе витала неловкость. Но не такая, когда вы оказываетесь один в незнакомой компании, а будто вы попали с другом в самую абсурдную в мире ситуацию. Наверное так и было: Игорь чувствовал, как к горлу подбирается комочек смеха, готовый вот-вот вырваться наружу. Это было что-то из разряда «чем тупее — тем смешнее». Лавров прикрыл рот рукой, лишь бы не заржать в голос, а после повернулся к Стасу: вдруг он его этим обидит. Но парень просто стоял, виновато почесывая затылок. Он тоже не решался сделать шага вперед, лишь краснел, отворачивался, прыснув куда-то в шею, а после вновь пытался натянуть на себя маску невозмутимости, трещащую по швам. — Господи, как же это тупо, — не выдержал Игорь первым, смотря на Стасовы потуги сохранить лицо, — Нет, ты серьезно поперся извиняться?! — студент уже откровенно смеялся, видя, как Конченков лишь закатывает глаза, ухмыляясь. Ему не было обидно. Просто немного стыдно, но очень смешно. Больше Лавров не сказал ничего. Лишь махнул рукой в сторону своей комнаты, приглашая войти. Помещение встретило режущим непривычным глазу мраком. Шторы были задернуты и казалось, будто это не комната вовсе, а норка крота. Здорового такого крота. Здесь пахло жизнью студенческой, но не такой, как это видится школьнику: свободной и взрослой, — а такой, от которой хочется вздернуться на виселице. Откровенно говоря казалось, что тут никто не обитает вовсе, настолько комната пустая. И только смятая кровать и светящийся экран монитора говорили о том, что здесь все же кто-то живет. Атмосфера была давящей настолько, что даже в родной хрущевке со старой мебелью Конченкову казалось уютнее, чем здесь. Тут вроде и ремонт, и убрано, но как будто в воздухе все сжимается и разжимается, будто потолок опускается прямо на голову, готовясь упасть. Стасу нравились темные помещения. Он любил сидеть в своей комнате с закрытыми окнами, но тут он осознал особую разницу между домашним уютом и заточением. — Я открою? — подал голос школьник, посмотрев на Игоря, садящегося на полу у кровати. Лавров кивнул, молча отвернувшись к зажегшемуся экрану телевизора, пока Слиппа открывал окна, раскрывая шторы. За окном было уже темно: облака клубились у домов напротив, скрывая Луну и первые, еще еле заметные звезды. На улице тоже было холодно, как и в самой комнате, но это был не тот холод, как у Лаврова. Надвигающаяся ночь пусть и была темной, но не серой. — Хочешь поиграть во что-то? — решил прервать это молчание Игорь, заставляя вздрогнуть задумавшегося Стаса, — У меня тут мало чего осталось, но, наверное, можно что-то найти. Молча кивнув в ответ, Конченков пошел вслед за студентом к стеллажу в углу, забитому книгами. На самой нижней полке действительно лежало несколько старых игр, прикрытых слоем пыли. Некоторые из них казались Стасу смутно знакомыми. Кажется, в часть парень играл с Богомолом. * * * — Эй, Слиппа, пойдем поиграем у тебя? — взбодрился Максим, выходя из здания школы. Веселый мальчик лет пятнадцати прыгнул на друга, обнимая за шею. — Ага, чтобы ты снова орал на весь дом? — усмехнулся Конченков, потрепав друга по голове. Конечно, он согласится. Естественно, не очень приятно проигрывать Голышеву всякий раз, но что поделать. Ему и так сейчас тяжело. Стас знал, что у его друга все в семье не так хорошо, как хотелось бы. В родном доме Максим будто был чужим, поэтому всякий раз, когда выдавалась возможность провести время вместе или прийти в гости — Стас это делал. Первое время мама очень сильно ругалась, что Конченков мог гулять весь день, оставляя уроки почти на ночь, но потом смирилась, увидев Максима в дверях своего дома: такого улыбчивого и теплого, как лучик солнца. Наверное, с того момента у Стаса и появился брат, пусть и названный. Сначала мама Конченкова не понимала, почему мальчик так редко появляется у себя дома, предпочитая лишний раз остаться на ночь у друзей, но, узнав его историю, сама же договорилась с родителями Максима