Ловушка для коршуна

Мнительная Аксал долго ломала голову, выискивая способ повидаться с Ацинуком, не вызывая подозрений. Ей казалось, будто хозяину известно её незримое присутствие во время беседы под звёздным небом. Она нарочно выдержала несколько дней после возвращения Нушрока, чтобы её отлучка в Олкетс не показалась господину министру слишком уж поспешной и он, чего доброго, не приказал следить за ней. Кухарка предпочла бы дождаться, когда Нушрок отбудет ко двору, чтоб отпроситься у Анидаг, но министр, как назло, задержался в замке. Время, между тем, утекало, а предатель, проникший в ряды зеркальщиков, вершил свою опасную работу. Наконец, ничего не надумав, Аксал решила: лучше всего скрывается тот, кто никуда не прячется. Ни к чему обманывать да юлить: Нушрок скорее оценит честность. Придя к такому выводу, кухарка поднялась к хозяйскому кабинету, робко постучав в дверь. — Войдите! — крикнул Нушрок. — Господин Главнейший министр… — начала Аксал, поклонившись, как полагается смиренной служанке. — Оставь эти церемонии, Аксал! — недовольно буркнул Нушрок, отрываясь от бумаг. — В моём замке можешь обращаться ко мне просто — господин Нушрок. — Господин Нушрок… — послушно повторила женщина, замешавшись от оказанной ей чести. С одной стороны, предоставленная ей вольность вполне объяснима: министру в королевском дворце осточертели придворные формальности, поэтому у себя дома он не так строго следит за их соблюдением. С другой — Аксал была первой и единственной изо всей челяди, кому он разрешил звать себя по имени. Все остальные обращались к нему «хозяин», «ваша светлость», либо «господин министр». — Так что ты хотела? — подбодрил её Нушрок. Пронзительные чёрные глаза лукаво сверкнули. — На дворцовой кухне ты вела себя куда смелей. — Хотела отпроситься на полдня из замка, повидаться с братом. Уж больно по нему соскучилась! — выпалила Аксал. И добавила, широко улыбнувшись. — Вы ведь мне сами обещали, господин Нушрок. Причина вполне уважительная, — подумала при этом лазутчица, — совершенно естественное желание повидать брата, сообщить, как устроилась на новом месте. Однако оказалось, что она слишком уж переоценила бдительность и подозрительность Нушрока. Министр, не вдаваясь в расспросы, как, бывало, делал Назаф, вяло махнул рукой: — Завтра утром Кямох поедет на рынок за провизией. Отправляйся с ним, поможешь выбрать пряности, а затем хоть до вечера гости у брата. И на будущее помни: ты ведь здесь не в тюрьме. В свободное время можешь уезжать к брату, или просто на прогулки. Бар, если будет свободен, отвезёт тебя, куда скажешь. Он умеет управляться с лошадьми, вот и поработает твоим кучером. Разумеется, — веско прибавил он, — злоупотреблять моей добротой также не нужно. — Не извольте беспокоиться, всё понимаем! Огромное спасибо, господин Нушрок! Аксал, польщённая и радостная от того, что всё так легко сошло, кокетливо присела в книксене. Она и не ожидала от хозяина подобного подарка! На следующий день мажордом Кямох, ведавший хозяйственными делами в замке, в том числе и закупкой провизии, приказал конюху запрягать лошадь. Бара подрядили отвезти мажордома и кухарку на рынок, что тот и исполнил с особым рвением, довольный новой обязанностью, давшей возможность побыть рядом с Аксал. После хождений по бесконечным продовольственным рядам, где прилавки ломились от всевозможной снеди, торгов и осмотров товара всё необходимое, не без участия Аксал, было закуплено и силами Бара погружено в повозку. Покончив с делами, счастливый и порядком уставший Кямох приказал ехать на Шелковичную улицу, где жила его родня. Тяжело спрыгнув с повозки, он сказал своим подчинённым: — До трёх часов пополудни вы свободны. Потом возвращайтесь за мной и едем в замок. Да смотрите, не запаздывайте! С этими словами мажордом скрылся в дверях, предвкушая отдых