Глубокие воды

Он так просит тебя: "Ну, напой мне о чем-то важном". А слова у тебя - всё больше зола да сажа, Но ты сыплешь их щедрой горстью на лист бумажный, Потому что за ними приходит он, как к огню. У тебя что ни взгляд - то мимо, ни слово - язва, Ты их носишь с собой, как нищий - свою проказу, Говоришь: отойди, эта песня теперь заразна, А не сможешь уйти - тогда сам тебя прогоню. Я пою ни о чем, и ничто мне милее прочих, Потому не тоскую днём я, не вою ночью. Потому разговоры прерывистей и короче, И бежит тишина по извилистым проводам. Он все тянет к тебе ладони, пытаясь греться, Эта боль горячее жара, острее специй. Ты впускаешь его все ближе, почти что в сердце, А его у тебя и не было никогда. (с) Last_aT

***

Осень, 2015 Токио встретил его солнечной погодой, и кажется, лето в этом году совсем решило не уступать место осени. Все такими же теплыми были ночи, только в воздухе уже не пахло свежестью и тяжелыми цветочными ароматами, не было сладостного будоражащего возбуждения поздним вечером, не тянуло в работу, словно в омут. Но осень Камиджо тоже любил, и почему-то хотелось, чтобы стало по-осеннему прохладно, чтобы запахло дождями и опавшей листвой. До этого ждать еще долго, а настроение после минувших концертов именно такое — меланхоличное, но светлое. Он немного устал за этот последний рывок, и вернуться домой было приятно, хотя ему нравилась эта слабость после недостатка сна и работы на износ. Приятно было выкладываться, приятно было снова чувствовать себя как никогда живым. По дороге в студию он то и дело поглядывал в окно машины, отрываясь от телефона, и страстно хотел пойти сегодня куда-нибудь, просто пройтись, подумать. Мысли в голове неровно наскакивали одна на другую, предчувствие грядущей круговерти одновременно пугало и радовало. Он по такому соскучился. Что бы там ему кто не говорил. Телефон мигнул входящим сообщением. «Я заеду сегодня к тебе в студию? Есть вопрос». Было странно, но зачем-то он понадобился Хизаки. Они виделись последний раз незадолго до последних выездных концертов, но Камиджо не помнил, чтобы договаривался о встрече по возвращении. Это несколько нарушало его планы поработать в одиночестве, но как знать, может у Хизаки появилась какая-то интересная мысль. Откинувшись спиной на сидение, Камиджо закрыл глаза, вертя в пальцах телефон. Странно это — осознавать, что сейчас, как когда-то давно, идеи Хизаки снова имеют для него вес и смысл. Он всегда считал его действительно прекрасным музыкантом. Пока не наступил миг, когда он не смог больше видеть и слышать его, но ведь сказать такое — кощунство. Неправильно. Да и просто свинство, в конце концов, никто такого не заслужил, и уж тем более не заслужил Хизаки, но жизнь не спрашивала разрешения, поворачиваясь такими сторонами, о которых лучше не вспоминать. Снова и снова перечитывая сообщение, Камиджо отправил не менее лаконичный ответ, не задавая никаких вопросов. За последние годы он разучился интересоваться чьим-либо мнением, ему достаточно было высказать свое, точно зная, что все согласятся и кинутся выполнять. В этом было что-то пьянящее, какое-то ощущение власти и контроля, неведомое раньше. Не то чтобы он был тираном и деспотом. Просто видеть, как каждое твое слово не просто не подлежит обсуждению, а воспринимается как прямое безусловное руководство к действию — это, наверное, то, чего Камиджо в глубине души хотел всю свою жизнь. Чтобы никто не мог сказать ему, что это глупо, неинтересно, пошло или слишком. Очень уж часто он слышал это «слишком», каждый раз еле сдерживаясь, чтобы не садануть кулаком во что-нибудь. Он знал, что в нем самом всего и всегда было «слишком», всегда было чрезмерно. Наверное, окружающих бесило, что Камиджо не считал это недостатком. Поднимаясь в свою студию, он пытался припомнить, кто сегодня теоретически может быть там, цепляясь мысленно хоть за призрачную возможность не оставаться с Хизаки наедине, но увы — такой вещью, как расписание, он не интересовался в принципе, чтобы помнить его, да и что, в конце концов, может быть такого страшного в общении с Хизаки с глазу на глаз? Период «бархатной войны» окончен, теперь они снова будут заодно. Поймав свое отражение в зеркале в коридоре, Камиджо машинально улыбнулся, чуть откинув назад голову. Он привык всегда уходить в глухую оборону с помощью улыбки и заранее заготовленных ракурсов. Знал их все, все до единого, умея производить впечатление. Но