***
А на входе майор столкнулся с Грецовым, который упорно куда-то шёл. — Здравствуй, Пётр Евграфович! — поприветствовал товарища генерал. С Карандышевым у Грецова были хорошие отношения, поэтому он даже не требовал от него соблюдения всех формальностей приветствия. — И вам не хворать, Зиновий Миронович. Куда так спешишь? — поинтересовался майор, резко перейдя на «ты», словно совсем недавно выпил брудершафт. — Да так, по делу. Слушай, а что за парень от тебя выходил? — А! — самодовольно протянул Карандышев. — Сынок каких-то важных товарищей из Московского обкома. Дурак, блин, попался на том, что в универе при всех Солженицына читал. А учится он, кстати, в университете марксизма-ленинизма. Вот мы с ним и… договорились, что он становится нашим доносчиком, а мы его семью не расстреливаем. — Подожди, — удивился Зиновий, — за Солженицына уже расстреливают? Это что, опять Коньков лютует, а я ничего не знаю? — Да никто бы его не расстрелял, — отмахнулся майор и пригласил товарища продолжить поход по коридору. Тут же прошедшие сотрудники КГБ отдали честь двум офицерам, и лишь после салютования те двинулись вперёд. — Ну, пришлось припугнуть паренька, иначе бы сидели с ним до ишачьей Пасхи над этим Солженицыным. Грецов лишь поражался тому, на что готовы пойти сотрудники госбезопасности ради признания или какой-нибудь подписки. Всё это новым не было, но при Конькове подобные дела приобрели ужасную всеобъемлющую форму, форму жёсткости и жестокости, форму беспощадности, форму обязательности. — Родителям надо было за ним лучше следить, — ответил генерал, не решаясь намекнуть Карандышеву на опасность его дел. Это сейчас по головке гладят, а потом может быть и совсем иначе. — Сотрудникам обкома? — ухмыльнулся Пётр Евграфович. — У них целая область под взглядом, куда им до детей? Грецов остановился. Майор повторил действие товарища. Видимо, говорить и ходить получалось плохо. — Ну и что, что они сотрудники обкома? У меня отец всю жизнь в КГБ, завала — во! было. У тебя — отец вообще маршал, у него что, работы мало было? Пахали они, пахали. Но и про нас не забывали — вот оно, отличие. Так что не работа тут виновата, а просто наша номенклатура обленилась. Да и не только номенклатура… — Да ладно, не нам их воспитывать. В конце концов, не будет каких «надсмотрщиков» — КГБ вообще работу потеряет. Ты мне лучше скажи, Зиновий Мироныч, куда так спешишь? Небось — по поводу тех диссидентов, которых сюда везут? Генерал особо и не удивился такому вопросу — он привык, что майор Карандышев получает всю информацию практически самым первым. Всюду, где могли не успеть обычные чекисты, преуспевал Пётр Карандышев. Везде, где совершали ошибки сотрудники, образцом деятельности выходил Пётр Карандышев. И в ЦК, когда обсуждали кандидатуру заместителя председателя КГБ, впереди остальных сотрудников, отставляя своё достаточно невысокое для подобной должности звание, шёл майор Карандышев. За прошедшую неделю из рук Аврорина пять новых наград во главе с орденом Сталина получил именно майор Карандышев. Иногда Грецов даже подумывал, что впору было именно Петру Евграфовичу становиться председателем КГБ вместо рьяного, но часто пускающегося в жестокие дерзновения Конькова. И видел в Карандышеве Зиновий Миронович возможную себе скорую смену. — И откуда же ты знаешь?.. — О, я знал это ещё вчера! — пошутил Пётр Евграфович, зачем-то проведя рукой по стене. Всё равно в пустом стоянии не было ничего интересного. — Кстати, тут Павел Петрович звонил… Интересно? — протянул майор, словно дразня генерала. Грецов побелел. Почему Андропов позвонил Карандышеву? Почему не ему самому? — И… что?.. — Ты его просил найти что-нибудь на этого Волкова, правильно? Так вот, он позвонил в горком, из горкома — в райком, а уже