в кругу родни и сытный обед. Аксал хотела напомнить ему о разрешении Нушрока, но махнула рукой. В городе дел, кроме встречи с Ацинуком, у неё не было, да и возвращаться в замок пешком не хотелось. Бара тем паче ничто не держало в Олкетсе. Он намеревался завернуть на постоялый двор, чтоб дожидаться там урочного часа, но, узнав, что Аксал собралась к зеркальным мастерским, где трудилась сейчас дневная смена, предложил составить ей компанию. — Что ж, идём, пожалуй, — чуть поразмыслив, произнесла кухарка. Бар зарекомендовал себя человеком надёжным, неболтливым и вдобавок не испытывающим пиетета к хозяину. Поручив лошадь и поклажу присмотру слуг постоялого двора, они, не тратя времени впустую, пошагали по брусчатке, огибая прохожих. Рабочие кварталы, в особенности те улицы, где располагались мастерские по изготовлению кривых зеркал, легко узнавались издалека. Дома здесь, в отличие от нарядной центральной части Олкетса, где нередко встречались строения целиком из стекла, были преимущественно деревянными или каменными, угрюмыми, серыми, лепившимися облупленными боками друг к другу. Кое-где произрастали деревья, а цветники и газоны отсутствовали вовсе. Улицы здесь были узкими, дурно вымощенными, а жители бедными, измождёнными. И везде, везде, везде — кривые зеркала, показывавшие здания, украшенные лепниной, делавшей их похожими на пирожные, и принарядившихся румяных людей. Даже самый воздух здесь был другим: запахи из кожевенных мастерских и красилен смешивались с ртутными испарениями, миазмами со скотобойни. Недаром богатеи, случайно оказавшись здесь, зажимали носы: с непривычки местные ароматы сильно по ним ударяли. — Почему Нушрок хотя бы зеркальные мастерские не переведёт за город? — спросила Аксал, глядя на играющих в пёрышки мальчишек. — Жалеет денег на постройку новых зданий? — То ли жалеет, то ли боится, что зеркальщики возмутятся: на работу-де далеко ходить. А так всё под боком и мастерские испокон веков тут стояли, — хмыкнул Бар. — Чему тут возмущаться? — пожала плечами женщина. Они остановились у тянувшейся вдоль улицы стены из чёрного стекла, за которой располагались какие-то строения. Из их дверей валил пар, доносились гул и звон. Дышать сделалось ещё трудней. Это и были знаменитые зеркальные мастерские, где трудился Ацинук. Велев Бару остаться снаружи, Аксал не без внутреннего трепета толкнула створку ворот. В мастерских настал час обеда. Зеркальщики высыпали во двор, развернули узелки со снедью и, расположившись прямо на земле, принялись за трапезу. Ацинук сжевал ломоть хлеба с салом, утёр губы, затем взял луковицу и смачно захрустел ею, словно яблоком. — Гляди-ка, Ацинук, — пожилой мастер толкнул товарища локтем и указал на вошедшую во двор женщину в коричневом бумазейном платье и чепце. — Никак твоя сестрица? — Аксал! — обрадовался Ацинук. Приветливо помахав ей рукой, он обратился к надсмотрщику, лениво прогуливающемуся мимо обедавших рабочих: — Кинтал, дозволь поболтать с сестрой, видишь, навестить пришла. Я в долгу не останусь! — Мне что? — презрительно фыркнул надсмотрщик. — Твоё дело, как провести обеденный перерыв. Хочешь — брюхо набивай, хочешь — с красоткой болтай. К работе только вертайся вовремя, не то отведаешь плети! Произнеся эту тираду, Кинтал расхохотался. Говоря по чести, он не собирался претворять в жизнь свою угрозу, поскольку, сам хлебнув парнишкой труда в мастерской, ни кулаками, ни плетью по пустякам не махал и допускал некоторые вольности, которых, в общем-то, допускать не следовало. В его дежурство зеркальщикам работалось легче. Ацинук вскочил и, подбежав к сестре, увёл её в тень складов. Бар остался скучать, прогуливаясь вдоль стены. Предмет беседы брата и сестры его не интересовал совершенно. А, между тем, там было, что послушать. — Сестрёнка! — широко улыбнулся Ацинук, заключая