кого ему сейчас впечатлять? Не Хизаки же, который знает его до последней мелочи. Впрочем, Камиджо решил, что выглядит он сегодня и в самом деле весьма эффектно. По крайней мере, после нескольких лайвов все могло быть хуже, но сегодня он даже неплохо выспался, тщательно оделся и успел выпить любимый кофе по дороге. Можно будет позже позвать Хизаки поужинать куда-нибудь, если только он не явился сегодня чтобы сказать, что передумал. Это было почти странно — думать о нем так же, как раньше. Как три или четыре, или даже лет шесть назад. Особенно после всего, что пришлось вытерпеть их взаимоотношениям. Студия встретила его тишиной. Это несколько удивило, ведь обычно здесь всегда кто-то был. Откровенно говоря, Камиджо думал, что Хизаки приедет первым, а он откроет дверь и привычно увидит его на диване в общей комнате отдыха, было бы отлично, если еще и с гитарой. Бросив сумку и пройдясь по помещению, Юджи понял, что разминулся с кем-то буквально только что. Кофемашина была еще теплой, кто-то явно забыл на столе нотные листы, хотя Камиджо не помнил этой папки. Сняв очки, он расположился за монитором, открыл последние сделанные перед лайвами наработки и только собрался углубиться в них, как приоткрылась балконная дверь, и в комнату проскользнул Хизаки. Конечно, он пришел раньше. Камиджо улыбнулся, откинувшись на мягкую спинку кресла, чуть склонив голову набок. — Привет. Как я мог забыть, что первым делом ты побежишь курить. Хизаки усмехнулся, кивнув ему и тщательно прикрыв дверь. — Кое-что не меняется, — он сел напротив, мимоходом бросив взгляд на папку с записями, все еще лежавшую перед Камиджо. — Посмотрел уже? — Не успел. Это твое? — Может быть, и твое. Если тебе понравится. Все ясно, Хизаки в очередной раз охватило внезапное вдохновение, и он примчался, не выдержав долгих расшаркиваний. Это тоже было совсем как раньше, до того, как все они погрузились в такой кризис, из которого вырваться оказалось не под силу. Камиджо любил, когда Хизаки загорался энтузиазмом и выдавал мелодии одну за другой. Обычно у него это получалось спонтанно, Юджи не был уверен, что прослушал и разобрал все черновые записи Хизаки, оставшиеся с 2011 и 2012 годов. А было что-то и более раннее. Хизаки просто приходил в одиночестве в студию, закрывался в комнате звукозаписи и писал все это, вероятно, на будущее. Будущее тогда так и не наступило, но все меняется. Может, оно наступит теперь. — Просмотрю сейчас, — решил Камиджо, подумав, что не стоит откладывать дела в долгий ящик. Хизаки кивнул, поставив локти себе на колени и упершись подбородком в кулак. Такая поза была какой-то очень мальчишеской, тщательно скрывающей его нетерпение. Так приятно было снова видеть его таким, особенно после той агонии, что творилась во время их последней записи три года назад. Дело прошлое, но, наверное, именно этот эпизод засел в мозгу Камиджо особенно четко. Как же они тогда любили и ненавидели друг друга, одновременно страстно желая прибить или вытрясти признание, что оба чудовищно ошибаются. Это воспоминание шевельнулось очень некстати, оно было не то чтобы очень неприятным, скорее неуместным. Камиджо подсознательно избегал думать о том непростом времени, события которого напоминали ему врачебную операцию. Сама по себе она не ужасна, но шрам до сих пор саднит, на погоду или просто так. — Ты не смотришь. Ему понадобилась секунда, чтобы понять, к чему относились слова Хизаки. — Все-то ты видишь, — улыбнувшись, Камиджо покосился на него, и Хизаки невозмутимо пожал плечами: — Нет. Просто у тебя взгляд застыл в одной точке. — А ты не стой над душой, — беззлобно посоветовал ему Камиджо, на что Хизаки почему-то коротко рассмеялся и встал. Секундное наваждение отпускало, Юджи провел кончиками пальцев по переносице. Требовалось некоторое время, чтобы перестать вот так проваливаться то в прошлое, то в связанные с ним мысли. А может, и время здесь было не помощником. Кто бы что ни думал, но ни Камиджо, ни Хизаки не были больше такими же, как прежде, как не была прежней и группа. Не о чем сожалеть, просто надо привыкнуть. Погрузиться в безусловно интересные наброски снова ему все никак не удавалось, за спиной тем временем щелкнула кнопка включения кофемашины, и Камиджо украдкой обернулся через плечо, чтобы увидеть, как Хизаки по очереди заглядывает во все чашки, пытаясь найти чистую. «Чего только не сделаешь, чтобы не мыть посуду», — хотел насмешливо прокомментировать