Покоряй и покоряйся. История нелюбви.

На закате своих бесконечно долгих лет у меня наконец нашлось время, чтобы обдумать все то, что произошло за мою весьма длинную жизнь. Сегодня, сидя в обычном парке на крашенной в непонятный цвет скамейке, я расскажу вам, а заодно и самой себе, о том, о чем больше не могу молчать. Итак... Мне было едва ли чуть больше девятнадцати, когда я вышла замуж. Хотя, назвать это "вышла замуж", в моей ситуации, наверно было бы кощунственным, потому что происходило это все не по "стандартному сюжету" сентиментальных романов. Мой отец был владельцем одной из нескольких интернет-компаний в нашем небольшом городе, и именно по этой причине наша семья никогда не бедствовала. Детство мое проходило в радостных красках: я купалась в любви матери и бабушки, и иногда, в основном, в двухнедельных отпусках за границей - в любви своего отца. Кроме того, я была единственным ребенком в семье, что, естественно, не могло не повлиять на мой характер: я порой была очень эгоистична, и если бы не моя бабушка, человек из шестидесятых, то, пожалуй, я стала бы той самой пустой тусовщицей, к которым теперь испытываю лишь ненависть. Отец не жалел денег на мое развитие: я посещала бассейн, курсы музыкальной подготовки, танцы по вторникам, и это все, помимо того, что я училась в школе с углубленным изучением иностранных языков. Возможно, у вас сложится мнение, что я выросла скучной ботаничкой, с графиком посещения туалета, но и тут вы не угадаете, потому что характер у меня, прямо скажем, современный. Не хипстер, конечно, но и не замухрышка с гулькиным хвостом вместо волос. В общем вполне себе обычная девчонка: длинные черные волосы, средний рост, худощавое, по наследству от отца, телосложение и мамины черные глаза. После окончания школы я поступила в университет, естественно, отец повлиял, чтобы это был филиал МосАП, поскольку собирался передать мне дела фирмы. Данное направление мне не нравилось, но подвести строгого отца, который всю жизнь посвятил тому, чтобы дать нам с мамой все самое лучшее, я не могла. В академии я повстречала свою первую любовь - Сашку, приметного шатена и просто умного человека - он учился на бюджете, его родители не были состоятельными людьми, и он стремился стать бизнесменом, чтобы быть им опорой. Отношения между нами складывались на удивление банально: поначалу мы дружили, но в силу молодости, дружба эта длилась пару месяцев, после чего мы оказались у него в постели, где я и лишилась пресловутой невинности. После этого наши отношения стали еще более странными: днем дружили, парой нас никто не считал, да и не стремились мы к таким высотам. А по выходным, когда родители Сашки уезжали на дачу, мы удовлетворяли наши молодые тела. И вот как назвать такие отношения? Полулюбовь? Недодружба? В общем, не заморачивались мы по этому поводу и регулярно предохранялись. Так вот я жила до поры, до времени, пока не случилось то, что принесло огромные перемены в мою идиллическую жизнь. Как-то раз, возвращаясь из универа домой, я увидела у подъезда карету скорой помощи, около которой суетились пара здоровых амбалов, активно закатывающих в нее каталку с моим отцом. Лицо его было бледным, а глаза нездорово блестели, судя по всему - от боли. Я подбежала к ним, что-то крича, но санитары хлопнули передо мной дверьми, и скорая на всех парах унеслась прочь. Домой я залетела так, словно была американским стелсом, затормозила только на пороге: в нашей двухэтажной квартире было непривычно тихо, только из комнаты родителей доносились мамины всхлипы. Я, не раздеваясь, пробежала туда. - Мама! Папа, что с ним случилось???? - Я кинулась к ней, присаживаясь на постель. - Юля...