POV Пита
Вступительный спич Пита
Уже потом понимаю, президент Сноу желал воздействовать на наши умы: все эти «секретные репортажи» с одной стороны как бы подсказывают, что нам доверяют, причисляя к числу избранных, с другой: мы должны были быть пронизанны страхом (а в моём случае ещё и гневом на мятежников, которые подвергают мою семью угрозе разорения), мы должны были смирно и безропотно служить исполнению президентских планов. Предоставленные самим себе, мы поразились и испугались всему увиденному: диверсии, вспышки недовольства даже в богатых и благополучных дистриктах, которые подавлялись с бесчеловечной жестокостью. Всё было более чем понятно. Сопротивление, если оно имело место, теперь было подавлено — вот какого эффекта добивался президент Сноу. Сейчас мы были перед ним абсолютно беззащитны.***
— Итак, господа, на чём мы остановились? На поступке мисс Эвердин, на этих самых ягодах, как же их, ах да, морник! Мистер Эбернети! Вы что-то желаете сказать? Или, возможно, возразить мне? Давайте сделаем так: я скажу, всё, что необходимо, а затем выслушаем вас. Согласны? Отлично, — действительно, ментор резко поднялся-было со стула, вероятно, он заметил как округлились от ужаса глаза миссис Эвердин, но президент Сноу мигом его заткнул. Но вот что мне бросилось в глаза — да это было решительно и твёрдо, без какой бы то ни было мягкости. Это был какой-то другой, незнакомый Сноу, в разговоре с нами, мною и Китнисс, он был другим: очень официальным, строгим, хотя он и говорит исключительно тоном, не допускающим возражений, но тогда был куда снисходительнее, что ли? Сейчас же он куда жёстче, и тут мне пришла в голову «шальная мысль» — А ведь всё дело в его личном отношении к Китнисс! Опасность, Мелларк, опасность!» — с крайним беспокойством подумалось мне. — Итак, мы имеем острый политический кризис. В общегосударственном масштабе. А началось всё во время 74-х Игр. Припоминаете, мистер Эбернети? Конечно, вы всё отлично помните, — сказано это было зловещим саркастическим (те издевательски «назидательным» тоном, как мне растолковала значение данного слова Порция) . Что-то меня окончательно сбило с толку: непонятно, его тон был угрожающим или раздражённым? Но было что-то ещё, и что именно ускользало из моего поля зрения, — Середина игр. Трибут Первого дистрикта убивает мисс Мидоуз, трибута Одиннадцатого дистрикта (я моментально догадался, что речь о Руте) И уже через семь минут, особо подчёркиваю — всего семь минут, в Дистрикте Одиннадцать, вспыхивает бунт. Президент Сноу не просто утверждает: проектор бездействовал, но в этот момент вспыхивает и начинает работать. И показывает такое… Надписи красными буквами «Секретно. Только для ограниченного круга лиц» нет, но она предполагается. Я уверен на все сто! Сначала показывает Китнисс и мёртвую Руту, обложенную цветами. Неожиданно у меня возникает ком в горле, не позволяющий сглотнуть. Никак не получается, начинаю паниковать. Следующая сцена мне вполне понятна, когда прикладывают три пальца к губам и потом поднимают левую руку со сложенными пальцами кверху. В Двенадцатом этот жест имеет особенный смысл. Знак признательности и искренней скорби. Так провожают самых дорогих и любимых людей их родные и близкие. Но я не сразу понимаю, что происходит затем, и почему это происходит? А начинается стихийный, яростный бунт в Одиннадцатом дистрикте. «Проклятие! Это же и есть, то самое подстрекательство к бунту, кто бы мог подумать, что Китнисс на такое способна? Но разве она осознавала, что делает? К моему ужасу, я понимаю, что не знаю ответ на этот вопрос» — у меня начинается паника и полнейший сумбур в голове. Президент Сноу продолжает, не торопясь. Но всё равно очень жёстко: — Сами, ведь, видите! — это Бунт первой степени. Здесь эти