Камиджо, но не успел. — Это только вторая чашка за сегодня, — опередил его Хизаки. — Да на здоровье. Когда-то давно, примерно в прошлой жизни, окружающие по очереди напоминали Хизаки, что пора остановиться: кофе, как и сигареты, приобрел для него статус своеобразного наркотика. Камиджо иной раз казалось, что у него бы, наверное, затряслись руки и начался нервный тик даже от половинной дозы кофеина и никотина, которую потреблял ежедневно в сутки их гитарист. А сразу после объявления паузы он вообще жутко раздражался из-за каждой мелочи и как-то вышел из себя, когда Теру неуверенно заметил, что пять чашек за два часа — это перебор. Опираясь левой рукой о стол, ожидая, пока сварится кофе, Хизаки выстукивал пальцами какой-то незамысловатый ритм. У него были очень крупные кисти, и Камиджо посетила мысль, что имидж принцессы, мягко говоря, не то, что ему подошло бы. Он нередко об этом думал, ровно до того момента, пока гитарист не перевоплощался перед выходом на сцену. И вот в такие мгновения уже невозможно было представить его в другом образе. — Хи, — окликнул его Камиджо, прежде чем снова вернуться к папке, которую держал в руках. — Мм? — не оборачиваясь, Хизаки заправил светлую прядь за ухо. Сегодня он не собрал волосы в хвост, ровные и блестящие, они опускались по спине ниже лопаток. — Какие у тебя планы на вечер? Хизаки удивленно посмотрел на него. Камиджо сделал вид, что не заметил этого, продолжая скользить взглядом по нотным листам. — Мы никогда не умели общаться быстро, все равно просидим тут до вечера, сейчас я попрошу тебя наиграть рисунок, и тогда мы застрянем тут до самого ужина, — коротко вскинув взгляд, он слабо улыбнулся. Что поделать, если они с Хизаки слишком уж хорошо знали друг друга. — Я просто сразу экономлю время. — Ну, что ж, ты уже все сам решил, — Хизаки пожал плечами, снова отвернувшись к кофемашине, но Камиджо подумал почему-то, что планы на вечер у Хи как раз могли и быть. И было приятно, что он, как и прежде, отодвигал и отменял все ради него. Ресторан Камиджо выбрал, не особо раздумывая, просто по описанию, заранее предвкушая, как Хизаки недовольно наморщит нос, когда увидит, куда его привели. Ожидания тот оправдал и, обнаружив у своей тарелки ряд вилок разной длины, обреченно произнес: — Вечно я с тобой вляпываюсь в неприятности. — Не вижу никаких неприятностей. — Они прямо передо мной. Как этим всем пользоваться? Камиджо старательно сохранял предельно серьезное выражение лица, хотя внутренне его разбирал смех. — Откуда я знаю, я же не умею есть вилкой. Хизаки слегка пнул его по ноге под столом. — Очень смешно, Кисаки отлично пошутил, ты все никак забыть не можешь. Ну, так и все-таки?.. — Идешь по порядку, начиная с края, — Камиджо продемонстрировал свою самую обаятельную улыбку, и Хизаки тяжко вздохнул в ответ: — В кино видел? — Вроде того, — продолжая улыбаться, он поднял свой бокал. — Твое здоровье, Хи. Заведение и правда было чересчур вычурным, похожим на киношное, зато вино оказалось терпким, и вкус даже после одного глотка долго таял на языке. Хизаки наверняка предпочел бы бокал хорошего пива, но Камиджо рассудил, что один раз тот может и перетерпеть. Вид с восемнадцатого этажа открывался отличный: Камиджо поймал себя на том, что уже в третий раз отворачивается от своего собеседника и смотрит на простирающийся дальше горизонта город, горящий разноцветными огнями. Вышка Tokyo Skytree прямо напротив в этом светящемся великолепии казалась вершиной мира. Хизаки же сидел спиной и любоваться захватывающим видом явно не хотел. — Знаешь, Юджи, мне это кое-что напоминает. — Что именно? — Как ты нас потащил в похожую забегаловку в Париже. — Не помню. — А ты попытайся. Там все выглядело так же дорого, а кормили какой-то дрянью. Понадобилась секунда, что Камиджо понял, о чем говорит Хизаки. — У той забегаловки, как ты сказал, было три мишленовские звезды, — с деланным возмущением напомнил он. — И ресторан тот, между прочим, рекомендовали во всех путеводителях. — Еда от этого там более съедобной не стала. Хорошо, что они хоть додумались открыть напротив Бургер Кинг. Хизаки старательно сохранял постную мину, как будто действительно был недоволен, и Камиджо, не выдержав, негромко рассмеялся. Было приятно вспомнить подзабытую историю, когда по его инициативе вся группа попала в ресторан, где давали настолько утонченные деликатесы, что их трудно было оценить непросвещенным