Отец он... - Судя по всему, мама не могла сейчас внятно объяснить, что же все-таки происходит. Набравшись терпения, я сходила на кухню за валерьянкой и, буквально насильственным методом, заставила мать выпить раствор. После десяти минут непрекращающихся всхлипов, она все-таки подняла на меня свои черные глаза и тихим шепотом начала: - Юля. Твой отец тяжело болен, возможно, жить ему осталось пару суток... Мои глаза наверно выдали шок, потому что мать, увидев мою реакцию, судорожно схватила мои пальцы и сжала их, пытаясь вернуть меня в реальность. Жестокую реальность. Я, своим невидящим взором, молча вопрошала. - Юля...У Паши рак головного мозга вот уже десять лет...Мы лечили...Но, по словам врачей, его смерть была только вопросом времени...В общем. Ты сама все поймешь. Завтра в больнице. А сейчас, не могла бы ты...оставить меня. Мать я решительно не понимала, но все же ушла в свою комнату. В эту адскую ночь я не сомкнула глаз, все думая о том, чем же я заслужила все это неведение. Ворочаясь на кровати, я понимала что вся моя распрекрасная жизнь летит к собачьим чертям. Отец, как бы я не была от него далека, в силу его постоянной занятости, теперь казался самым родным человеком в этом мире. Теперь, лежа на смятой постели в кромешной темноте, я понимала, что отныне моя жизнь никогда не будет прежней. Так, пролежав всю ночь в своих размышлениях на тему бытия, я не заметила как в комнате стало светло, пока не зашла мама, с абсолютно непроницаемым заплаканным лицом, и не сказала сиплым голосом, чтобы я собиралась. Собираться? К черту. Я, какая есть, в своей обычной универской одежде, состоявшей из черных узких брюк, классической рубашки и красного кардигана, уже изрядно помятых за бессонную ночь, выскочила в коридор, где уже одевалась мать. Ехали мы молча. Она, сжав руль, пускала слезы, стараясь не разрыдаться, я же, не переставая, курила отцовские сигареты, найденные мной в бардачке. Зачем теперь казаться примерной девочкой, когда мир рушится. Едва зайдя в больницу, я почувствовала, как мой желудок скрутило в тугой узел - я ничего не ела уже почти сутки, и больничный запах вызвал во мне потуги к рвоте. Мама достала платок и подала мне, после чего прошла к регистратуре. Элитная больница была пуста, видимо, была слишком не по карману людям среднего достатка. Нас проводили до лифта, отливающего сталью и направили на седьмой этаж - в отделение онкологии. Я мелко дрожала, следуя за матерью, и удивлялась, как она справляется со своими чувствами. Ах да...Она-то об этом знает уже десять лет. Это я оказалась недостойными ушами. Стало обидно. Но когда мы остановились у палаты с цифрой 11, все мои дурацкие мысли испарились. Я вздохнула, посмотрела на маму и кивнула. Та в ответ щелкнула стальной ручкой, нарушая тем самым, тишину больничной палаты. Это было печальное зрелище. Мой энергичный отец, весь увешанный трубками и какими-то, незнакомыми мне, аппаратами, полулежал на кровати, застеленной стерильными белыми простынями, в тон стенам, да и вообще всей окружающей обстановке. Увидев меня, он странно закряхтел и нахмурился, очевидно, его не устраивал мой помятый вид. Не знаю, какая теперь разница, как я выгляжу? Я хотела пройти дальше, но меня остановила мама, накидывая пропахший лекарствами белый халат. Тошнота подступила к пищеводу. Остановившись справа от кровати, я судорожно схватила его руку и почувствовала, как мои глаза наполняются горькими солеными слезами. Отец, слабо сжав мою руку, кивнул матери, очевидно, отдавая какой-то знак. Но мне было плевать, я снова погрузилась в свои громко звучащие в голове мысли, о том, каково это - терять близкого человека, да еще таким образом - зная, что он умрет через несколько ничтожных часов. Мама в это время что-то достала из шкафа, в которой аккуратно висела одежда отца и протянула мне. Это был белый конверт с моим именем, написанным ровным педантичным почерком моего папы. Я вопросительно посмотрела на мать и она, не