оттуда пришёл ответ, что хоть и поощрений у этого юноши хватает, в последнее время он абсолютно забросил изучение марксизма-ленинизма, вступал в пререкания с комсоргами и даже с секретарём райкома, не являлся на собрания… а уж апофеозом стало то, что он публично отверг устав комсомола. Так что первичка даже направила в райком решение об исключении этого товарища из рядов ВЛКСМ, но там какая-то тянучка образовалась, короче — забыли тамошние. Так вот сегодня Андропов позвонил, всех там на уши поднял, ему быстренько всё и нашли. А по сегодняшним разговорам этого полу-комсомольца с той барышней, — Карандышев несколько раз цыкнул и покрутил глазами, стремясь подобрать наиболее ёмкое слово, — там у них антисоветчина на антисоветчине и антисоветчиной погоняет. Подобное заявление загадочно улыбающегося Карандышева поразило Грецова. Неужели его желание помочь привело к тому, что он чуть не начал отмазывать от заслуженного наказания явных антисоветчиков? Неужели он потерял те чуткость и хватку, которую отмечал и Аврорин, и Бурденко, и Коньков, и большинство сотрудников КГБ. Что же — вот и всё, конец работе, пора получать ветеранскую медаль и преспокойно уходить на отдых? — Это что же получается? Я… пытался защитить антисоветчика?.. Я… предал Советское государство? — дрожащим голосом спросил Коньков то ли у Карандышева, то ли у себя самого. — Чего? Ты что же, отмазать его хотел? — удивился майор и всплеснул руками. Вот это новость! — Нет, не отмазать, но… Я решил, что Коньков решил очередного человека по какому-то… левому доносу покарать. Видимо, придётся признать, что он был прав. Видимо, буду писать в ЦК, пусть Совмин меня снимает… Грецов опустил голову и пошёл вперёд, совершенно забыв про майора, про разговор с ним. Он шёл то ли на встречу с антисоветчиками, то ли в закат карьеры. И означало это, что для Карандышева вот-вот наступит новый этап его деятельности. И тут он окрикнул Зиновия: — Зиновий Мироныч, скажи, мы же с тобой коммунисты? — Коммунисты, — отозвался генерал. — Вот. А мы, коммунисты, жизнь должны воспринимать просто — вот по этой книжке, — сказал Пётр Евграфович и, немного покопавшись, вынул из внутреннего кармана своего пиджака небольшую красную книгу, где было большими буквами золотого цвета написано «Устав Коммунистической партии Советского Союза». Майор носил её с собой всегда и сам говорил, что она «бесчисленное количество раз жизнь спасала». — Вот она-то мне и говорит, что пора уходить…***
— Ты что, сюда баб водишь? — раздражённо поинтересовался Эрдэнэ у Уршеева, которого схватил за рукав кителя. Палец генерал-майора указывал на барышню, которая, протягивая слова «Василий Романович», шла прямиком к генерал-лейтенанту. Собственно, к офицерам шла среднего роста полноватая девушка. У неё были длинные чёрные волосы и сине-карие глаза, которые глядели на министра и чекиста из-за стёкол очков. Кожа нового гостя была ужасно бледной, из-за чего Эрдэнэ ещё раз удивлённо глянул на Башиилу. Одета она была в чёрный пиджак с комсомольским значком на груди и в чёрные брюки. Солдаты попытались её остановить, но уж чего-то такого она им наговорила, что они все сразу расступились и словно перестали замечать её. Министр внутренних дел всерьёз подумал о надобности применения оружия… — А, нет! — отмахнулся Уршеев, изобразив на лице крайнее недовольство. — Разве ж это баба? — Эрдэнэ внимательно всмотрелся в приближающийся объект, а после перевёл взгляд на Башиилу. — Нет, ну баба, конечно, но у меня в сто раз лучше есть, — самодовольно ответил чекист и потёр нос. — Здрасьте, Василий Романыч, — поздоровалась девушка и шутливо поклонилась чекисту. Эрдэнэ округлил глаза. — Уршеев, это что такое? Кто это, мать твою, такая? Военное положение введено, почему нарушаем