посетителям. Юки и Масаши после этого прямым ходом отправились за гамбургерами, Теру так и не смог наесться своим крабом, и в результате тот ужин стал причиной долгих шуток, как будто Камиджо сам приготовил таких несъедобных, похожих на резину улиток и все остальное, чем их угощали. — Если бы не Бургер Кинг, вы бы меня тогда убили, — отсмеявшись, заметил он. — Были такие мысли, — несмотря на строгий тон, уголки губ Хизаки едва заметно дрогнули. — Хорошее было время, — неожиданно вырвалось у Камиджо. — Да, хорошее. И сейчас не хуже. Покачав головой, Камиджо снова перевел взгляд за окно, когда почувствовал, как в кармане вибрирует телефон. — Кстати, знаешь, о чем я недавно вспомнил? — Хизаки не услышал, что Камиджо звонят, и продолжал говорить. — У меня осталась уйма наработок еще трехлетней давности, которые я временно отложил, а потом просто забыл. Так вот, решил я поднять тот материал, и был почти уверен, что… Камиджо рассеянно кивнул, показывая, что слушает, и вытащил телефон. «Кайто» светилось на дисплее, и он без особого сожаления провел пальцем по экрану, сбрасывая вызов. Не хотелось отвлекаться, нарушать особенную атмосферу этого вечера. Только теперь он обнаружил, что во входящих висит еще и непрочитанное сообщение, которое он не заметил, но, не пожелав отвлекаться и на это, все же убрал телефон. — Ты уверен, что тот материал стоит использовать? — сделав еще пару глотков вина, Камиджо посмотрел на Хизаки в упор, отчего тот слегка сжал губы и как-то неопределенно кивнул. — Почему нет? Я тогда много писал. Да и ты тоже. — Да, вот только те тексты по-хорошему лучше всего сжечь. Ты же понимаешь, эмоции… Чего-чего, а эмоций тогда было через край. — Музыка — это в любом случае эмоции, — возразил Хизаки. — К тому же я никогда бы не смог взять мелодии, написанные для тебя, и написать на них что-то под голос Зина. Им очень кстати принесли заказ, Камиджо успел закрыться и не выдать себя, когда Хизаки так спокойно сказал это. Хотя сейчас ему было намного легче реагировать равнодушно или даже выказывать вежливый интерес к группе Хизаки, пусть внутри и ворочалось что-то колкое и обидное. Но, в конце концов, они же не в песочнице, какие тут могут быть обиды. — Нет, ты мог бы. Я ведь использовал нашу музыку для своих релизов. — Только ту, что написал ты сам. Хизаки сосредоточено устремил все внимание в тарелку, но Камиджо продолжал испытующе смотреть на него. Его не удивило, что Хизаки следил за его деятельностью, но напоминало это все взаимный пакт о ненападении с нацеленными друг на друга пушками. Никто так и не осмелился выстрелить, но наблюдали они друг за другом слишком пристально. — Тебе нравилось? То, что я делал? — не удержался Камиджо. — Конечно, нравилось. Мне всегда нравится то, что ты пишешь, Юджи. Какое-то время они сидели молча, делая вид, что поглощены ужином. Камиджо понимал, конечно, что эта неловкость между ними вряд ли пройдет быстро и навсегда. Для всего требовалось время, даже для того, чтобы заставить себя не подводить каждую мысль в беседе под другой проект и другого человека. Особенно учитывая, что и здесь тоже были свои подводные камни, о которых Хизаки знал. Нужно было что-то сказать, не бросать все вот так, на полуслове. Хизаки не настаивал, но Камиджо вопреки собственным словам не любил недосказанности. Он откинулся на высокую спинку стула. — Знаешь, я правда всегда любил и ценил твою музыку. Наверное, даже больше, чем свою. И именно поэтому я всегда готов отдать тебе право на самоопределение. Конечно, если ты хочешь, мы можем использовать что-то из написанного три года назад. Покажем ребятам, сядем все вместе за аранжировки. Но не лучше ли будет начать с нового? С чистого листа? Не с того, на чем все закончилось. Я не хочу снова испытывать те эмоции. «Те эмоции». Как эти слова подействовали на Хизаки! Камиджо не нужно было даже особо приглядываться, чтобы понять это. Помолчав пару секунд, так и не посмотрев на него, зато почти ополовинив бокал, Хизаки сделал попытку улыбнуться. — Ты прав, конечно. Сам не знаю, с чего мне пришло в голову, что… Не дав ему договорить, Камиджо протянул руку через стол и слегка сжал его кисть. Он старался смотреть на Хизаки по-доброму, старался быть максимально открытым и искренним. Как давно и ни с кем уже не был. — Не обижайся. И не принимай на свой счет. Было много всего, глупо кого-то винить. Я верю в тебя и всегда верил, ты пишешь великолепную музыку. Почему