о том, что тот может оставаться у друга столько, сколько захочет. А Богомол взял и начал оставаться. — Пойдем, — улыбнулся Стас другу, зашагав в сторону своего дома. * * * Стас усмехнулся, рукой стирая пыль со старого диска. Игорь в недоумении посмотрел на парня, как бы задавая немой вопрос: «Что не так?». — Это первая игра, — начал рассказ Конченков, все еще нежно поглаживая обложку, ударяясь в воспоминания, — в которую я играл с Богомолом. — Игорь усмехнулся, вспоминая агрессивного парнишку, так яро защищающего своего друга, — Мама подарила приставку нам на дни рождения. Он тогда готов был ссать заваркой на всю округу. Игорь усмехнулся вновь, вспоминая и свою первую приставку, доставшуюся от каких-то знакомых. Но Лавров не хотел углубляться в воспоминания, понимая, что от этого не стоит ждать чего-то хорошего, поэтому, уцепившись за несколько слов Стаса, спросил: — Вы в один день родились что ли? — А! — отозвался парень, наконец оторвавшись от коробки диска, повернувшись в Игорю, — Нет, совсем нет… — на секунду Слиппа остановился, соображая, стоит ли рассказывать что-то студенту, но после все же продолжил, — просто Богомол не любит свой день рождения, поэтому моя мама предложила праздновать мой, будто он и его тоже. Будто мы настоящие братья-близнецы. Стасу не хотелось рассказывать о Максиме слишком много, в конце-концов Голышеву могло бы это не понравиться, однако, уже для себя приняв тот факт, что Игорь — человек хороший, решился рассказать немного о себе и Богомоле. — Понятно, — многозначительно вздохнул Лавров, видимо, задумавшись о чем-то своем, но после встрепенулся, посмотрев на Стаса, — Пемп, сыграем? — парень махнул головой на диск в руке Конченкова, доставая пару старых джойстиков. Вместо согласия Слиппа просто пошел к телевизору, вставляя диск в приставку. Игорь протянул два джойстика, чтобы Конченков подключил и их. — А куда? — Там в углу, за телевизором, — указал пальцем Лавров, куда и пошел Пемп, нагибаясь над экраном телевизора. Тесновато. — Что-то я нифига понять не могу, куда втыкать, — выдохнул Стас, не подымаясь из-за экрана. Игорь вздохнул, подходя ближе, чтобы указать, где находятся разъемы. Услышав шаги, Конченков, видимо, захотел отойти, чтобы не мешать Лаврову, но вместо этого напоролся на парня, резко вытянувшись, как струнка. Игорь удивился, но что делать дальше не понимал. Справа кресло, слева стена, деваться некуда. — Проходи, — сохраняя спокойствие, сказал студент, вжимаясь спиной в кресло, давая Стасу пройти, вернее даже просочиться, плотно прижимаясь к Игорю спиной. Было неловко. Слишком близко и долго. Будто током прошибает. Такой худой… Босс неосознанно заметил худобу Конченкова, который и до этого не казался ему накаченным. Теперь же Игорь, ощущая парня так близко, поймал себя на том, что Стас, наверное, такой же худой, как Диана. Спичка, ей Богу. Эти мысли напрягали. Не самая лучшая идея, думать так о парне. Тряхнув головой, отгоняя ненужное, Игорь взял из рук Конченкова провода, подсоединяя к телевизору сзади. Вернувшись, он сел у кровати, упираясь спиной о ее бортик, похлопав рукой у места рядом, смотря на Стаса, — Или маленькому мальчику нужно разрешение? — Игорь усмехнулся, смотря на лицо Конченкова, закатившего глаза. Не понятно, что тогда щелкнуло в голове последнего: воспоминания ли, сарказм Лаврова или что-то еще, но парень решил подыграть. — Конечно, папочка. Зря ты так, Пемп. Очень зря. У студента на секунду в голове пробежал образ Дианы, которая тоже его так называет. Иногда. Не в самые приличные моменты. Ладно, признаемся, в самые неприличные. Игорю определенно не нужны такие ассоциации в голове. Он и так больной на это место, не хватало еще такого дерьма. Видимо, обрадовавшись недоумению знакомого, Стас послушно сел рядом, взяв из рук Лаврова один из джойстиков, усмехнувшись. — Погнали? — Погнали. * * * — Бля, — вырвалось у Стаса, обессиленно повалившего голову на край