Дал Риада

Больше всего в эти зябкие дни, когда тепло то и дело спорило с холодом, Баки любил бывать под недолгими лучами солнца на бодрящем свежем воздухе. Они выбирались оба на расстеленные волчьи шкуры, и занимались каждый своим делом, но всё чаще оно превращалось в одно, разделенное на двоих. В этот раз Стив растягивал крепко сжатую в кулаках грубо выскобленную кожу, пока Баки раскраивал её на куски и неровные ленты: им нужны были новые ножные обмотки и, возможно, пояс и ножны для друида. Баки хотел, чтобы при том всегда на поясе был охотничий нож. Друид набирался сил с каждым днём, не прошло и полного оборота луны, когда он попросил разрубить свои рогатины и спалил их в огне очага. Он, тощий и костлявый, часто ходил вокруг, несложно разминаясь. Баки не мог не любоваться, как сухожилия и едва заметные мышцы ходят под тонкой кожей, натягивая её. Он мог пересчитать каждую тонкую косточку рёбер, когда Стив задирал руки и лицо вверх, к солнцу, и подолгу стоял так с закрытыми глазами, в одних холщовых штанах, медленно дыша — словно пил солнечные лучи, наполняя себя ими. Баки перестал прятаться: смотрел до тех пор, пока друид, хмуря бровь и дёргая плечом, с вызовом не перехватывал взгляд. И только тогда Баки тихо усмехался и отвлекался на что-то другое, своё. В голове билась только одна мысль: ему не надоест смотреть никогда. Отросшие волосы друида, раньше солнечные, как солома, а теперь пыльно-серые, чуть кудрявились на концах, а веснушки, рыжеватые полупрозрачные пятнышки, успели усыпать весь нос. Длинные пальцы, никогда не державшие меча. Тонкие хрупкие лодыжки и коленки — даже они сводили Баки с ума. Хотя, если признаться себе от всего сердца, Стив был тощ и неинтересен по его прежним представлениям о мужской красоте. Баки всегда считал красивым Брока — и себя, конечно. Мощное, натренированное тело, сильные мозолистые пальцы на широкой ладони и щетина такая, что можно уколоться. Бугры мышц, играющие под татуированной кожей. Тёмные волосы на груди и животе, во впадинах под руками. Грубая, животная сила. Баки всегда будоражила чужая и собственная красота. Всегда хотелось бросить вызов, сцепиться в драке, проверить, кто сильнее. Зачастую после таких драк можно было придавить противника в неловкой позе, шутливо потереться бёдрами, когда член уже вставал от тесной возни и нахлынувшего адреналина. Никто Баки не отказывал, будь то слуги или новенький юнец из их малого войска, вздумавший померяться силой с ним. Это была честь — принять его внимание и его семя в себя. О таком не говорили на каждом углу, но и не порицали — женщин мужчинам-воинам никогда не хватало, да и где их взять в многодневных переходах от битвы до битвы. Со Стивом ему хотелось сцепиться совсем по-другому. Не меряясь силой, ничего не выясняя, не подминая собой, снова насильничая. Соединиться руками, плотью, губами. Так, чтобы никто не разнял. У того же Брока глаза были тёмными, едкими, как сок чистотела. Это были глаза воина и убийцы. Но глаза Стива были прозрачным весенним ручьём, обещанием, данным с лёгкостью, чистой ледяной водой, смывающей с души Баки все печали и тоску, тяжёлые мысли, которые ходили по кругу: о далёком родном северном крае, об отце и матери, о брате. Возможно, тот за зиму нашёл себе достойную жену и уже наследует отцу, пока он здесь прозябает… Да и живы ли все, здоровы? Но стоило Стиву только посмотреть на него прямо, с едва заметной улыбкой на мягких губах, как Баки забывал обо всём. И гореть начинало уже его тело. Иногда ему приходилось до резкой простреливающей боли сжимать себя между ног, чтобы успокоить плоть. Просто потому, что больше ничего не помогало. Наступил