бы тебе не подумать о сольнике? Эта высказанная спонтанно мысль была неожиданной даже для самого Камиджо. Он вовсе не собирался подталкивать Хизаки к планам о новом сольном альбоме, но, если подумать — почему бы и нет? У каждого творца должно быть чувство выхода. Руку Хизаки не отдернул, но чувствовалось, что он напряжен, и это случайное прикосновение вызывает в нем смешанные чувства. Молча чуть кивнув, словно извиняясь, Камиджо отпустил его и опять принялся за свой ужин. — Как думаешь, мы сможем когда-нибудь общаться без всего этого? — у Хизаки, казалось, пропал аппетит, он смотрел куда-то поверх плеча Камиджо, но расстроенным не выглядел. Скорее, был задумчив. — Конечно, сможем. Ты сомневаешься? Покачав головой, Хизаки завел руки назад, собрав все-таки волосы в хвост, затянув снятой с запястья резинкой, которую Камиджо поначалу принял за браслет. Следить за его вроде бы такими знакомыми жестами, тем не менее, все еще было интересно. Камиджо чувствовал, что отвык от Хизаки ровно настолько, чтобы вновь ощущать желание узнать его, проводить с ним время, завладеть его вниманием. Следовало что-то предпринять, сгладить рабочие углы, которые образовались за то время, когда каждый из них была занят исключительно своими делами. И Камиджо решился. — Но знаешь, оставь папку с нотами. Я все равно хочу посмотреть. Может, попробую наиграть что-то дома. — Да я все равно не забрал ее с собой. Лежит у тебя на столе в студии. Ты еще заедешь сегодня туда? Юджи снова подумал о пропущенном звонке и сообщении, и был уверен, что пока они тут сидели с Хизаки, звонков и сообщений могло прибавиться. — Не думаю. Лучше заберу завтра с утра. Есть еще кое-какие дела сегодня. Хизаки с сомнением взглянул на часы, но потом тепло улыбнулся. — Я отвык от твоего безумного распорядка дня. Ты вот ругаешь меня за кофе, я же никогда не мог понять, как тебе хватает сил ложиться в четыре утра и вставать чуть свет. Изобразив на лице хищную улыбку, Камиджо поставил локти на стол, упершись подбородком в сложенные пальцы. — Я вампир, забыл? Хизаки рассмеялся, согласно кивнув. — Ну да, а я принцесса. И принцессе, к сожалению, уже пора. — Иначе дракон заметит твое отсутствие? Это конечно была шутка, и даже без какого-либо подтекста, но от внимания Камиджо все равно не укрылось, что улыбнулся Хизаки на это как-то натянуто и нервно потеребил пуговицу на жакете, прежде чем застегнуть. — У меня нет драконов, Юджи, ты это знаешь, — поднявшись из-за стола, он вдруг замешкался, — когда мы теперь увидимся? Камиджо задумчиво посмотрел на него снизу вверх. — Даже не знаю. А это важно? — Думаю, да. — Не торопись слишком сильно, Хи. Ничего не ответив, Хизаки слегка улыбнулся на прощание, и все время, пока он шел через зал к выходу, Камиджо наблюдал за ним. В чем-то Хизаки очень сильно переменился, но в чем — было непонятно. Он вроде бы стал более мягким и понимающим, но в то же время оброс тонкой, но прочной броней. Он стал реже смущаться, лучше контролировал себя. Должно быть, все это пришло к нему вместе с новой группой. Значит, все-таки худа без добра нет. Час был уже поздний, и Камиджо не хотелось беспокоить своего водителя, он вполне мог доехать до дома и на такси. И уже в машине вдруг вспомнил о входящем звонке и все-таки вытащил телефон. Сразу три пропущенных его несколько озадачили. На Кайто это было не похоже, при всех трудностях в общении с ним, он никогда не был навязчивым и не звонил больше одного раза, если Камиджо ему не отвечал. Во входящих сообщениях было еще веселее. 18:10 — «Срочно необходимо поговорить с Хизаки, пожалуйста, сообщи, если он с тобой». 20:34 — «Это действительно очень важно, прошу, перезвони или ответь на звонок». 22:02 — «Да возьми ты уже трубку, сукин сын!» Последнее откровенно забавляло. Пожалуй, после такого можно и перезвонить. Рассеяно глядя на сияющие огни вечернего города, Камиджо поудобнее устроился на заднем сидении такси, приготовившись слушать монотонные гудки в трубке. Но ответ последовал чуть ли не сразу, будто на том конце держали телефон наготове. — Тебе действительно так сложно было ответить? — огорошил собеседник сразу же, без каких-либо приветствий и расшаркиваний. — Ты не допускаешь, что я был занят? — спокойно поинтересовался Камиджо, хотя, судя по голосу в трубке, дураку было понятно, что все если не на грани катастрофы, то точно очень плохо. Что могло такого случиться-то, черт возьми? — Хизаки с