кровати. Парень выдохнул, глянув на Игоря, — какого черта вы все так хорошо играете?! — кажется, Конченков бесился. Но по-доброму, что не могло не радовать Лаврова. Не хватало ему еще разборок с Пемпом. Диана справляется с промыванием мозга за двоих, куда ему еще. — Кто-о-о-о-о тут Босс? — вырвалось у Игоря, весело засмеявшегося. Студент прикрыл глаза, искренне улыбаясь, надеясь, что это не обидит Стаса, а после, успокоившись, посмотрел на знакомого, — Эй, Пемп, ты чего? — удивился Лавров, видя, как парень прожигает его взглядом, смотря с таким удивлением, будто студент не обычный человек, а какой-то инопланетянин. — Ты впервые так смеялся… — вырвалось у Стаса, а после парень резко замолчал, осознавая, что сказал это вслух, — То есть… Я не считаю тебя сухим или еще что-то, — начал оправдываться Конченков, понимая, что делает еще хуже. — Да ладно тебе, я правда почти всегда как на похоронах, — горько усмехнулся Игорь, осознавая, что только что сдал себя с потрохами. — То есть я — особенный? Тут Лавров удивился еще сильнее, чувствуя себя так, будто он резко оказался в главной роли какой-то подростковой драмы, где вот-вот должно быть томное признание в любви, серафимы на фоне и, конечно же, та самая песня из «Титаника». Напряжение, кажется, должно было сейчас скакнуть выше, но этого не произошло, потому что Стас продолжил: — Думаю, пора уже это сказать? — задал школьник вопрос сам себе, оставляя его открытым, — Давай будем друзьями? Игорь точно, стопроцентно и железобетонно только что слышал, как что-то в его жизни трещит по швам. Как будто лед тронулся, будто ручей пробил себе путь. Это рушилось то, что давило на него все это время — серость будней. Фундамент склепа, в который Лавров загнал себя, кажется, только что дал маленькую трещинку. Это так по-детски. Разве взрослые люди предлагают так дружбу? Разве взрослые люди вообще дружат? А вот черт его знает. Игорь, побудь ребенком. Тебе еще не сорок, даже не тридцать. Чего ты корчишь из себя скучного взрослого? Ты ведь тоже можешь веселиться, быть наивным и добрым. Нет смысла стесняться такого — стесняться нужно делать плохое. А разве дружба — это плохо? Стас, видя замешательство Лаврова, решил добить парня, протянув руку с оттопыренным мизинцем. — Мы с Богомолом начинали дружить еще будучи детьми, — вдруг разрушил тишину Конченков, давая Игорю время прийти в себя, — он тоже так сделал, — парень дернул мизинцем, — я подумал, что это так тупо и по-детски… Старшеклассник замолчал, думая, что сказать дальше, на секунду уйдя в себя, а после продолжил: — Может это и тупо, — согласился сам с собой Стас, продолжая говорить, — но наша дружба жива до сих пор. И будет жить до гроба. Может, они уже и взрослые, но почему бы не дружить так же искренне и самоотверженно, как дети? Мне уже страшно. Стас воспринял усмешку Игоря как отказ, больно кольнувший в область сердца. Старшеклассник думал, что Лавров может стать его другом, ведь они так похожи. — Стой, — резко вырвалось из груди Лаврова как-то слишком звонко, будто голос подвел от нервов, — я не хотел тебя обидеть, — он положил ладонь Стасу на плечо, заставляя сесть обратно, — просто это, правда, выглядит пипец странно. Игорь усмехнулся вновь, видя, как Слиппа послушно садится обратно, смотря на Лаврова, который берет старшеклассника за руку, отгибает мизинец, сжимая его своим. — Давай дружить, Пемп. Теперь они оба могли сказать, что их дружба наконец родилась и закрепилась официально. Еще один маленький шаг навстречу друг к другу, но такой огромный и важный для Игоря. Но все же не стоит застревать с ним в узких пространствах. Лавров усмехнулся своей мысли, а после увидел, с каким радостным недоумением на него смотрит Стас. Сердце сделало очередной кульбит. — А пошли на крышу? — вдруг выдал Пемп, протянув Игорю руку, помогая встать. Лавров в недоумении взялся за нее, слишком резко встав, оказавшись вплотную с новоиспеченным другом.