кухарку в могучие объятия. Его веснушчатое лицо расплылось от радости. — Как устроилась, какие новости? — Служба моя та же, командую плитой да сковородками, — усмехнулась Аксал, — но живётся и вправду легче. В замке я на хорошем счету. — Значит, господам ты пришлась по нраву? Эх, будь у нас побольше времени, расспросил бы я тебя, как там поживают Нушрок с дочкой! — Душа в душу живут, если тебе интересно, — вздохнула Аксал, вспомнив собственного отца. — Знаешь, я, кажется, действительно приглянулась Нушроку… — Вот и продолжай в том же духе! — перебил Ацинук, ожидавший услышать нечто поинтереснее бабьих домыслов. Женщинам, известное дело, чуть внимания окажешь, как они уж напридумывают себе, в воздыхатели запишут. Ему же нужны иные сведения. — Я ведь к тебе не с пустыми руками, братик, — не разочаровала его кухарка. — Ну?! — превратился во внимание зеркальщик, торопливо мазнув глазами по сторонам — не подслушивает ли кто. Никто не проявлял к ним интереса: рабочие доедали обед, либо болтали, наслаждаясь возможностью подышать относительно свежим воздухом, Кинтал прохаживался меж ними. Аксал, поднявшись на цыпочки, прошептала в ухо брата: — Среди вас шпион Нушрока, некто Кенеф. Он должен выведать и сообщить министру, как тот сказал, кто мутит воду. — Ясно, — коротко бросил зеркальщик. Его ищущий взгляд остановился на худощавом востроносом человечке. Тот уплетал булку с брынзой и смешно топорщившиеся уши его шевелились в такт движениям челюстей. — Не волнуйся, он не узнает, о чём чужим знать не надо. — Осторожнее, Ацинук! — умоляюще проговорила Аксал. — Не переживай, сестрёнка, мы своё дело понимаем, — зеркальщик, не отрывая взора от Кенефа, успокаивающе положил ладонь на плечо сестры. — А ведь прикидывался, стервец, нашим в доску! — Эй, заканчивайте лясы точить, время вышло! — донёсся зычный голос надсмотрщика. — Пора, сестрёнка! — вздохнул Ацинук, снова крепко обняв её. — За предупреждение спасибо от лица всех мастеровых. А в следующий раз, — шепнул он, нагнувшись к уху Аксал, — приходи в общежитие, не сюда. Хорошо, сегодня дежурит Кинтал, а другой может донести. Распрощавшись, Аксал поспешила к Бару. Старый слуга предложил вернуться на постоялый двор, чтобы отдохнуть и перекусить, покуда не настал назначенный Кямохом час отъезда. Кухарка, довольная удачно выполненным заданием, согласилась и, взяв смутившегося вдруг спутника под руку, пустилась в обратный путь. Что касается веснушчатого зеркальщика, то он, на ходу бросив надсмотрщику монетку, которую тот поймал и спрятал с молниеносной быстротой, смешался с шеренгой людей, медленно втягивающейся в распахнутые двери мастерских. Улучив момент, он шепнул Кенефу: — Сегодня после смены приходи к старому дубу на берегу Латсурха. Дорогу знаешь? Кенеф молча кивнул. Он был рад тому, что старания его и дерзкие речи, произносимые в кругу мастеровых, достигли цели. Зачем же ещё Ацинук позвал его, если не для принятия в тайное общество заговорщиков? Кенеф знал о существовании так называемого кружка, куда допускали только проверенных людей. Мастеровые по вечерам собираются тесной компанией, ведут разговоры, за которые запросто можно угодить в тюрьму, а то и сразу на верхнюю площадку Башни, обсуждают какие-то книги. Это они бьют зеркала по ночам, они разбрасывают листовки с памфлетами, высмеивающими богатеев. Застигнуть их не так-то легко: каждый раз смутьяны собираются на новом месте, оставляя караульного, который при опасности должен подать сигнал. Кенеф потратил несколько месяцев, чтобы втереться в доверие к зеркальщикам. Он нанялся в мастерские, не отлынивал от работы, дышал ядовитыми парами, присматривался, прислушивался. Наконец-то его лишения вознаграждены! Кажется, зеркальщики клюнули на его уловки. Осталось самое главное: посетить несколько собраний кружка, чтобы окончательно