тобой? — продолжал тем временем Кайто, всегда обычно такой вежливый и деликатный. Камиджо даже не стал особо его мучить и держать долгие паузы или переводить тему. — Заезжал сегодня ко мне в студию. Наверное, сейчас уже на полпути домой, — помолчав, Юджи все-таки не выдержал и улыбнулся, как и всегда, общаясь с этим человеком. — Это все не мое дело и мне совершенно не интересно, но что-то случилось? — Случилось, — коротко отозвался Кайто и сбросил вызов. Сегодня был определенно какой-то очень загадочный день. И у Камиджо было предчувствие, что он еще не закончен и это не все интересные повороты. Домой он приехал слишком поздно, чтобы заниматься делами, но чувствовал при этом непривычную бодрость, как будто не встал на рассвете и не работал в студии около десяти часов. Первым делом, даже не включая нигде свет, Камиджо направился в душ. Большинство людей по приходу домой чувствовали необходимость вымыть руки, он же часто испытывал желание вообще смыть с себя весь ушедший день. После водных процедур лучше думалось, да и дышалось легче. Некоторых забавляла эта привычка, Юичи, например, откровенно веселился даже в турах, и пару раз, когда они оказывались у Камиджо дома вдвоем, сразу же проходил по коридору к ванной комнате и распахивал дверь со словами: «Прошу вас, ваше величество!». Позже ничего забавного в этом Камиджо уже не видел, но сейчас, вдруг вспомнив, улыбнулся невольно шутке Ю. Яркий свет, отраженный в зеркальных поверхностях, резанул по глазам, и Камиджо поморщился, но скорее от очередного прилива непрошенных воспоминаний. День непроходящей ностальгии. Странно, что за время, проведенное в ресторане с Хизаки, они ни разу не упомянули имя Жасмина. «К черту все», — скомандовал себе Камиджо. Сегодня у него было удивительно хорошее настроение, не стоило его омрачать. В ванне к Юджи почему-то всегда приходили творческие идеи. Когда-то он слышал, что подобное свойственно многим, но не думал, что среди его знакомых найдется хотя бы один, размышляющий под душем о новых песнях. Этот вечер не был исключением и, вытираясь полотенцем, Камиджо мельком поглядывал в большое зеркало над раковиной, думая, а не позвонить ли Меку. Было уже, конечно, поздно, но его гитарист привык, что порой Камиджо звонил в любое время суток с предложением встретиться, к тому же, рано Меку никогда не ложился. Юджи уже потянулся за халатом, когда тишину в квартире неожиданно разорвал звонок в дверь. Рука на секунду замерла в воздухе, и Камиджо, выдохнув через сжатые зубы, продолжил неторопливо одеваться. Хороший хозяин не будет встречать гостей в таком виде, да еще и с мокрыми волосами, но в свое оправдание он отметил, что и незваные гости так поздно не приходят. Кроме того, если на пороге под его дверью стоял именно тот, о ком он подумал, соблюдать церемонии не имело смысла. Нарочно не торопясь, Камиджо вышел из ванной и включил свет сначала в прихожей, потом в гостиной. В дверь нетерпеливо позвонили снова, и будто в отместку Юджи испытал садистское желание не открывать вообще. «Еще ногой постучи», — мысленно посоветовал он гостю. Происходящее становилось все более забавным. Щелкнув замком, Камиджо помедлил минуту, прежде чем толкнул дверь, специально испытывая терпение ночного визитера. — Добрый… вечер, — у Кайто был откровенно обескураженный вид, он явно не ждал, что ему откроют. Видимо, решил, что дома никого нет, а не уходил из чистого упрямства. У него было очень выразительное лицо, а сейчас так особенно, и он был действительно растерян, Камиджо даже почудилось, что в глазах мелькала тень самого настоящего отчаяния. — Если ты все еще ищешь Хизаки, его здесь нет, — не удержался от шпильки он. Кайто на миг сжал губы так, что те побелели. — Я не ищу здесь Хизаки, — отчеканил он деревянным голосом, который сам наверняка считал спокойным. Быть может, Кайто даже гордился своей выдержкой. Пожав плечами, Камиджо отступил вглубь прихожей, пропуская гостя. Можно было, конечно, продолжить развлекаться и поинтересоваться, кто дал ему право вламываться сюда среди ночи, но не хотелось развлекать соседей. Кайто имел дурную привычку снимать обувь без помощи рук, наступая на задники, и пристраивать верхнюю одежду куда попало: на тумбочку, на табуретку, да хоть даже на пол, лишь бы не на вешалку. С одной стороны, эта неряшливость слегка раздражала, с другой Камиджо казалось в такие моменты, что Кайто моложе его не на десять лет, а на все