Руки, словно цепи. Руки, взятые в замок.

Близко. Непривычно, немного стыдно, но тепло. Они же теперь друзья, им можно, правда? Особенно в порыве чувств. Игорь смотрел на Стаса, продолжая сжимать его руку, нервно сглотнув. Он, определенно, рассматривал его, чтобы запомнить. Как что-то такое важное, приятное. Руку жгло тепло чужой руки, все еще сжимающей худыми пальцами костяшки. Это уже странно, слишком долго, слишком неприлично. Все казалось таким неправильным, но поэтому и манящим. Они просто стояли. Стас смотрел на их сжатые в замок руки, не решаясь поднять головы, а Игорь — на Конченкова. Сейчас между ними так мало свободного места, что хочется либо схлопнуть его, прижаться ближе, либо же убежать прочь, разорвать это нечто непонятное. Но страшно. И то и другое страшно, но просто стоять уже не было возможности, оба понимали это. За окном послышался резкий звук сирены машины, оглушающий эту тишину. Стас вздрогнул, отчего Игорь неосознанно дернул рукой на себя, сделав Конченкова еще чуть ближе к себе. Пора уже отпустить эту чертову руку? — Пойдем на крышу? — отозвался Слиппа, все же подняв взгляд на Лаврова, решившись-таки посмотреть ему в глаза. Студент вздрогнул, почувствовав предательский холодок по спине. Он отвык смотреть на людей так, в упор. — Да, пойдем, — вздохнул Игорь, осторожно скользнув пальцем по костяшкам Стаса, отпуская его руку. В этот раз точно нельзя было прижимать, пусть и хотелось. Стремное говно. Его могут неправильно понять. Порыв игоревской нежности явно не будет воспринят как весомый довод, а терять нового друга не хотелось совсем. — А у тебя нет запасной куртки? Моя в сумке осталась, — виновато почесал голову Стас, смотря на студента. — Возьми в шкафу любую, — сказал Игорь, тряхнув головой. Хватит с него таких странных мыслей. — Можно эту? — показался из прохода в прихожую Стас, держа в руках совсем старую крутку, которую Игорь носил еще будучи в школе. * * * — Мам, да не хочу я ее брать, она странная! — возмущался Игорь, показывая язык маме. — Да чем же она странная? — удивлялась женщина, примеряющая красно-зеленую куртку на сына, стоящего в отделе с осенней одеждой. — Она яркая! Хочу черную! — подросток лет пятнадцати закатил глаза, смотря на улыбающуюся маму, которая настаивала на хотя бы одной яркой вещи в гардеробе сына. Но спорить было бесполезно, поэтому женщина сдалась, купив подростку привычную для него черную куртку. Очередную черную, каких была уже сотня, тысяча, миллион. Выйдя из магазина вместе с сыном, женщина, все еще немного расстроенная, позвала Лаврова, отдав ему сумки с покупками: — Подожди тут, я дойду до банкомата, хочу проверить, сколько еще денег осталось. Игорь остался стоять, упершись взглядом в телефон. А дальше — как в замедленном кино. Красный сигнал светофора меняется на зеленый, женщина начинает переходить дорогу, но водитель, решивший проскочить на мигающий сигнал, не успевает остановиться, сбивая ее с ног. — Мама… — Игорь роняет пакеты и телефон на землю, — Мама! — он бежит к ней, расталкивая прохожих, столпившихся вокруг, — Мама! Ты меня слышишь?! Почему они просто