и тот день, когда совсем вскрылось ото льда лесное озеро, в котором однажды Баки так и не смог утонуть. Стив начал собираться к омовению с самого утра, достал пучок сухих трав и глиняный горшок, как он объяснил, с щёлоком. Приготовил для себя рубаху и длинный отрез полотна, которого прежде Баки не видел. — Далеко ли собираешься? — спросил он, в то время как волчата, чувствующие настроение обоих, вились и прыгали вокруг по поляне. — Пора искупаться, лёд сошёл, — ответил Стив, не поднимая на него глаза, неловко и торопливо складывая всё в одну кучу и пытаясь обвязать льняным отрезом. — Только ты за мной не ходи. — Думаешь, мне искупаться не нужно? Отмыться от зимней грязи? — непонимающе спросил Баки, а в груди уже ошалело колотилось сердце. — Придёшь, когда я закончу, — ответил Стив и вдруг поднял голову, посмотрел в глаза. — Не нужно, Баки, не ходи за мной. И хотя Баки собирался пререкаться до последнего, от прямого взгляда слова застряли в горле и не просочились наружу. Он хотел бы видеть, как друид, обнажённый, трясущийся от холода, будет омываться и тереть себя пучком сухой травы. Но он и так видел его без одежды довольно часто. Не говоря о том, что приходилось почти каждую ночь приходить к нему под шкуры и согревать в самый тёмный и холодный предрассветный час. Но теперь Баки просто боялся за него. Друид довольно уверенно ходил, хоть ещё и не вернул полную силу своему телу. Но как его ослабшие ноги поведут себя в ледяной воде, Баки не мог предположить. И он не пошёл. Сдержал слово. Выждал, пока в очаге сгорит недлинная берёзовая ветка, осыпется мелкими уголёчками, поднял для себя чистую же рубаху и свистнул волков. Он не собирался оставлять друида одного надолго. Не хочет тот с ним мыться в одном озере — не нужно. Но и просто ждать у землянки Баки не мог. Внутри уже крутило беспокойство. Казалось, друид ушёл к озеру вечность назад. Тропа, довольно сухая осенью, сейчас чавкала под ногами: поляна вокруг землянки давно просохла, купаясь в солнце, но в лесу снег задержался надольше и стаивал медленно, оставляя после себя долго высыхающие лужи. Баки порой проваливался до середины голени в хлюпающую ледяную грязь, но упрямо выбирался и, тихо посвистывая волчатам, шёл дальше. Тут, под сенью ещё голых ветвей, было холоднее, но горько-сладкий запах набухающих почек и мокрой земли дурманил до головокружения. Вовсю щебетали и цвенькали птицы, белки перепрыгивали с ветки на ветку, и если бы была с собой праща вместо ножа, Баки сбил бы парочку из них на похлёбку. У одного толстого берёзового ствола он остановился, словно кто за руку дёрнул. От дерева шло околдовывающее ощущение жизни. Баки не удержался и расковырял ножом глубоко один из наростов на коре, добрался до белой древесины, пока оттуда не засочился прозрачный берёзовый сок. Баки припал губами, несколько раз сплюнул попавшие в рот щепки и снова приник, жадно сглатывая сладковатые свежие капли. Если бы у него был топорик и горшок, он набрал бы сока и для Стива. Долго лакомиться не стал — его тянуло вперёд, к озеру. Да и волчата поскуливали у ног, пытались грызть слишком толстое для них дерево, соскальзывали и щёлкали от обиды зубами. Баки обтёр рот и ухмыльнулся: наверное, они думали, что дерево можно есть, раз вожак может. Бестолковые щенки. Он заткнул отверстие щепой, чтобы вернуться к нему в следующий раз уже подготовленным и набрать побольше, и пошёл к озеру. Сложным было не остаться незамеченным, а остаться незамеченным, и при этом хорошо видеть Стива — иначе зачем он тут? Баки выбрал густые заросли на противоположном берегу, сбоку, чтобы не привлекать внимание. Шикнул щенкам, схватив их по очереди