скрывая слез, проговорила: - Он хочет, чтобы ты прочла это в день его похорон, - после чего она упала на колени возле его кровати и положила голову возле его руки, увешанной датчиками пульса. Он, увидев это, приложил усилие и положил свою бледную руку ей на макушку. Я простояла рядом с ним около часа, не смея никого из них обвинить в молчании, после чего, зашла дежурная медсестра и попросила нас временно покинуть палату - отцу необходимо было произвести процедуры. Мы нехотя вышли, и я обессилено опустилась на стул в коридоре, сжимая конверт, данный матерью. - Ты знаешь, что там? - Мама как-то странно глянула на меня и совсем поникла - слез у нее уже не было. - Очевидно, мы с тобой, окажемся в сложной ситуации после его смерти? - Она продолжала молчать, как будто я задавала риторические вопросы. Однако, переставать анализировать я не могла - иначе бы меня захлестнуло такое отчаяние, что меня бы непременно увезли в Кащенко, как особо опасный случай. Ничего не добившись от мамы, я сложила конверт вдвое и убрала его в свою сумку. Что-что, а просьба отца для меня священна. В больнице мы провели еще двенадцать долгих часов, наблюдая, как суетится вокруг отца персонал. По их настороженным лицам, я понимала, что все это реальность, а не какой-то дурной сон. Смерть вот-вот придет за моим отцом. Не знаю как это произошло, но я отключилась - нега забрала меня прямо там, под дверью палаты и я не смогла ей противиться. Проснувшись я даже не поняла, где я нахожусь, впрочем, увидев на потолке самодельный абажур вместо люстры, тускло осознала, что я у себя дома. Две минуты мне понадобилось на то, чтобы вспомнить, каким образом я сюда попала, и я поняла - уснула-то я в больнице, и теперь я дома, а папа там! Наскоро нащупав в кармане кардигана мобильник, я набрала мать. После десяти бесконечно долгих гудков, она, наконец, ответила, но я не успела ничего спросить: - Его больше нет, Юленька. *** День похорон выдался самым, что ни на есть, мрачным и дождливым, несмотря на июль, стоявший за окном. Я стояла на балконе, уже одетая в черное платье по колено и затягивала сигаретный дым до чувства горечи во рту. Пошел дождь, и мне подумалось, что это похоже на дерьмовую драму с таким же дерьмовым концом. Похоже пришло время становится взрослой. Закрыв дверь на балкон, я прошла в коридор и встала перед зеркалом. Передо мной стоял призрак прежней меня: бледное осунувшееся лицо, скрепленные на затылке волосы и потухший взгляд. А жить-то, как-то надо...Я запустила руку в карман и проверила в нем наличие письма - шероховатая поверхность коснулась пальцев, после чего я обулась и вышла в подъезд, мама уже ждала в машине. Едва подойдя к месту на кладбище, где должны были предать тело отца земле, я увидела силуэты в черном - это были все деловые партнеры отца и его немногочисленные друзья. Все они, как один, обернулись, едва заметив нас. Я держала над маминой головой черный зонт, даже не замечая теплых капель дождя, падающих на меня. Вся эта одноцветная толпа горестно зашепталась. Я их почти не знала, разве что смутно, и то, только тех, которых встречала на юбилеях отца. Возможно, они и были лицемерами и тому подобное, но в данный момент меня больше интересовала мама, которая, вдруг захлебнулась рыданиями. Причиной этому стал подъезжающий катафалк с телом отца. Увидев его гроб, я поняла, что переоценила возможности своей неустоявшейся психики: просто-напросто грохнулась в черное небытие. Очнулась я в тепле. У меня, похоже, скоро войдет в привычку разглядывать потолки, так часто я стала вырубаться. Вспомнив о главном, я резко подскочила на месте и тут же больно ударилась об этот самый потолок, только после сообразив, что нахожусь в автомобиле, а на меня в это время смотрит незнакомый мужчина. Ну как мужчина? Наверно, все-таки мужчина, ведь на вид ему лет 28. Он еще так внимательно меня рассматривал, что я впала в ступор, одновременно нащупывая в кармане конверт. Мужчина, увидев мое беспокойство, по поводу отсутствия конверта на месте произнес: - Я его взял. - И протягивая мне конверт, добавил, - Выпал, когда я нес тебя в машину. - Спасибо! - Я, толкнув дверь, выскочила, теперь уже под проливной дождь и обнаружила, что мы находимся в центральном городском парке, на парковке. Обреченно глянув на опускающееся заднее стекло, я спросила: - Зачем вы меня увезли!? - Там...