комендантский час? — Да ладно вам, товарищ генерал-майор, я ж по делу пришла. И вообще, какое право вы имеете так разговаривать с девушкой? — гневно спросила пришедшая, буквально вжавшись в Эрдэнэ. Уршеев стоял невозмутимо, с отвлечённым выражением лица. — Знакомься, Эрдэнэ Ананович, это Каори Мисаки, двадцать лет, представитель местного населения, отлично знает русский и японский языки, член райкома комсомола, а по совместительству — один из лучших информаторов КГБ. Знает практически всё, поэтому спорить с ней бесполезно… и доказывать что-нибудь — тоже, — представил нового товарища Башиила, указав на неё рукой. — Каори, знакомься, это Эрдэнэ Ананович, генерал-майор… — …министр внутренних дел, Герой Советского Союза, кавалер ордена Ленина, ордена Сталина, орденов Красного Знамени и Красной звезды, лауреат Ленинской премии в области литературы, заслуженный работник МВД… — протянула девушка, довольствуясь удивлённым лицом Эрдэнэ. — Ну вот, — Башиила кивнул и обратил голову к генерал-майору, — что я говорил? А теперь — отойди от генерал-майора и рассказывай, зачем явилась. Каори нехотя отклеилась от Эрдэнэ, и тот от удивления и некой смущённости автоматически снял и вновь надел фуражку. Ныне же она приклеилась к Уршееву и отлучаться от него совсем не хотела. А чекист доволен. — Я тут узнала, что вы тут будете одних очень интересных заключённых перевозить… Можно мне с вами, Василий Романович, пожалуйста? — просяще промолвила девушка и ещё сильнее насела на чекиста. — Нельзя! — ответил за товарища Эрдэнэ. — Кого попало на борт крейсера не берём! — Да вы что, Эрдэнэ Ктототамович, я чист, как чекист! — возмутилась Каори и для пущей убедительности топнула ногой. Эрдэнэ лишь покачал головой. — Но не кристален, как Сталин… — тихо-тихо закончил фразу министр и отвернулся, взглядом ища посыльного от министра обороны. Видимо, понял, что кроме неё адекватных людей тут можно и не искать — давно на этих землях они перевелись. А потом и вовсе удалился, своим недовольным образом распугав проходивших мимо солдат. — Нервный он какой-то, — заключила девушка. А Башиила понимал, что другого характера Эрдэнэ уже не дашь, да и не протянет он с ним на такой должности. В конце концов, республика ещё молодая, без талантливой руки в меру жёсткого руководителя не справиться. По этому принципу и подобрала партия лучших людей на главнейшие посты: начиная председателями колхозов и заканчивая первым секретарём ЦК Новгород-Северским, который при необходимости мог проявить вершины решительности и жёсткости. Уршеев был уверен в том, что и Каори это знает, просто любви к начальникам у неё никогда особой не было. И превратилась это в принцип. А страдал из-за этого принципа генерал-лейтенант, которому все эти начальники приносили жалобы на осведомителя. Впору было уже жечь эти бумаги и печку ими топить (если, конечно, Уршеев найдёт где-нибудь ныне русскую печь). — Ну что, Василий Романович, можно? Ну… Василий Романович, пустите, а я вас отблагодарю… — Это как же ты меня отблагодаришь, если не секрет? — ухмыльнулся Уршеев, одёрнув китель. — А это уж вы сами выбирайте. У меня много чего есть… — прошептала девушка, заставив Башиилу смутиться ещё больше. Глаза его начали бегать, а пальцы впились в полы кителя. И вот что эта барышня ему сейчас предлагает? — Ну… хорошо. Но без всяких закидонов! Никаких споров с командиром корабля! И на заключённых — одним глазком посмотришь, я и так уверен, что ты про них уже всё узнала. Хоть что-нибудь из этого нарушишь — я тебя лично утоплю, поняла? — Так точно, товарищ генерал-лейтенант! — И новый шуточный поклон. — Ладно, пойдём к Эрдэнэ, а потом обсудим твою мне благодарность…***