важнейшие признаки не показаны, съёмочная группа снимала вспыхнувшие у них на глазах беспорядки и не имела физической возможности снимать на удалённых от площади объектах! Так что вам придётся поверить мне на слово: в первые же минуты, после того как толпа начинает эти возмутительные бесчинства, одновременно!, подчёркиваю, совершаются четыре диверсии. Два главных зернохранилища. Трансформаторная — прервана связь со столицей и, наконец, взрыв на железнодорожной станции. Одновременно, в течении всего четверти часа, скоординированность на высочайшем уровне. В итоге, дамы и господа, это уже не просто локальный бунт, вызванный смертью популярного трибута, это уже чрезвычайная ситуация. Подстрекательство к бунту первой степени и угроза государственной безопасности первой степени, вот как это квалифицируется юридически, дамы и господа! — с безапелляционной жёсткостью в голосе подытоживает президент Сноу. И как раз в это время на экране показывается как мужчины дистрикта 11 нападают на миротворцев! Далее происходит явный «форс-мажор» (глава миротворцев как-то раз объяснял значение этой фразы моей матери, в моём присутствии) — ментор резко подскакивает и всем видом даёт понять президенту, что требует дать возможность ему высказаться. Оправдать Китнисс, естественно. — Сэр! — повышает на президента голос Хеймитч. Я с громадным интересом смотрю, как на экране народ начинает переворачивать разные тумбы, и уничтожать, и портить запасы зерна (последнее, признаюсь честно, вызываем у меня желание выбежать вон и поотрывать головы этим мерзавцам!). А вот остальные присутствующие смотрят на всё происходящее, и на выходку ментора в том числе с неподдельным ужасом. Доигрался Хеймитч, такого президент точно не простит! Но оказывается, что нет: — Вы смеете перебивать меня, мистер Эбернети? — с неповторимым оттенком угрозы в негромком от природы голосе спрашивает президент, красного как рак, нашего ментора. На экране в этот момент уже начинаются поджоги, пылает самый, что ни на есть огонь! — Я не смею. Но… — не желает угомониться Хеймитч. Я начинаю реально беспокоиться за его жизнь и безопасность. Он в своём уме, так разговаривать с самим президентом? — Я знаю заранее, что вы скажете, мистер Эбернети! — начинает заметно раздражающийся президент. Но Хеймитч делает какие-то знаки, которые, видимо, способен понять только Сноу, — Я не прав? Хорошо, на первый раз я вас прощаю. Но это последний раз, предупреждаю вас. Как это ни странно, президент внезапно идёт на попятную, а я-то уже думал, что просто прикажет вывести ментора из комнаты, а в коридоре арестовать! — Господин Сноу! Я взываю к вашей справедливости! Мой трибут не виновен в подстрекательстве к бунту? — с некоторой отчаянностью, но твёрдо заявляет ментор. И как назло, в этот момент справа от него показывают сцену разгона при помощи водомётов мятежной толпы, в Одиннадцатом дистрикте. — Но вы же всё видели! — чуть громче отвечает ему президент. — Но факты, господин президент… — не сдаётся Хеймитч и пытается, пока это ещё возможно, пока Китнисс не арестована официально, спасти наши с ней головы, мою и Китнисс, наш отчаянно, безумно храбрый ментор. — А? О чём это вы? — недоуменно вопрошает его уже заметно раздражающийся президент. На экране в это время показывают полнейший хаос: какой-то миротворец в двумя нашивками на плече (капитан, очевидно) с перекошенной от ярости физиономией орёт на другого миротворца, чуть не ли в камеру: — Молчать, прах тебя побери. Не рассуждать и исполнять приказ! Шагом марш! — затем он из кадра пропадает и начинаются какие-то мелькания, ничего нельзя понять. Помехи, наверное, и длятся они достаточно долго. — Этот жест. Сложенные три пальца. Он совершенно не известен за пределами Двенадцатого, поэтому его легко