там мой отец! - Я посчитал, что так будет лучше для тебя, Юли. Он так странно говорил, с каким-то непонятным акцентом, да еще и коверкал мое имя, что я шарахнулась от него и, не разбирая дороги, умчалась вглубь парка, совершенно не зная, что делать дальше, ведь мир рухнул. Пробежав с полкилометра, я выдохлась и остановилась возле деревянной беседки, служившей отдыхающим местечком для шашлыков. Но в такой дождливый день, отдыхающих не было, поэтому я плюхнулась на лавчонку внутри и, достав из кармана порядком помятый конверт, надорвала его. Увидев папин ровный почерк, слезы сами покатились из глаз, но я, успокаивая себя, вытерла их рукавом мокрого платья и принялась читать. "Дорогая Юленька, не плачь. Мне очень жаль оставлять тебя на рассвете твоей жизни, но судьба решила все за нас. Запомни, все, что я делал, было благом для тебя и твоей матери. Я прекрасно осознаю, что ты имеешь право злиться на то, что мы тебе ничего не сообщили о моей болезни, но поверь, так было гораздо лучше для тебя, каким бы это шоком не обернулось сейчас, тогда это было самым правильным моим решением. Теперь ты уже достаточно взрослая и все это осознаешь без труда. Прежде чем ты прочтешь дальше, прошу не держи обиды на меня, за все, что тебе придется сделать против своей воли. И береги свою маму, теперь вы остались одни. Сейчас я перейду к главному вопросу, решающему вашу дальнейшую жизнь. Я глубоко сожалею о том, что ты недостаточно сноровиста в делах бизнеса, даже можно сказать, бездарна. Зная твой склад ума, изучая тебя со стороны, видя, что ты учишься, дабы угодить мне, я понял, что после моей смерти вы вряд ли будете в состоянии вести дела фирмы. А это очень важно для того, чтобы ты могла закончить учебу, и чтобы твоя мама, никогда не работавшая, ни в чем не нуждалась, когда меня не станет. А это уже произошло. Именно поэтому, год назад, я заключил одну очень важную сделку с московским главой компании мобильной связи Степаном Михайловичем Заритским. Его имя ты еще услышишь...И даже будешь иметь к этому всему непосредственное отношение. Сделка заключается в том, что он становится совладельцем моей компании, которая в дальнейшем станет объединенной с компанией Степана Михайловича. Это очень выгодно, и, кроме того, я нашел способ, как обезопасить вас от возможных грязных игр со стороны этого человека. Помимо финансовой сделки, мы с ним заключили негласный договор, по которому его сын, Алекс, станет твоим мужем и, таким образом, весь капитал, который я в течение многих лет сколачивал, останется в семье...." Моя рука с грохотом врезалась в деревянный столбик беседки, и через несколько секунд тонкие красные струйки стали окрашивать дерево в буроватый оттенок. КАК ОН МОГ? Меня накрыл глубокий гнев и злая боль. Не понимая абсолютно, чем заслужила такое, я продолжала разбивать свою руку в кровь, стуча по несчастному дереву с удвоенной силой. И когда уже у меня помутился рассудок от душевной и физической боли, я рухнула на колени, роняя письмо и неосознанно вытирая окровавленную руку о песок. Последняя здравая мысль ускользнула, и я подчинилась своей недавней привычке падать в обмороки. Вдалеке прозвучал уже знакомый голос с акцентом, зовущий меня довольно громко. Однако темнота меня устроила больше. Папа, как ты мог!?