стоят?.. Почему никто не вызывает скорую?! Мальчик плакал, кричал, звал кого-то на помощь, умоляя вызвать скорую. Все было как в тумане: люди казались такими мразями, которые только и могут, что слететься на жертву как коршуны, как гиены, которые ждут смерти жертвы. Тогда в Лаврове что-то сломалось. В голову засела лишь одна шальная мысль: убить его. Искалечить до полусмерти, а потом скинуть в реку, чтобы дольше помучился. — Иго…рь… — еле слышно отозвалась женщина, заставляя мальчика тут же забыть о мести, — Ты чего плачешь, мой мальчик? — она осторожно коснулась щеки сына, вытирая слезы. А после вдруг опустила голову, закрыв глаза. Будто резко уснула. — Мама! Мама! Нет! — кричал Игорь, слыша звуки сирены где-то на фоне. Все, что он помнит потом — то, как его оттащили от женщины, посадив вместе с вещами в скорую, положив маму на носилки. Следующий день оказался для мальчика очень тяжелым. Мама так и не пришла в себя, оставаясь лежать в койке. Врачи сказали, что нужно время. Потом она, действительно, пришла в себя, но так и не смогла оправиться от случившегося. Теперь она до дрожи боится того, что все может повториться. А еще нога, на которую пришлась большая часть удара, оказалась травмированной настолько, что даже через год женщина продолжала хромать. В тот день, когда она пришла в себя, Игорь убежал в магазин, обменяв черную куртку на ту, что выбрала для него мама. Он так и не смог простить себя за то, что случилось. Ничего бы не было, если бы он ее не расстроил. Мама бы заметила ехавшую машину, аварии бы не случилось. * * * — Эй, Игорь, ты чего завис? — спросил Стас, похлопав Лаврова по плечу, — Нельзя? Студент очнулся, резко вернувшись в настоящее, все еще видя картину матери в больнице перед глазами. Только теперь на него обеспокоенно смотрела не она, а Конченков, все еще держа в руках красно-зеленую куртку. — А почему именно ее? — вдруг спросил Игорь, даже сам не ожидая от себя такого вопроса. Повисла тишина, от которой парень хотел уже было избавиться каким-нибудь «Забей» или еще что-то такое, но тут Конченков заговорил. — Она выделяется. Я бы даже и не подумал, что она твоя, если бы не увидел, насколько она заношена, — сказал Стас, показывая на потертые плечи. Игорь действительно носил ее потом до дыр, просил маму зашить, если она рвалась и старался никогда ее не пачкать лишний раз. Он даже запретил выбрасывать ее, привез с собой в Самару, несмотря на то, что куртка мала ему. Это — важная память. — А еще, — вдруг продолжил Конченков, — мне показалось, что она необычная, будто живая… — он с минуту помолчал, думая, как бы объяснить то, что сказал, — Я не знаю, как сказать. Меня просто потянуло к ней. Как иронично, что именно к ней. — Ладно, пошли уже, — усмехнулся Игорь, набрасывая свою куртку на плечи, что после сделал и Конченков, надевая красно-зеленую куртку, -Знаешь, — Стас повернулся к студенту, прислушавшись, будто сейчас должно прозвучать что-то настолько важное, что нельзя упустить ни одного звука, буковки, ни одного движения губ, рук, дыхания в грудной клетке. — Ты в ней очень похож на меня в пятнадцать.