Monster

Они сидели здесь уже примерно пару часов, если не больше. Выпит не один стаканчик кофе из автомата, пролито немало слез, уничтожено немало нервных клеток. Но они ждали. Тихо и покорно — в больнице иначе нельзя. Если начать кричать и требовать ответов, то крепкие санитары, не медля, «вежливо» выведут на улицу. Даже странно. И как им тут удается сохранять такое спокойствие и хладнокровие? И уж тем более внушать это другим. Хотя, с другой стороны, так ведь и должно быть. Это их работа. Клятва Гиппократа обязывает всех работающих здесь специалистов помогать, а не вопить о неизбежных страданиях. — Мистер и миссис Куинзел? Услышав свою фамилию, Шэрон тут же подскочила со скамьи, на которой сидела, и подбежала к вышедшему из палаты в коридор врачу. Ее муж, Ник, последовал ее примеру, оставив на журнальном столике полупустой стаканчик с кофе. — Как она? — обеспокоенно спросила Шэрон. — Уже лучше. Антидот подействовал, через десять минут ей вколют успокоительное, чтобы она смогла заснуть. Думаю, что завтра мы еще ее понаблюдаем, а потом вы сможете забрать ее домой. Прикрыв уставшие глаза, Шэрон с облегчением вздохнула. Она услышала именно то, что хотела: с ее маленькой девочкой все в порядке — и это самое главное. Это компенсирует все то волнение, что она и Ник испытали, когда стало известно о взрыве биохимической бомбы. Узнав, что Харли получила «дозу» этого жуткого вируса, женщине показалось, что земля ушла из-под ног, а сердце словно остановилось. Сама она на тот момент, как и Ник, была на работе, но в ту секунду, когда она узнала о заражении дочки, ее буквально разрывало от страха. И ненависти к самой себе. Не уберегла, не предвидела такое развитие событий — она слишком сильно испугалась за дочь. И не пережила бы, если бы ее не спасли. Слава богу, все обошлось. Не спросив разрешения, женщина оттолкнула доктора и поспешила в палату, но тот и не стал ее останавливать. Напротив, он сам как раз собирался предложить ей проведать девочку. Но вот отца врач пропускать не торопился. Вместо этого он отвел мужчину в сторонку, и тот, понизив голос, недоуменно спросил: — Что-то не так? — Не совсем… ваша супруга слишком эмоциональна, думаю, от вас ей будет легче принять эту информацию. Подсознательно Ник уже начал догадываться, о чем пойдет речь. Сразу было понятно, что вся эта история не пройдет для его малышки бесследно. Заражение взрослого человека — это одно, и совсем другое, когда дело касается детского, еще не до конца окрепшего организма. Только суть в том, что об этом легко лишь рассуждать. Еще легче — предполагать, будто это нечто абстрактное, чисто гипотетическое. Но вот когда приходит осознание того, что это может случиться с тобой или с кем-то из твоих близких — это как резкий удар под дых. Не дай бог кому бы то ни было услышать подобное о своем ребенке от врача. Не дай бог. — Разумеется, я могу ошибаться, — продолжил доктор, — как я уже сказал, мы понаблюдаем ее еще день, чтобы подтвердить или опровергнуть наши опасения. Но… — Но? — Сэр, в вашей семье у кого-нибудь были… проблемы с психикой? Услышав вопрос, Ник тут же нахмурился. Начало разговора и так было не слишком оптимистичным, а теперь к нему прибавился еще один тон мрачности. — Причем здесь это? — Дело в том, что… — врач делает паузу, вздыхает и продолжает: — Поймите, этот вирус был достаточно опасен. Чисто с профессиональной точки зрения я восхищаюсь тем, кто его создал: подобное влияние препарата на человеческое сознание — это… просто… — Ближе к делу, доктор, — перебил его Ник. Ему было совершенно наплевать, кто и зачем создал этот поганый вирус. Жизнь непременно накажет того мерзавца за столь ужасное изобретение. Но это сейчас более, чем второстепенно. — Да, конечно, простите. В общем, я… уверен, что даже для взрослого человека все это не