All Hail The Soviet Union!

Ленинск-Дальневосточный, столица Дальневосточной ССР       В кабинет первого секретаря ЦК республики зашёл министр внутренних дел. Первый секретарь упорно глядел в окно, всё пытаясь поймать рабочих за бездельем (что было достаточно странным занятием для высшего лица страны), поэтому вошедшего и не заметил. Так и казался бы ему кабинет простым кабинетом, словно и нет тут никого. Лишь сам персек и глядящие на него триединством Ленин, Сталин и Аврорин. Но стоило министру кашлянуть, как партиец резко развернулся и уже устремил свой взгляд на гостя.       — Да, Эрдэнэ? — спросил он и указал рукой на стул, призывая своего товарища присесть.       Стоит отдельно обсудить внешность столь важных людей, ибо не может значимое лицо быть безликим. Первый секретарь ЦК КПДВ, занимающий и должность председателя Сомина республики, был высоким мужчиной в возрасте, которому суть должности диктовала надобность непорочности и благовидности. Даже лёгкий прищур чёрных глаз, прятавшихся за круглыми линзами очков, ничуть не портил общего вида прилежности, добавляя лишь показательную значимость. Волосы у персека поседели от огромных напряжений (да и от возраста). На идеально выглаженном чёрном пиджаке в ряд висели орден Ленина, два Трудовых Красных Знамени и несколько медалей, которые при каждом движении любили дребезжать, ударяясь друг о друга.       Внутренними делами в стране заведовал, как уже определил первый секретарь, Анандын Эрдэнэ, откомандированный из Монголо-Уйгурской ССР в срочном порядке. Эрдэнэ дослужился до звания генерал-майора, и опыт его в деле охраны порядка был огромен. Мужчина на всё смотрел со знанием дела, и никакая мелкая деталь не могла спрятаться от взгляда офицера. Голову его прикрывала фуражка с гербовой кокардой, которая демонстрировала всем значимость фигуры Эрдэнэ. На кителе генерал-майора висела его самая первая награда — медаль «За отвагу»; хоть орденов и медалей с недавнего времени у офицера стало множество, кроме положенного знака классности и этой медали ничему не было место на форменной одежде.       — Я по поводу диссидентов, — сказал министр и положил на стол первому секретарю, случайно задев бюст Ленина и тут же придержав его рукой, две папки. На обоих стоял гриф секретности, и предсовмина практически сразу понял, насчёт каких именно диссидентов явился к нему Эрдэнэ.       Геннадий Новгород-Северский — первый секретарь ЦК — всю неделю получал указания из Москвы, поэтому озарение и снизошло так скоро. В каждой директиве, спускаемой Кремлём, содержались строки «два японских диссидента», «двое японских милитаристов», «пара антисоветчиков», которые никак не желали покидать голову руководителя республики (ведь если регулярно подпитывать человека одной и той же информацией, то она прочно засядет в нём).       Премьер протянул руку к папке и схватил одну из них. Приоткрыв её, он сразу убедился в верности своих предположений. Вторую можно было не просматривать, и Новгород-Северский лишь постучал пальцами по столу от некого напряжения, резко посетившего его. Министр внутренних дел лишь ждал — торопить первое лицо страны было незачем.       — Ты позвонил в ЦК? — спросил наконец персек, отложив папку и потянувшись за стоящим подле него стаканом с водой. В следующее мгновенье он был осушен и отставлен, а взгляд Новгород-Северского обратился к Эрдэнэ, который являл собой сейчас образец удивления.       — Обожди, Гена, звонить в ЦК должен был ты. Это дело под твоим контролем, а представь, что будет, если вместо тебя звонить буду я!       Предсвомина тут же потянулся к телефону с изображённым на нём гербом, но его остановила устремившаяся вперёд рука министра внутренних дел. Взгляды трудящихся встретились, и первым заговорил Эрдэнэ:       — Я не закончил. Я не могу вместо тебя звонить, но ничто не запрещает мне посылать в Кремль телеграмму от твоего имени. Так вот, Москва предписывает в срочном порядке доставить диссидентов к ним — в Лефортово.       — Немедленно? Вызови сотрудников КГБ и… — выпалил первый секретарь, но его вновь остановил министр внутренних дел:       — Никого вызывать не будем. Завтра к нам в порт заходит крейсер «Киров» в сопровождении двух, насколько я помню, эсминцев. Подумай, где ты сможешь найти лучший конвой для этих диссидентов? М? Верно, нигде. Крейсер держит курс в Кронштадт, из него — в Ленинград, что понятно, а уже оттуда наших диссидентов можно отправить вагонзаком в Москву. Тебе нужно лишь позвонить в Совмин Союза и согласовать это дело с Бурденко — это дело курирует он.       Когда министр закончил свою речь, Новгород-Северский по привычке своей начал почёсывать подбородок. Глаза его метались от телефона к папкам, от папок — к телефону. Простой кивок — и Эрдэнэ, отдав честь, покинул кабинет, а первый секретарь всё же потянулся к телефону, набирая номер приёмной предсовмина СССР.