за холки и заставляя улечься на жухлую прошлогоднюю траву, прилёг сам и стал смотреть, затаив дыхание. Стив был тут. И он не омывался. Он делал что-то странное, чего, наверное, Баки на самом деле не должен был видеть. Просто потому, что некоторые обряды друидов не предназначены для чужих глаз. Но Баки смотрел и не мог пошевелиться — так зачаровало его увиденное. Стив, обнажённый, с заплетёнными в короткую косу волосами, стоял на берегу. Его губы беззвучно двигались — с такого расстояния Баки не смог бы ничего расслышать. Он зачёрпывал из горшка тёмный, перемешанный с золой щёлок пальцем и наносил на свою кожу знаки. У них, пиктов, не было таких, но Баки как-то сразу понял, что это руны. Кельтские руны, значения которых он не знал. Стив рисовал их везде: на лбу, плечах, по центру груди и ногах, на кистях рук и даже на животе. Та последняя руна была большой и тёмной, Баки хорошо рассмотрел её. Словно летящая вверх стрела. Она была очень похожа на их, пиктский знак. Только его использовали воины, чтобы укрепить свою веру в победу, чтобы благословить новый клинок. Сам Баки выцарапывал нечто похожее на рукоятях своего оружия. Зачем она Стиву? С кем он воюет? Баки нахмурился и чуть не пропустил момент, когда Стив, что-то громко пропев, вдруг начал растирать эти руны травяным пучком, то и дело поднимая руки к небу. Что это означало? Баки даже представить не мог, потому что никогда ничего подобного не видел. Стив не переставал тягуче напевать и стирать руну за руной, размазывая щёлок по бледной коже, оставляя тёмные разводы. А потом вдруг решительно пошёл в воду. Он омывался ледяными струями, словно не чувствуя холода — а у Баки по коже бегали мурашки, настолько освежающе это выглядело. Стив смывал с себя разводы щёлока, тёр травами волосы и подмышки, пах со сжавшимся членом, оставляя розоватые полосы на коже. Его глаза были закрыты, а губы плотно сомкнуты. Закончив с омыванием, друид не развернулся к берегу, а зачем-то нырнул в воду, уйдя с головой. И выныривать не спешил. Первыми сорвались волчата, а за ними уже ошарашенный Баки проломился через кусты, неловко сдергивая с себя рубаху. Он едва не поскользнулся на камнях, сильно оттолкнулся ногами и рухнул в воду, тут же загребая рукой. У волчат решимость испарилась, едва лапы коснулись ледяной воды. Они бегали вдоль кромки и потерянно скулили. Баки холода не чувствовал, только мокрый килт мешал плыть быстрее, опутывал ноги… Баки перевёл дыхание близко к тому месту, где, как ему казалось, под воду ушёл друид. Держаться на поверхности с одной рукой было тяжело. Баки судорожно дышал и вглядывался в поверхность озера, как вдруг мутная вода совсем рядом с ним выпустила несколько крупных пузырей, а затем показалась и облепленная зеленоватыми волосами голова Стива. — Баки? — удивлённо спросил он, промаргиваясь. Ресницы его слиплись, глаза казались совершенно прозрачными, водянистыми; губы же наоборот были тёмными, чуть синеватыми от холода. Он открыл рот, чтобы что-то ещё сказать, но Баки не дождался, рыча, дёрнулся к нему и схватил за руку, притянул к себе, прижал крепко тело, казавшееся ледышкой. — Что творишь? А если бы ногу свело? — в горле ещё клокотало от пережитого страха. Стив смотрел так, словно не верил в то, что слышал. Они касались мокрыми лбами, и лоб друида был ледяным и успокаивающим. На щеках появился лёгкий румянец. Баки не выдержал и прижался ртом, сильно укусил за нижнюю губу, тут же по-звериному зализал маленькую кровоточащую ранку. Кровь на языке была вкуснее и слаще берёзового сока. Стив вяло оттолкнулся, но даже одной рукой Баки держал его так крепко, что едва ли почувствовал это. — Не делай