пройдет бесследно. Антидот избавляет от вируса, но это происходит на физическом уровне, а не на ментальном. Вылечиться от инфекции — это одно, но вот справиться с последствиями случившегося психологически… — Короче. — Для неокрепшей детской психики это заражение будет куда более серьезным испытанием, нежели для взрослого человека, — наконец-то сказал мужчина. — Я не могу сказать точно, но у меня есть подозрения, что в дальнейшем у вашей дочери могут начаться… проблемы. Разумеется, это лишь гипотеза, и вероятность этого не так уж велика… — Тогда почему вы так думаете? — нервно спросил Куинзел. — Если у нее, — врач кивнул на палату, где сейчас были Харли и Шэрон, — есть генетическая предрасположенность к каким-то психическим расстройствам, то… Он не договорил, но Ник и так все понял: риск того, что у девочки начнутся проблемы, увеличивается. И именно вирус станет своеобразным толчком к этому. Черт возьми. Ник не был уверен, что стоит честно отвечать на заданный доктором вопрос. Вдруг, сглазит? Глупо, конечно, но его можно понять: от всей той жути, что он услышал за последние пять минут, у него моментально развилась паранойя. Он контролировал это, но менее страшно от этого не становилось. А ведь с людьми, как правило, случается именно то, чего они больше всего боятся. Мысли материальны — это мнение бытует не зря. Однако если подумать… Нет. Здесь это совершенно не причем. Медицина и предрассудки — понятия несовместимые. И в данном случае все эти бредни, которых Ник понаслушался от жены, отходят далеко на задний план. Сейчас речь о здоровье его малышки, как-никак. Поэтому здесь нельзя полагаться на удачу и гадать, пронесет или не пронесет. Здесь все нужно знать наверняка, и в случае чего — предотвратить все то плохое, что имеет хотя бы малейшую вероятность случиться с Харли. По привычке Ник достал из кармана пачку сигарет, но врач тут же одернул его, напомнив, что в больницах курить запрещено. Мужчина извинился и вернулся к теме разговора: — Когда моему брату было шестнадцать, ему поставили диагноз «Маниакально-депрессивный психоз». У наших родителей этого не было, но вот у бабушки… вероятно, он это от нее унаследовал. — Он лечился? Принимал таблетки, посещал психиатра? — Сначала да, а потом перестал. Не знаю, почему. Когда у него случился очередной приступ депрессии, он был дома один. В итоге, когда я заехал проведать его, то… — Ник тяжело вздохнул. — Я нашел его уже мертвым. Он был на кухне, с ножом в руке. Столько крови было… — закрыв глаза, мужчина устало потер веки. Смерть брата далась ему нелегко. Он проклинал эту чудовищную болезнь, которая свела его в могилу. И сейчас, понимая, что эта дрянь теперь может развиться у его собственной дочери… — Ясно, — вырвав собеседника из размышлений, произнес доктор, — значит, риск действительно есть. Не могу сказать точно, насколько высока вероятность, что у Харлин проявится эта болезнь. И все же… — Но ведь этого можно избежать? — с надеждой спросил Куинзел. — Разумеется. Прозвучало это не слишком убедительно. Сразу понятно: этот врач и сам не знает, как все обернется, он не уверен в своих собственных рассуждениях. И что теперь делать? Бояться, что он окажется прав, или спокойно жить дальше, надеясь, что он ошибся? Извинившись и сказав что-то про обход других пациентов, врач оставил Ника одного. Тот кивнул, подразумевая «спасибо», но с места так и не сдвинулся. Пора бы уже зайти к дочке, поцеловать в лоб, сказать, что любит и все такое. Но Ник не торопился этого делать. У него внутри все скрутило тугим жгутом, проклятая тревога, посеянная прошедшим разговором с доктором, не давала ему пошевелиться. Харли — его единственный ребенок. Если чертов вирус и вправду «растормошит» погруженный в сон ген, отвечающий за психическое расстройство, если с Харли в итоге случится что-то