неправильно истолковать! В нашем дистрикте этот жест никак не может вызвать возмущение. Его можно увидеть только на похоронах. Знак величайшей признательности и скорби к умершему человеку. Происходит небольшое чудо, невероятное событие: на наших глазах ментору удалось не только сбить гневный настрой грозного повелителя всего Панема, но более того: получается загнать того в состояние крайнего недоумения. Но самое главное: теперь его неудовольствие направлено не на голову Китнисс! Я вижу, он нисколько не смягчился, но теперь гнев президента перенаправлен в сторону тех, кто неправильно его информировал, молодец, Хеймитч, он выбрал единственно спасительное решение. Браво, — Это несколько меняет акценты. Я допускаю, что её внезапный порыв был вызван желанием отдать дань памяти этой маленькой девочки? — ни к кому конкретно не обращаясь, произносит предельно спокойно реагирующий на новую информацию президент. Мне даже начинает казаться, что опасность миновала и гроза прошла стороной от наших с Китнисс голов. Но делать раньше времени вывод — зло и глупо. Президент Сноу сейчас раздражён и раздосадован в одинаковой степени. И он немедленно возвращается к жесткому разбору Китнисс: — Но я ни в коем случае не расположен к снисхождению! Мисс Эвердин допустила очень опасный в политическом отношении выпад. Да, вероятно непреднамеренно, не желая того, однако её поступок все равно невозможно оправдать. Миссис Эвердин, вы — мать и я предоставляю вам слово. — Господин Сноу! Это лишь ужасное совпадение, моя дочь хотела лишь почтить память той девочки, они дружили, то есть я хочу сказать, они помогали друг другу. Погибшая очень похожа на мою младшую дочь, на Примроуз. — я замечаю, как она жутко возмущена и нервничает с одной стороны, но с другой потрясающе собрана и быстро нашла нужные слова. Потому как грозный президент вновь смягчается, пусть и не очень сильно. — Да, я заметил, — задумчиво и уже без гнева в голосе произносит президент. Он кивает головой. И у меня в голове рождается робкая надежда, что нам как-нибудь, но всё же удастся вымолить ей прощение. А ведь он ещё не перешёл к главному преступлению — ягодам морника! — Однако, я не поверю, что мисс Эвердин не понимала, что делает? — со злобой и раздражением в голосе заявляет президент, наверное он бесится от того факта, что помощники его «подставили» выставив в невыгодном свете, и дали неправильные сведения про трёх-пальцевый жест. Подозреваю, как только президент вернётся в Капитолий он жестоко расправится со своими нерадивыми подручными. — Каждый юный житель Панема прекрасно принимает силу воздействия телевидения, — декламирует президент, — Цели целями, но мисс Эвердин преступным образом не задумалась о последствиях своих действий. Это недопустимо, впредь я буду жестоко карать за малейшие эксцессы! Интересы государства превыше всего! Сноу делает паузу. Он наслаждается произведённым впечатлением. Нагнал страху, чего там говорить. Я даже боюсь сейчас сделать лишний вздох, вдруг он будет кем-нибудь расценен как призыв к бунту? Например Хеймитчем. Кто его знает? Дерзить президенту он нисколько не опасается. Не, а как блестяще он перенаправил гнев президента, направленного на Китнисс, чтобы он обошёл нас стороной? А вообще всё это довольно странно: нам с Китнисс он говорил совершенно иначе, а главное он обещал. Пообещал отменить игры. Хитрые манёвры президента, к чему они, спрашивается? Пока мне совершенно непонятно. Президент Сноу приказывает принести ему и всем собравшимся чай и испеченные мною булочки. Кроме того он отдаёт какие-то секретные приказания, подчинённые президента рта раскрыть не смеют, но и он лишнего не говорит. Мы видим сейчас как Сноу управляет. Что там говорить — нагнал на всех нас страха! Естественно, провинившемуся