так, если я не рядом. Ты ещё не окреп. И хотя у Стива снова было, что сказать, Баки грубо вжал его лицом в свою шею . Стив забился и вырвался, как скользкая рыба. Отвернулся и с силой погрёб к берегу. Баки только диву дался, откуда в этом тонком теле столько сил, и неуклюже поплыл следом. Сердце сильно колотилось, отдаваясь в ушах. Баки чувствовал, как собственная кровь словно бурлит внутри, согревая ледяные воды озера. Стив добрался до берега первым. Оскальзываясь на илистом дне, он выбрался из воды и упал на корягу, лежавшую тут словно с начала времен. Подхватил льняной отрез и замотался в него, крупно дрожа всем телом. Волчата, добежавшие к ним по берегу, прыгали вокруг и поскуливали, пытались поставить лапы на его колени, но Стив не позволял: щенки были грязные, словно исчадия Самхейна. Баки медленно и неловко выгребал к берегу. Он покосился на скалу справа: высокая и крутая, она литой стеной поднималась из тёмной воды вверх. Там, почти у самого края, росла корявая берёза. Баки коротко нахмурился, прогоняя неприятные воспоминания. Он выбрался на берег и, не обращая внимания на Стива и возню довольных волчат — вся их стая снова была вместе — принялся неуклюже сдирать с себя прилипшую мокрую ткань килта. От редких порывов ветра она сильно холодила кожу, Баки и без того весь покрылся мурашками: соски на груди торчали, а яйца поджались. Откинув мокрый килт, он поднял валявшийся рядом с горшком измочаленный травяной пучок, зачерпнул им щёлока и принялся тереть кожу там, где доставал рукой. Его уже колотило, когда он снова вошёл в воду и совсем не почувствовал холода. Как следует обмывшись от скользкого, Баки выбрался и остановился: Стив первым подошёл к нему, сам одетый в длинную свежую рубаху, и протягивал отрез льна, уже немного мокрый. — Вытрись, — сказал он, старательно пряча глаза от голого тела. И тогда Баки вспомнил, что собственная его рубаха осталась вон у тех помятых кустов, там, откуда он присматривал за Стивом. Тяжело вздохнув, Баки с кивком благодарности принял кусок ткани, замотался в неё, как мог, хоть немного спасаясь от холода, и побрёл вдоль берега к кустам. Он тихо ругал глупых волчат. Его псы, оставшиеся в родовом замке, поняли бы приказ и принесли рубаху. Но волчата воспитывались хуже. Всё же волки оставались волками. Весь вечер они сидели у землянки и грелись у огромного костра, что Баки распалил для Стива, не жалея дров. Друид заварил им каких-то особых трав, и уже после третьей глиняной плошки Баки стало легко и светло, и ни одна дума не задерживалась в его голове, утекая беспрепятственно дальше. Очень скоро Стив, сидевший не рядом, а почти напротив, с другой стороны костра, спросил его: — Ты видел? Баки поднял на него непонимающий взгляд, хоть сердце сразу сжалось от вопроса. — Что? — То, что я делал на берегу, — друид смотрел прямо, серьёзно, и Баки не смог соврать: — Да. Прости, я лишь хотел присмотреть за тобой. Я не хотел подглядывать твой ритуал. Задумавшись о чём-то, Стив кивнул и продолжил смотреть на костёр. Они выпили весь настой, и совсем не хотелось ни есть, ни шевелиться. Только смутное беспокойство терзало Баки изнутри после неожиданного вопроса. Но и оно скоро улеглось. Вытянув из ослабших пальцев плошку, Стив как-то по-особенному кивнул Баки и скрылся за шкурой. Наверняка, отправился отдыхать: закатные лучи давно потухли, розовое на небе сменилось серым, а затем тёмно-синим, появились первые искры звёзд. Баки сидел и смотрел на огонь, пока не остались от их костра одни угли. Тогда он поднялся и пошёл вслед за Стивом. В землянке тлели угли в очаге, но даже если бы было темно, Баки смог бы дойти до своих шкур. Но