двадцать. От этих мыслей он почему-то чувствовал снисхождение. Не желая видеть в очередной раз, как ночной гость привычно издевается над своими кедами, Камиджо прошел в комнату и устроился на диване, вытянув ноги, будто в ближайшее время ему предстояло приятное чаепитие. Оцепенение от первых неловких минут на пороге Кайто уже отпустило, и в гостиную, затопленную приглушенным теплым светом торшера, он вошел довольно решительно, но потом зачем-то метнулся сперва в сторону зашторенного окна, постояв так какое-то время, прежде чем обернуться, наконец, к хозяину дома. Обстановка уютной теплой гостиной, утопающей в полумраке, располагала к неспешным доверительным беседам и приятному времяпрепровождению, и оттого теперь так неуместно смотрелся здесь его гость. Напряжение исходило от Кайто тревожными волнами, и когда он заговорил, голос заметно дрогнул. — Ты не хочешь мне объяснить, что вообще происходит? «О как!» — чуть было не выдал насмешливо Камиджо: с такой претензией к нему давно никто не обращался. — Что происходит? — вкрадчиво повторил он. — Ты названиваешь мне весь вечер, когда я перезваниваю — швыряешь трубку, после вваливаешься ко мне среди ночи. Вроде все? — Ты все равно не спал! Теперь Кайто шагнул в сторону двери, и Камиджо почувствовал, что его самого разрывает от двух противоречивых желаний: прикрикнуть, велев успокоиться, или продолжать спокойно смотреть, ожидая, пока парень расколется сам. Любопытство победило, он, как ни старался, не мог предположить, что довело вокалиста Хизаки до такого состояния, а узнать очень хотелось, и потому Камиджо миролюбиво предложил: — Не мельтеши. Сядь и объясни нормально, что случилось. Кайто в ответ резко выдохнул, словно собрался вывалить на Камиджо все, что думает о его напускной вежливости, но в последний момент передумал и не то что сел, а скорее, рухнул в кресло напротив. Неосознанно он устроился на самом краешке сидения, как на низком старте, готовый рвануть в любой момент и, опустив руки на колени, впился пальцами в джинсовую ткань своих штанов. Камиджо отметил, что расположились они просто отлично — за его спиной горел торшер, он хорошо видел своего собеседника, тогда как лицо его самого отчасти скрывала тень. — Ну? — поторопил он. — Я кое-что узнал, — выдохнул Кайто и отвернулся, добавив чуть тише: — до меня дошел слух. Он умолк, и Камиджо, про себя сосчитав до трех, возвел глаза к потолку: — Слушай, я еще не научился читать мысли, а ты здесь не на допросе, чтобы я тебя пытал. Какой еще слух? Кайто медленно повернул голову в его сторону, и если бы Камиджо знал его немного хуже, подумал бы, что тот специально нагнетает обстановку. — Что Юки и Масаши уходят, — еле слышно произнес он. — Из группы. Чем Камиджо всегда по праву гордился, так это умением сохранять невозмутимость в самых нелепых и неожиданных ситуациях. Он-то ожидал другого и уже даже приготовился отбиваться заранее подобранными словами. Но Хизаки, похоже, так и не нашел в себе смелости сказать Кайто про кое-что более интересное, чем уход двоих членов группы. Сейчас навык держать лицо снова сыграл Камиджо на пользу: Кайто буквально впился в него глазами, стараясь уловить малейшую эмоцию на лице, если такая промелькнет. Упершись локтем в свое колено, Камиджо пристроил на раскрытую ладонь подбородок и вежливо улыбнулся. — Позволь узнать, откуда прилетел слух, — он искренне старался, чтобы его голос не звучал слишком снисходительно. — Если в интернете прочитал, то добавь этот сайт в черный список. Еще и не такое там найдешь. — Разумеется, нет, — Кайто мгновенно разозлился. — Я… случайно узнал. Сегодня. Он на мгновение отвел глаза, и Камиджо этого хватило, чтобы утвердиться в своем подозрении. — Ясно, — кивнул он. — Теру по-прежнему не умеет хранить чужие секреты. — Да при чем тут он вообще! От досады парень закусил губу, но сожалеть о срыве было уже поздно. — Ты знал, да? — Почему ты так решил? — Да потому что ты нихрена не удивился! — Кайто, ты знаешь, сколько лет я в этом всем? — устало поинтересовался Камиджо. — Я уже давно ничему не удивляюсь. И если уж на то пошло, чего ты от меня хочешь? Его гость замялся. У него была еще одна дурацкая привычка: когда он нервничал, то машинально скреб ногтями все, что подвернется. Сейчас он терзал собственную штанину, и Камиджо, глядя на это, почувствовал себя неуютно. Пора было заканчивать. — Я просто тебя спрашиваю, — наконец ответил Кайто. — А не лучше ли