Вернувшихся домой Торрета и Невина буквально на пороге схватили местные комсорги и в срочном порядке доставили к политруку. Видимо, министр уже успел и своему старому товарищу позвонить, назначив экзамен по Уставу не завтра, а именно сейчас. Политрук сидел в большом и светлом кабинете, уставленном коричневой мебелью. Длинный стол, стулья, графин с водой, портреты Ленина и Аврорина над креслом самого офицера, — всё в лучших советских реалиях. Черепановский замполит, находящийся на должности члена Военного Совета и имевший звание генерал-полковника, уж очень редко являлся к расквартированным солдатам, но сегодня сделал исключение — принял во внимание просьбу министра обороны. — Алексей Петрович, можно? — спросил комсорг, запихивая в кабинет провинившихся воинов. Те были немного ошарашены подобным приёмом, но взгляд политрука вмиг вернул к обоим чувство осознанности. — Заходите, болезные, — разрешил генерал-полковник, рукой указав на два стула. — Спасибо, Серёжа, вы свободны. Когда Серёжа (а если быть официальным — Сергей Маркович Ветров) удалился, а провинившиеся уселись на стулья, замполит поднялся и отошёл к стоящему у стены шкафу. Алексей Петрович был среднего роста мужчиной, с лысеющей головой и чёрными глазами. Был он слегка полноват, но это даже придавало ему солидности — ещё бы дважды Герою Советского Союза быть несолидным! Всегда умытый, всегда с причёсанными остатками волос, всегда с выглаженным мундиром, всегда при симметрично расположенных звёздах и орденских планках на груди, всегда, говоря короче, при полном параде. Во всём, как он считал, должен быть порядок, поэтому генерал-полковник сильно сокрушался, если у него порядок навести не получалось. Всегда Алексей Петрович Победоносцев сопровождал нынешнего министра Черепанова — начиная военно-политической академией и заканчивая фронтами, где генерал-майор своими речами поднимал бойцов в атаку на врага, а вездесущий Черепанов записывал каждый ход, каждый шаг, каждую фразу солдат и офицеров. Так уж получилось, что в черепановской «Истории Гражданских войн 2200 — 2204 гг.» Победоносцеву были отведены целых три главы. И когда перед уже министром Черепановым встал вопрос: а кого назначить своим замполитом? — он тут же определил Алексея Петровича на эту должность, и член Военсовета стал числиться ещё в рядах личной службы Михаила Александровича. Собственно, пришедшие сейчас молодые люди были очень частыми гостями у Победоносцева. То носы друг другу разобьют, то какого-нибудь офицера далеко и надолго пошлют… Однажды вообще комсомольские билеты друг друга утопили в унитазах. Каждый раз Алексей Петрович с ними беседовал, каждый раз давал наставления, но казусы случались и случались. Правда, с Эриком у Победоносцева отношения сложились хорошие: когда генерал-полковник узнал, что тот пишет стихи и может играть на барабанах, затаскал юношу по смотрам художественной самодеятельности и различным праздничным мероприятиям. А вот к Найту Алексей Петрович никак подход найти не мог — уж всё ему не нравилось в этом молодом человеке, много раз он уже просил Михаила Александровича исключить Торрета из рядов личной службы, но каждый раз получал отказ. Так и получалось, что с двумя людьми, имеющими давнюю дружбу, схожие интересы и даже живущим вместе, у Победоносцева сложились абсолютно полярные отношения. — Ну что, друзья-товарищи, может, вы расскажете, кто вас так учил вести перед высокопоставленными членами партии? Кто вас учил являться в Кремль в таком виде, будто вы… только вышли из элитного такого борделя? Где барышни с вот такими вот, — Алексей Петрович что-то попытался изобразить руками, но потом бросил эту затею, — кхм, глазами ходят… Ну, признавайтесь, что ж вы такое дома делали, что в форму одеться сил не было? Ну? Комсомолок охмуряли? И как — сколько, когда и в течение какого времени? Понравилось-то