первым делом он оглянул лежанку Стива и нахмурился: друида там не было. Зато кто-то лежал под шкурами Баки. Они чуть приподнимались и опускались от дыхания. Баки только покачал головой. Если бы в замке отца он нашёл кого-то в своей кровати, это значило бы только одно. Предложение. Но он понятия не имел, чего хотел от него друид. Баки начал раздеваться. Стянул с плеч меховую накидку, откинул её в сторону, подальше от очага. Расстегнул пояс с ножнами и положил его рядом с лежанкой, так, чтобы быстро выхватить нож в случае опасности. Распутал край килта и несколько раз обнёс ткань вокруг себя, неловко изгибаясь, пока не остался в одной длинной рубахе. Не снимая её, он подошёл ближе и постоял так, раздумывая. Внутри непонятно из-за чего не было никакой тревоги или сомнений. Только тишина. Он встал на колени и, откинув шкуры, осторожно лёг на самый край, надеясь не потревожить Стива. И, сам того не желая, прижался ногами к голым ногам и заднице. Рубашка на Стиве была задрана до самой груди, видимо, сбилась во сне. Баки выдохнул сквозь сжатые зубы и прикрыл глаза. Он не был животным, но у всех имелись слабости, и он — не исключение. Баки очень хорошо знал, что не умеет отводить глаза и строить из себя незаинтересованность, когда ему настойчиво предлагают взять. Какой в своём уме полководец проедет мимо крепости, ворота которой открыты нараспашку, воины побросали оружие и призывно машут руками? Баки только прижимался ногами к голой коже Стива, чувствуя, как кровь в венах горячеет, сердце разгоняется, а чресла наливаются тяжёлым желанием. Такое не скроешь, не уймёшь мыслями. Его можно только утолить. Баки открыл глаза, рассматривая волосы на макушке Стива. Насколько он всё-таки меньше. Понимает ли он, что творит с ним? Баки почувствовал, как набравшаяся во рту слюна пролилась с уголка рта. Он проглотил её и решительно задрал свою рубаху повыше, прижимаясь налившимся горячим членом к прохладной белой коже, крепко обхватывая Стива рукой. Если бы… если бы он был сейчас в замке, если бы его левая рука была на месте, он бы не раздумывая раздвинул бы половинки, потрогал бы там — мокро или сухо? Вставил бы туда палец, чтобы проверить. Многие приходили к нему уже влажные и мягкие, и он с упоением проталкивался внутрь, в затягивающую тесноту, и двигался, пока его не накрывало освобождение. Но что ему делать сейчас, Баки не мог понять. Он чуть двинулся, скользя прижатым членом между ягодиц, и остановился. Удовольствие связалось с желанием в тугой узел, от которого яйца казались невыносимо тяжёлыми. Он хотел внутрь. Хотел так сильно, что его затрясло. Рука соскользнула по коже Стива, и Баки случайно задел что-то твёрдое, горячее. И замер. Только сейчас он услышал, как всхлипнул и затих Стив. Только сейчас почувствовал, что не один дрожит — Стива тоже колотит мелкой дрожью. Внезапно тот изогнулся под рукой, и со сладкой болью прижался ягодицами к Баки. Повернулся, как мог, лицом к лицу. Глаза у друида были огромные и блестящие. — Ты меня извёл. И сам весь извёлся. Хочешь взять меня, как мужчина берёт женщину? У Баки от горячего шёпота, от ощущения такого хрупкого, тонкого тела, прижимавшегося к нему, во рту пересохло. Он только и мог, что долго молчать в стиснутые зубы и разглядывать его слипшиеся от слёз ресницы. — Хочу, — прохрипел он, наконец. Потянулся губами и собрал солёную дорожку со скулы. — Ты боишься? Стив распахнул глаза шире. Сейчас они были как два колодца с тёмной водой. И никак не светлыми прозрачными ручьями — затягивали в глубину, лишали разума. — Боюсь. Я в ужасе. Тогда… когда твои воины… все, по очереди… и тот, страшный, со шрамом… они… я думал, умру