ужасное — он себе этого не простит. Как и Шэрон. Такова родительская доля: винить себя в том, что не сможешь, в случае чего, предотвратить. Даже если от тебя это никак не зависит. Ник краем глаза глянул в окошко на двери палаты, где сейчас находились его жена и дочь. Он увидел, что Харли улыбалась, а Шэрон держала ее за руку. Может, говорила ей, как сильно они ее любят, или что скоро они заберут ее домой. А ему предстоит зайти и разрушить эту идиллию новостями о том, что теперь ментальное здоровье Харли под угрозой. Шэрон наверняка сразу начнет паниковать, даже если сразу сказать ей, что это все не точно и что этого можно избежать. Но ведь все матери — те еще параноики, когда их детям что-то может навредить, пускай даже гипотетически. Ну, или почти все. По-всякому бывает. Натянув на лицо улыбку, Ник делает глубокий вдох и, наконец, заходит в палату. Его малышка тут же замечает его и улыбается в ответ. — Папа! Шэрон обернулась на вошедшего мужа, и он тут же увидел на ее лице дорожки от слез. Час от часу не легче… не хотелось бы стать тем, кто сообщит еще одну причину для новых слез, ведь они будут уже далеко не радости. — Привет, принцесса… — Ник обходит больничную койку и садится на другой край, беря в свою руку маленькую детскую ладошку. — Все хорошо? — Да… — кивнула Харли. — Мама сказала, что вы скоро заберете меня домой. — Все верно. Как только доктор убедится, что ты полностью здорова. — Кстати, — Шэрон отвлекла внимание мужчины на себя, — о чем ты так долго говорил с ним? — С кем? — С доктором, с кем же еще. И снова сомнение. Может, все-таки не говорить? Зачем лишний раз расстраивать ее? Вдруг, все в самом деле обойдется, и предположения врача так и останутся на чисто теоретическом уровне? Нет. Так нельзя. Это не та ситуация, которую можно пустить на самотек. Ник снова посмотрел на Харли, внимательно следившую за лицами родителей, и погладил по немного растрепавшимся русым волосам. Сперва нужно объясниться с Шэрон, и уже потом рассказать все Харли. Хотя, возможно, за него это сделает лечащий врач. Сообщать ребенку о возможной болезни нелегко. Кивнув на дверь, Ник встал и зашагал обратно в коридор. Шэрон, одарив дочь очередной теплой улыбкой, последовала за ним. У нее появилось плохое предчувствие, что Ник собирается сказать ей нечто такое, что ей, как минимум, не понравится. Просто потому что, будь это что-то хорошее — ну, или хотя бы нейтральное — он бы, не мешкая, озвучил это при дочери. А раз он хочет поговорить наедине… Харли проводила взглядом родителей и, как только они вышли в коридор, закрыла глаза. После введения антидота она чувствовала слабость и легкое головокружение, но врач сказал, что это нормально. Куда больше ее взволновало поведение отца. Он зашел к ней каким-то обеспокоенным, а теперь решил поговорить с мамой один на один… и Харли это не нравилось. Если родители обсуждают что-то в другой комнате, они либо ругаются, либо говорят о самой Харли. Об ее поведении или про ее успеваемость в школе. Но сейчас они вряд ли говорили именно про это. Да и на ругань это не было похоже. Харли открыла глаза и, снова повернувшись к двери, посмотрела на окошко. Родителей видно не было. Вероятно, они куда-то отошли, чтобы не смущать ее: они знают, что их дочь не лишена дурной привычки подслушивать. Или, на крайний случай, просто наблюдать, пытаясь угадать, о чем идет речь. Странный выдался денек. Возможно даже, это самый странный день за всю жизнь Харли. Она даже не помнит толком, что случилось. Все было, как всегда: она пришла в школу, отучилась, после чего зашла с подругами в клуб скаутов, где им выдали по несколько коробок печенья на продажу… а дальше все как в тумане. Ее как будто «переклинило»: ни с того, ни с сего она почувствовала необъяснимую злость и желание навредить кому-нибудь. Она и ее