ментору слово он не даёт: просто рукой делает жест, ясно говорящий об этом: «Мистер Эбернети, пейте чай и обдумывайте сказанное мною. И молчите». Хеймитч с большим неудовольствием, но вынужден подчиниться. Терренс Уилджер благоразумно помалкивает, но его круглые глаза ясно говорят, что его сковывает жуткий страх. Миссис Эвердин кажется спокойной, но по тому как осторожно она держит чашку с чаем, я догадываюсь, что она просто опасается выдать дрожь в своих пальцах. А я? Я тщательно делаю всё от себя зависящее, чтобы не привлекать к себе ненужное мне сейчас внимание. А сам скрываю как дрожат мои коленки. Спустя несколько минут, дождавшись того момента, пока его слушатели придут в норму, президент продолжил своё выступление. Несмотря на очевидную сверхзанятость, он показывает открыто, что торопиться не стоит, что всё рассчитано и взвешено в его голове заранее. Но я пока не могу уяснить, чего он добивается на самом деле. Но нервничаю я всё меньше и меньше и я признаю: в этом заслуга именно его! — Ну, если вы не возражаете, я закончу. — негромким голосом, обращаясь ко всем нам, величаво, но по-деловому продолжает Сноу. — Мисс Эвердин вела себя неосмотрительно на арене, будучи трибутом. Её жизни грозила серьезная опасность, а в опасности всем люди склонны совершать нелогичные поступки. Сейчас, я убеждён в этом, она ни за что не поступила бы таким образом. Вы со мной согласны, мистер Мелларк? — президент впервые обращается ко мне во время разговора. Я согласно киваю, воспитание не дозволяет мне заговорить без особой надобности. Сноу продолжает, а сам как назло смотрит прямо в мою сторону. И вот я не выдерживаю и опускаю глаза. Ладно, пусть сочтут меня невежливым молодым человеком, но так хотя бы я могу спокойно его слышать. И думать надо всем этим: — А вот с ягодами морника, я должен обрисовать сложившуюся ситуацию более подробно! Регламент был изменён по моему личному приказу. Уверенный, что Победителей должно остаться двое, я не сдерживал мистера Крейна в его действиях, но он увы, злоупотребил моим доверием. Желая сорвать дешёвые аплодисменты толпы, он изменил правила вторично и вот тогда и сложилась крайне нежелательная ситуация. Которую нельзя было допустить ни при каких обстоятельствах. Не скрою, что мне понятны мотивы мисс Эвердин, но вот последствия. Они просто ужасны! Начались волнения сразу в нескольких дистриктах, а положение в Одиннадцатом ухудшилось до опасного уровня, в итоге знаете чем это грозит? Если начнётся неконтролируемый коллапс системы, остаться в стороне не удастся никому. Это затрагивает абсолютно всех и вас в первую очередь, Господа! Никому не удастся уйти от ответственности. Для мистера Крэйна последствия оказались фатальными и теперь мистер Хэвенсби займёт освободившуюся вакансию. Пока количество смертных приговоров в дистриктах приближается в двумстам, но если власть Капитолия рухнет, количество убитых пойдёт на десятки тысяч. Кто-нибудь желает этого, я желаю получить чёткий и недвусмысленный ответ! Миссис Эль Эвердин? — Сноу очень резко переходит к форменному допросу, весьма в жесткой форме, я чувствую, как кровь отливает от моего лица. — Нет, конечно нет! — твёрдым голосом отвечает мать Китнисс. — Мистер Мелларк? — следует вопрос президента. Он словно выстрел. — Нет. Не этого я хочу! — после секундной запинки озвучиваю своё сокровенное желание. Говорю истинную правду. Сноу еле заметно кивает мне в ответ. Его лицо выражает удовлетворение моим ответом. И сканирует меня, словно проверяет не утаил ли я от него какое-то потаённое чувство. Желание отомстить, например… — Мистер Эбернети? — чуть тише спрашивает президент. Ментор отвечает не сразу, я даже замечаю, как Сноу приподнимает правую бровь, как бы говоря: «Ну, ваш ход. Что Вы