тогда. Так больно было, так отвратительно. Я хочу тебя ненавидеть, но не могу. Сам ложусь к тебе, потому что ты словно жилы из меня тянешь. Не могу больше. Пускай лучше ты сделаешь больно, может, тогда я успокоюсь. Пожалуйста… Шёпот сорвался, снова покатилась слеза, которую Баки быстро слизнул языком. Не в силах сопротивляться своему оглушающему желанию, он сжал зад Стива в руке — и тот весь вошёл в его ладонь. Такой маленький, такой хрупкий… как же они будут? Баки пальцами надавил на ложбинку, слушая, как судорожно дышит дрожащий Стив, пока не ткнулся в морщинистые складочки заднего прохода. Сухие и сжатые так, что даже пальца не всунуть. Баки помял вокруг и зарычал — ничего не получится. Не выйдет, потому что сил у него уже никаких нет терпеть. Снова с силой прижав дрожащего Стива к себе, он прорычал ему в ухо: — Ноги сожми. Сильнее! Вот так… — выгнув спину, он попал членом прямо Стиву под яйца, влажно проскользив потёкшей головкой между сжатых ляжек. Было так хорошо и больно, что Баки задохнулся на короткий миг. И стал двигаться. Вперёд, сильнее, назад, снова вперёд, под ягодицами, задевая мошонку. Быстрее. Ещё… — Сжимай! — обессиленно прохрипел он и обнял пальцами попавший под руку член Стива. Тот охнул и задрожал, сжал ноги так, что Баки едва смог двигаться. — Тише, — зашептал он, оглаживая пальцами небольшой член. Он был таким приятно-твёрдым и влажным, что Баки зажмурился от удовольствия. Он уже совсем близко подобрался и готов был вылиться. Эта до тошноты сладкая судорога словно замерла на середине, не желая продлеваться, и Баки, застонав, задёргался быстрее, сжатый бёдрами Стива. Задвигался неровно, шлёпая кожей живота о напряжённые ягодицы, как вдруг Стив тихо вскрикнул, и в руке стало мокро и скользко от его тёплого семени. Баки уткнулся лбом в светлую, пахнущую травой макушку и, выдаивая Стива до капли, сам с облегчением излился между сжатых ног. Улыбка, растянувшая его губы, когда Стив запачкал ему пальцы, превратилась в усталый оскал. Хорошо, что Стив не видел его лица. Они лежали под шкурами, все мокрые и горячие, шумно дыша. Никто больше не дрожал, но Стив не скоро восстановил дыхание. Он отнял свой член из пальцев Баки, потому что тот просто так не мог его выпустить, и, испачкавшись, поднял руку к своим глазам: — Моё семя… — очарованно прошептал он. Баки хмыкнул в ответ: — Что, первый раз видишь? Но Стив вдруг сжал руку в кулак и сам сжался. Отстранился, чтобы больше не касаться ни обнажённой кожи Баки, ни его влажного и ещё не совсем опавшего члена. Баки опешил: неужели в первый раз? — Ты… это, не бери в голову, — мягко сказал он и снова придвинулся вплотную, прижимаясь и целуя в плечо, в шею, в ухо. — Это не больно. Я не хочу делать тебе больно. Только хорошо. Как сейчас. Плечи Стива дрогнули. Баки вздохнул. Он хотел бы погладить его по волосам, но по пальцам ещё текло семя. — Тише, не нужно, — Баки с силой взял руку Стива, сжатую в кулак, и заставил разжать. Он переплёл их пальцы и, повинуясь животному желанию, поцеловал костяшки Стива, а после широко лизнул их, пробуя влагу на вкус. Горьковато-солёно, вполне съедобно, вот что пришло ему в голову. Никогда прежде не было желания — а сейчас он был готов вылизать не только руки, но и всего Стива. Если бы тот только разрешил… — Мы можем всегда, когда ты захочешь. И не будет больно. Я слово даю. Стив ещё несколько раз тихо вздохнул, а потом затих и ровно засопел у Баки под крылом. Было так хорошо, так спокойно, что, даже засыпая, Баки не переставал счастливо улыбаться. Почему-то теперь он надеялся, что такого, как сейчас, у них будет много. Теперь друид на самом деле станет его. Только его.