подруга, которая лежала вместе с ней в одной палате и сейчас спала, подбежали к полицейскому и стали уговаривать его купить у них печенье, а когда тот отказался — погнались за ним. А когда наконец догнали, стали колотить его, пока их не оттащили бросившиеся ему на помощь другие взрослые. Харли помнит, что кричала и вырывалась. Она была похожа на взбесившегося звереныша, казалось, она вот-вот пустит в ход зубы и начнет вгрызаться в прохожих. Врач объяснил ей, что она была заражена опасным вирусом, но Харли не слишком поняла, что все это значит. В конце концов, как вирус может вызывать безумие? Ей всегда думалось, что вирусы вызывают болезни, вроде ангины или гриппа, но никак не агрессию или желание запихнуть дурацкое печенье в глотку тому, кто не хочет его покупать. Странно все это, очень странно. Услышав звук открывающейся двери, Харли немного повернула голову и, вместо мамы или папы, увидела медсестру. — Так, милая, давай-ка… Женщина держала в руке шприц, и от его вида Харли тут же поплохело. Она ненавидела уколы, даже введение антидота, наверное, не вынесла бы, будь она на тот момент в здравом уме. — Что это? — с опаской поинтересовалась она. — Седативное. Тебе нужно поспать, чтобы окончательно вылечиться. Когда с ней говорили, как с маленькой, для нее это было немного обидно. Конечно, она еще не взрослая, но ведь уже и не глупый младенец — Харли уже десять, и ей хочется, чтобы к ней относились соответствующе. А когда с ней сюсюкаются — особенно доктора — это далеко не самое приятное, что можно услышать. Зажмурившись и набрав в легкие побольше воздуха, Харли позволила вколоть себе седативное. Когда препарат был введен, медсестра быстро проверила другую девочку и ушла. Пострадавших было слишком много, даже учитывая то, сколько людей погибло, будучи зараженными. Их количество было не таким уж большим, но, тем не менее, их было достаточно. Меньше, чем через минуту, Харли начала зевать: препарат подействовал. Когда она заснула, ее родители уже не стали заходить. Вместо этого они лишь взглянули на нее через окошко на двери палаты, а затем устремились к выходу. Им бы тоже не помешает отдохнуть. Хотя Шэрон это будет сделать довольно трудно: то, что ей сказал Ник, заставило ее забеспокоиться еще сильнее. Она всеми фибрами души ненавидела того, кто выпустил на улицы эту заразу. Теперь из-за этого у ее маленькой девочки могут быть проблемы с психикой — проклятье! На улице снова шел дождь, который, кажется, постоянно орошает Готэм. Но учитывая репутацию города, это не самая странная его особенность. И что здесь не так? То ли сам господь проклял это место, то ли еще какая напасть — непонятно. Но каждый житель постоянно спрашивает себя: почему здесь постоянно, чуть ли не ежедневно происходит что-то жуткое и страшное? Почему здесь постоянно объявляются какие-нибудь психи или убийцы, которые так или иначе норовят навредить всем и каждому? То Фальконе и Марони со своей мафиозной войной, то «монстры» из Индиан Хилл, то рыжий психопат с отрезанным лицом… ужас. Чего тут только не происходило. И неизвестно, чему еще здесь предстоит произойти. Сидя за рулем машины, Ник наконец-то позволяет себе закурить. Так он хоть немного успокоится. Ему хотелось бы пожаловаться на судьбу, но что-то подсказывает ему, что это еще не самое страшное, что могло произойти с их семьей. Ведь из-за этого вируса кто-то и вовсе погиб, а кто-то, возможно, умер от руки того, кто был заражен и в порыве ярости не контролировал свои действия. В любом случае, вся эта история, так или иначе, не пройдет бесследно для всех горожан. А ведь то ли еще будет… Можно было бы понадеяться, что взрыв этой биохимической бомбы — самый жуткий кошмар, который мог произойти с Готэмом. Но утверждать подобное было бы чересчур наивным. Нет, нет… наверняка, это еще «цветочки».