медлите, господин ментор? Это проявление слабости, вы знаете об этом? Здесь сидит ваш собственный трибут, и его ответ был твёрдым. И он сейчас ждёт, что вы ответите». — Нет. Я не желаю войны! И у меня есть стимул, и вы его знаете… — его голос не дрогнул, но интонация, она ставит меня в тупик. Она несёт какой-то неуловимый акцент. Упрёка? Обиды? Очень сильно скрываемого негодования? Не могу ответить на этот вопрос определённо и я пытаюсь хоть о чём-то догадаться по реакции президента. И… он улыбается, впервые за время разговора на его толстых губах появляется насмешливая, такая понимающая улыбка. И он кивает ему в ответ. Это можно понимать примерно так: «Хорошо Мы поняли друг другу. Это меня вполне устраивает». — Отлично. Мистер Уилджер, вы так и не высказались! Я желаю услышать и ваш ответ. — вновь голос президент точно металлический. И он бьёт точно в самое слабое место. Понятия не имею, зачем вообще президент Сноу «завлёк» в нашу компанию Терренса Уилджера, по-моему это лишено всяческой логики, он абсолютно лишнее постороннее лицо. Но может быть именно поэтому он и был нужен президенту? Эту игра, а, похоже, что это именно игра, и она, пока что, мне категорически непонятна, а вот Хеймитч увлечённо и со знанием дела в неё играет. Вообще, у меня такое ощущение, что Сноу и ментора связывают какие-то более тесные отношения, чем может показаться! Такая у меня догадка — они оба темнят, им есть что скрывать, что-то или кто-то связывает этих абсолютно непохожих, «не пересекающихся в этом мире» людей. — Нет, я не хочу, Конечно я не хочу! Войны… — голос Терренса предательски дрожит. Сноу застал его врасплох и я догадываюсь как и почему, он слышал то, что он сказал и то, что миссис Эвердин его заткнула вовремя. А ещё мне начинает казаться, что весь этот разговор, вся эта жестокая комедия — следствие его слабости. Слабости президента ? — Ну, что же, дамы и господа. Следует подвести черту. Все эти ягоды и все эти сведенные вместе пальцы, это имеет лишь одно правильное определение — неподчинение приказам и игнорирование правил. Правительство проявило снисхождение и решило не наказывать строго, как того заслуживает мисс Эвердин. Но лишь один раз. По особым обстоятельствам. Закон и порядок — вот о чём мы все должны подумать. Закон суров и это закон! — торжественно вещает президент Сноу и я больше всего опасаюсь выдать себя, что не смогу сдержаться и испорчу всё, хмыкнув самым бесцеремонным образом. Единственное чувство, которое я сейчас испытываю — сомнение, я совершенно не доверяю ни одному доводу, не верю ни единому мотиву, который здесь озвучит президент. Я встречаюсь глазами с ментором — его взгляд полон противоречий — вроде бы он суров, но я примечаю насмешливый настрой, этот изгиб губ, нет это неспроста! Конечно, он старается сохранять степенный вид в такой торжественно-чинный-важный момент. Но я примечаю, как он еле заметно покачивает головой, а в голове у меня лишь одна мысль — «Он меня раскусил, старый алкоголик!» И точно — меня ждёт от Хеймитча взбучка в стиле «Ты слишком много о себе думаешь, парень!». Президент не спеша покидает мой дом, попрощавшись с каждым отдельно. Ментор (я также) заметив неестественную бледность миссис Эвердин, остаётся с ней. Но заметив, что я намереваюсь присоединиться к Терренсу и улизнуть (я сейчас больше всего хочу отправиться в пекарню, чтобы обо всём (ну, не совсем...) рассказать отцу и матери) и останавливает меня: — Пит! Если ты уходишь к своим, скажи Генри, что я скоро буду. Есть разговор, — да погодите вы оба, вот же торопыги! — если вам встретится старина Софоний (те глава миротворцев Крей) скажите ему, что я скоро приду. И мэру, если вы попадётесь ему на глаза. Так и скажите, Эбернети скоро придёт. А то начнут зря суетиться, бедняги...