рассеять подозрения мастеровых. И тогда, узнав, где они соберутся в следующий раз, он донесёт Нушроку, а уж тот с солдатами накроет смутьянов всех разом. И его, Кенефа, оделит почестями за то, что преподнёс бунтовщиков тёпленькими: хватай да за решётку. Предвкушая удачу, грядущие богатство и славу, Кенеф трепетал. Его большие уши горели от волнения. Едва дождавшись конца смены, он выскочил за ворота и, с трудом сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом, отправился к старому раскидистому дубу на берегу реки. Место там было глухое, безлюдное — для тёмных делишек лучше не сыскать. Усевшись между корней, привалившись к стволу спиной, соглядатай превратился в ожидание. Пролетело с четверть часа, когда со стороны города показались два человека. Кенеф, успевший перенервничать, узнал Ацинука. Компанию ему составлял бывший каторжник Ялтеп — кряжистый малый со зверской рожей. Десять лет он провёл в каменоломнях за нападение на почтовую карету, закончившееся убийством кучера. — Он, стало быть, тоже из них? — подумал Кенеф. Ацинук, приблизившись, кивнул ему, Кенеф, поспешно поднявшись, натянуто улыбнулся в ответ. Ялтеп, не удостаивая его ни жестом, ни словом, прислонился к стволу дуба. — Давно я приглядываюсь к тебе, Кенеф, — первым заговорил Ацинук. — Парень ты толковый, мыслишь дельно. Шпион Нушрока, почуяв недоброе, боялся даже дышать. — Ты слышал о тайном кружке? — спросил зеркальщик, потирая щёку в конопушках. — Слышал, — сдавленным голосом вымолвил собеседник. — Не правда ли, ты мечтал вступить в него, стать одним из нас… — лицо Ацинука исказила вдруг злобная гримаса. — Чтобы всех выдать Нушроку! — прорычал он. Кровь разом отхлынула от лица Кенефа. Дрожа, он сделал шаг назад. Тогда бывший каторжник отделился от ствола, преградил путь к отступлению. В сумрачных глазах Ялтепа бедолага прочёл смертный приговор. Кенеф беспомощно заозирался по сторонам. Вокруг не было ни души, только он, да главарь смутьянов со своим дружком, заманившие его в ловушку. Никто не услышит его криков, не придёт на помощь. Откуда они узнали? Кто им донёс? Где он допустил промашку? Возможно, его просто подвергают испытанию? Сейчас всё разъяснится, Ацинук улыбнётся и скажет, что испытывал его. Они не могли узнать. Не могли! Но зеркальщики всё так же злобно смотрели на него. — Ну… Нушроку? — залопотал шпион трясущимися губами. — Да за кого вы меня принимаете, братцы? — ударил он себя кулаком в тощую грудь. — Известно за кого — за доносчика и предателя! — прервал Ялтеп. — А у нас с предателями разговор короткий. — Это ошибка! Я ничего не знаю! Пощадите! — завопил Кенеф, упав на колени. Расширившимися от ужаса глазами, не в силах больше пошевельнуться, он смотрел, как каторжник, вытащив из кармана шёлковый шнурок, ловкими движениями вяжет петлю. — Ялтеп! — в нерешительности прикрикнул Ацинук. — Я сделаю всё, что захотите! — успел пискнуть Кенеф прежде, чем удавка затянулась на его шее. — Я никому ничего не скажу! — Верно! Ничего никому ты не расскажешь, крысёныш! — пропыхтел убийца, стягивая и стягивая шнурок до тех пор, пока Кенеф не перестал сопротивляться, пока хрип его не прекратился, а по телу не пробежали последние судороги. Безжизненная жертва рухнула в траву. — Пачкун! Не мог без этого! — заворчал Ацинук, безуспешно стараясь сохранять равнодушный вид. Зеркальщика трясло, голос его срывался. — Нельзя было отпускать, — невозмутимо ответил Ялтеп. — Побежал бы к Нушроку. Что смотришь? В нашем деле одними разговорами не обойдёшься, иной раз приходится и вот так. Давай, помоги мне! В то время как Бар, Аксал и Кямох, завершив дела в Олкетсе, катили обратно в замок, Ялтеп и Ацинук, ставший его невольным подельником, разделившись, возвращались в город. Они поклялись хранить молчание о том, что случилось под раскидистым дубом на речном берегу.