им… всё… достоинство, — замполит прокашлялся и провёл рукой по своей лысине, — советского солдата? — А что, вы тоже хотите попробовать? — дерзко спросил Найт, ещё не отошедший от своего «прекрасного» состояния. Победоносцев ухмыльнулся. — У меня, извините, жена, — пояснил Алексей Петрович и показал кольцо. — А вот по твоему виду, Торрет, у вас там явно что-то мощное было. Такое, что после этого надо было и выпить. Вы смотрите, ясные соколы, не опозорьте там нашу доблестную Красную армию перед барышнями-то, а то ещё подумают, что у нас не солдаты, а бздуны какие-то. — Товарищ генерал-полковник, — встрепенулся Эрик, — простите, но нас вызвали прямо из дома, мы не успели надеть форму и… — Невин, ну ты же не дурак, — прервал солдата Победоносцев, — сам помнишь, что солдат — всегда солдат, даже если его вызывают из дома, то он должен быть в форме военнослужащего Советской армии. Иначе получается какой-то бордель… костюмированный. Или вы норматив в сорок пять секунд уже забыли? — спросил офицер, сощурив глаза и в упор посмотрев на присутствующих солдат. — Никак нет, товарищ генерал-полковник, — хором ответили молодые люди. — Вот и молодцы. Значит так, сейчас идёте, про всех своих баб забываете, вожделение засовываете далеко и надолго и принимаетесь чахнуть над Уставом. Завтра мы и проверим, насколько хорошо вы знаете воинскую дисциплину и правила поведения. Все свободны, всем — до завтра. Когда молодые люди оказались за дверью кабинета Победоносцева, Найт от досады и злости на всё армейское руководство дверь пнул и пошёл по направлению к их с Эриком квартиры. Невин глянул на многострадальную дверь и пошёл вслед за товарищем. Надо будет с ним поговорить — в последнее время уж часто его приходится вытаскивать из неприятных ситуаций, рождённых алкоголем. И если в нормальном состоянии Найт — совершенно нормальный человек (хоть и с причудами, но нормальный), то после выпивки… его прямо тянет к неприятностям. — Алкаш херов, — заключил генерал-полковник и принял входящий видео-вызов. Появилась голограмма Черепанова. — А, здравствуй, Михаил Саныч, чего хотел? — Слушай, замполит, давай ко мне… Поговорить надо. — Понял. Еду, — сказал Алексей Петрович и отключил вызов. Схватив со стола фуражку, он аккуратнейшим образом надел её и направился к выходу. И уже за пределами кабинета обнаружил хорошую вмятину на двери. Теперь ещё и менять придётся…***
На входе к зданию КГБ собралось достаточное количество офицеров. Во главе всей процессии стоял Грецов (явно недовольный нарушением обещания Конькова), после него стояли сотрудники помладше в званиях. Приближался долгожданный автозак. — Ну что, товарищ генерал армии, кто с ними работает? — спросил лейтенант, стоявший за Грецовым. Генерал подумал и решил — дать работу временно бездельному Карандышеву. Так как майор уж очень не любил попусту отдыхать, считая это роднёй лени, то работа будет для него лучшим подарком. А Зиновий Миронович в спокойной обстановке тогда сможет написать письмо в ЦК… — Майор Карандышев и капитан Курятов, — заключил генерал. Обозначенные люди переглянулись и единодушно почувствовали счастье от предстоящей работы. — Пётр Евграфович и Евпатий Владимирович… Да любой враг народа уже только от таких имён обосрётся, — сказал кто-то из офицеров, и вся процессия дружно засмеялась. Конечно, кроме майора, капитана и генерала Грецова. — Отставить! — приказал генерал. — Вон они, — указал он на подъехавший автозак. — Командуйте, товарищ Карандышев. И Грецов покинул своих сослуживцев, судорожно размышляя о письме в ЦК. А на лице майора изобразилась жутчайшая улыбка при виде задержанных антисоветчиков. Очередные гости в здании КГБ… И вряд ли они не знают про активного и мощного майора Петра Евграфовича Карандышева…