***

      Генсек Юрий Аврорин увлечённо рассматривал карту Советского Союза и всё никак не мог свыкнуться с его расширением — Страна Советов вобрала в себя Японию, Монголию, Афганистан, северо-запад Китая на востоке и Румынию и Венгрию на западе. Вернее, Аврорин никак не мог свыкнуться с таким малым расширением, поэтому пальцем двигал по этому интерактивному чуду красный бегунок, который позволял выстраивать линии границ на территории совершенно любой страны.       В огромном кабинете генсека стояла тишина. Лишь периодически поднимавшийся ветер заставлял окна дребезжать. С явлением природы Юрий сделать ничего не мог, но своему секретарю строго запретил впускать посетителей. Лишь только предсовмина и лишь только по важным вопросам.       На столе Генерального секретаря лежал один из томов полного собрания сочинений Ленина, который был раскрыт на очередной странице, но после посещения головы Аврорина мыслью о необходимости очередного просмотра карты, был отложен и даже как-то забыт. Единственная только эта книга была посторонним предметом на столе — чистота и порядок на столе главы всей страны поражали. Ни одна папка не залёживалась на нём, никакая папка не имела права находиться там больше получаса, четыре чередующихся бюста Ленина-Сталина должны были стоять на одном расстоянии друг от друга, торчащие ручки с позолоченными колпачками не могли сдвигаться друг к другу, выдерживая дистанцию… Юрий и не думал, что безделье и столь важная должность в партии вселят ему в душу такую дозу педантизма. Но этот педантизм всё проявлялся и проявлялся, заставляя генсека периодически делать такие вещи, смысл которых он раньше бы и не понял.       В дверь постучали, и тут же, не ожидая разрешения генерального секретаря, в кабинете образовался довольный, верный и покорный Леонид Бурденко, обнимающий папки, в маршальском мундире и со звездой Героя Социалистического Труда на груди (собственно, такой же мундир и такая же звезда, которая, правда, нашла себе соседа в виде звезды Героя Советского Союза, имелись и у Аврорина, ведь он сам считал, что негоже первым лицам государства и партии ограничивать себя в наградах). Предсовмина прошёл к своему начальнику и встал подле него. Юрий никак не отреагировал на появление товарища. Он лишь спросил:       — Как думаешь, а если нам Китай себе забрать, а? Я договорюсь, — Причина, по которой люди, упорно находившиеся в отношениях начальник-подчинённый, начали разговаривать на «ты», осталась им обоим неведома. Видимо, должности и достигнутая мечта сближают.       — Я историю читал, так из-за того, что мы у них уйгуров забрали, чуть война не началась. Хочешь повторить, что ли? — с некой насмешкой спросил Бурденко, после чего поймал недовольный взгляд генсека.       — Молодец, что читал. Ладно, бог с ней, с историей, её всегда переписать успеем, ты мне лучше скажи про диссидентов наших, — потребовал Аврорин, уведя бегунок в сторону Китая и обведя им все границы страны — вмиг вся её территория ушла к Советскому Союзу.       — Их много, но они слабы и…       Аврорин развернулся и непонимающе взглянул на предсовмина, опустив свои круглые очки практически на самый кончик носа. Бурденко вдруг понял, что говорит о чём-то не том.       — Я про конкретных спрашиваю.       — Я… я понял. Что же, их уже завтра должны отправить в Москву спецрейсом, — разъяснил Леонид, глянув в одну из своих папок.       Глаза генерального секретаря зажглись, сам пламень революции отразился в них. Казалось, нет для него в высшей степени довольства. Всю неделю, которую он находится на своём посту, он всё мечтал встретиться с теми ненавистными, что уничтожили часть его новообразцовой армии и чуть не сорвали грандиознейший план по предотвращению распада СССР. И вот когда вся игра со временем и историей закончилась удачно, необходимо было обсудить с «идейными противниками» кое-какие вопросы. Ничего не бывает просто так.       — Спецрейсом? — переспросил Аврорин с усмешкой, сохранив пламень в глазах. — Что же, их на самолёте под конвоем КГБшников доставят?       — Нет, — возразил предсовмина, — не угадал. Их доставят на атомном ракетном крейсере под конвоем двух эсминцев…       Юрий почесал затылок.       — Всё настолько серьёзно?       — А как ты хотел?! — с огромной долей гордости поинтересовался Бурденко. — Это дело же я курирую, а у меня промахов не бывает.       Лицо генсека посетила улыбка. Ну вот зачем доказывать свою непогрешимость тому, кто насквозь знает все промахи и просчёты. Это неразумно, это просто бахвальство. Это — пустое желание доказать свою важность и значимость. Любое такое доказательство будет вдребезги разбито человеком знающим и разумным.       — Да-да, конечно, и этих диссидентов тоже не ты за нами пустил.       — Единичный просчёт, — недовольно ответил Леонид, изобразив на лице величайшую недооценённость. — В любом случае, КГБ тоже подключилось к этому делу, так что доставят нам этих мальчиков на высоких каблучках в скорейшее время.       — Почему ЦК не в курсе? — Возмущение отчётливо значилось в голосе генсека. Предсовмина был несколько поражён, однако после нашёл удовлетворяющий всех ответ:       — Весь ЦК в отпусках. Остались только секретарь по идеологии и секретарь по промышленности, остальные — где-то там, на югах, — И активно замахал рукой куда-то в сторону, указывая то самое направление, куда двинулись вышеупомянутые секретари. — Да, остались секретари, у которых фамилии, что символично, Андропов и Черненко. Брежнева не хватает…       — Что же, ладно. С ними и будешь гостей встречать. А сейчас можешь идти. Есть у меня пара вопросов, но я потом их тебе озвучу, — задумчиво определил Аврорин, вновь начав двигать бегунок, но на этот раз — в сторону запада, пытаясь отхватить себе Чехословакию.       — А почему не сейчас? — поинтересовался Бурденко. Откладывать важные государственные дела — дело не самое хорошее. Решать их нужно на месте, чётко и уверенно.       Но Аврорин лишь развернулся и устремил на премьера взгляд, значивший примерно следующее: «Всему своё время». Предсовмина кивнул и направился к выходу, но его остановил завершающий, как понял Леонид, вопрос генсека:       — Где остальные мечи?..       — Под моим личным контролем — укрыты на территории Дальнего Востока. Вместе с их хозяином. На этот счёт можно не переживать — я уже дал соответствующие указания министру внутренних дел и председателю КГБ республики, они установили за ними ежедневное наблюдение и приставили к ним усиленную охрану.       — Эх, когда кто-то находится под твоим контролем, он обязательно отгребает. Эти мальчики на каблучках, как ты изволил их назвать, разгромили часть той армии, которая по уверениям древних трактатов вообще не может быть уязвима, а ты собираешься сдерживать их усиленной охраной? Нет, если мы хотим сохранить контроль, то нам придётся приставить к ним всю нашу армию и запрашивать помощь у наших союзников по ОВД. Проконтролируй, чтобы никакого контакта между этими заключёнными не было. Как мы доказали, перевести их в человеческую форму хозяин может лишь вблизи, так вот, нам никак нельзя допустить этого, в противном случае — всё рискует загореться синим пламенем. Нам нужен контроль. Полный контроль.       Столь напряжённой речи Бурденко несколько испугался. Генеральный секретарь даже не отвлекался от карты, но произносил каждое слово таким тоном, будто он стоит с Леонидом в непосредственной близости и смотрит ему прямо в глаза. Напутствие, приказ и диктат были составляющими этого тона. Он был ужасен.       — Всё, иди. Дел предостаточно, — приказал Аврорин, обводя бегунком территорию Югославии. Когда предсовмина вышел, у Юрия пробудилось некое песенное чувство: — Широка страна моя родная… Много в ней лесов, полей и рек…       Через пять минут вся интерактивная карта стянулась под серпасто-молоткастый флаг, вызвав у генсека чувство великой победы.