для начала спросить непосредственных участников? Кого-нибудь из вашей ритм-секции? — Я с ними уже виделся. Я хотел поговорить с Хизаки! — Мудрое решение. — Но он не отвечал, и… — И? Что ж ты к нему среди ночи не пошел? Глаза Кайто заметно потемнели, он немного опустил голову и теперь глядел почти исподлобья. «Ты притащился ко мне за утешением, поддержкой и заверениями, что все будет хорошо», — мгновенно раскусил его Камиджо, но озвучивать не стал. Кайто и так был на пределе и уже не мог этого скрывать. Пауза затягивалась, и Камиджо пришел к выводу, что мальчик начинает его утомлять. — Тебе вообще насрать, да? — наконец нарушил молчание Кайто. Это было уже слишком. Откинувшись на спинку кресла, Камиджо развел руками: — Тебе не кажется, что вопрос не по адресу? Какое Я имею отношение к Вашей группе? Он нарочно выделил интонацией главное, и Кайто, конечно тут же сорвался с места, сделав резкий шаг в сторону Камиджо. Чтобы тут же опомниться и остановиться. — Мне почему-то кажется, что именно ты имеешь к этому отношение, — выдохнул он. «Лучше молчи», — быстро приказал себе Камиджо. Сейчас он точно был не в состоянии выдать ни одного ответа, который не вызвал бы у Кайто болезненной реакции. Переступив с ноги на ногу, тот наконец отвел глаза. Его плечи заметно поникли, Камиджо почувствовал, как в груди шевельнулась секундная жалость. Он почему-то вспомнил себя, нет, не в этом возрасте, а вообще лет в двадцать пять — была в Кайто та же болезненная порывистость и то же сиюминутное желание немедленно докопаться до сути. То же, за что Камиджо потом очень долго и очень серьезно расплачивался чуть ли не всеми своими жизненными провалами, пока не поумнел. — Я пойду…? — полувопросительно произнес Кайто. Для эффектного ухода и хлопанья дверью ему чуть-чуть не хватило сил. Камиджо неопределенно махнул рукой, будто разрешая, и Кайто, так и не взглянув на него, вышел в прихожую. С полминуты он там возился, обувался и собирался, прежде чем негромко щелкнул дверным замком. Невольно прислушиваясь, Камиджо понял вдруг, что не ожидал такого поспешного ухода, даже несмотря на то, что эту ночь он планировал провести иначе, и уже настроился вежливо, но настойчиво выгонять незваного гостя. Из-за его неожиданного бегства, в общем-то, какого-то совершенно несвойственного, было слегка досадно. С одной стороны, шел второй час ночи, и лучшим решением было лечь отдыхать, а не успокаивать нервного протеже Хизаки. Но с другой, Камиджо ужасно нравилось, когда люди поступали в соответствии с его желаниями без лишних напоминаний. В данном случае — уйти и закрыть за собой дверь с той стороны. Была еще и третья сторона ситуации, но о ней Камиджо тут же запретил себе думать. Вздохнув, он поднялся с дивана и направился на кухню, отстраненно размышляя по дороге, чего хочет больше — бокал вина или чашку зеленого чая. И чуть не споткнулся на пороге в холл, когда обнаружил, что Кайто все еще тут. — Так, — строго произнес Камиджо, скрещивая руки на груди и изо всех стараясь не усмехнуться: все же в людях он неплохо разбирался. Дверь на площадку была приоткрыта, Кайто уже открыл ее, но в последний момент, видимо, не решился уйти, и теперь топтался у входа. На Камиджо он не смотрел, глядя перед собой так, будто стенка у лифта была особо живописной. В голове крутилось с десяток возможных комментариев происходящему, но Камиджо приказал себе все их проглотить. Пускай незапланированный спектакль его забавлял, Кайто все же переживал вполне искренне. Молча подойдя ближе, Камиджо сам захлопнул дверь и за плечи развернул парня лицом к себе. — По-моему, ты преждевременно раздуваешь из мухи слона, — негромко произнес он, почти невольно стараясь его успокоить. — Что теперь будет? — так же тихо отозвался Кайто, глядя куда-то поверх плеча Камиджо. Между бровей у него залегла хмурая морщинка, выдавая неутихающее напряжение. — Они передумают и не уйдут. Хизаки найдет других музыкантов. Ты найдешь себе другую группу. Вариантов множество. А может, ты что-то не так понял, и вообще ничего не случилось. Губы Кайто скривились в горькой усмешке, и он покачал головой: — Тут сложно было не так понять, поверь. И вообще, как показывает опыт, кто-то что-то «не так» понимает, когда новости хорошие. А когда все из рук вон… Слушать дальше Камиджо не пожелал, он вообще плохо переносил нытье, потому ловко подцепил кончиками пальцев подбородок Кайто, резко заставив его поднять голову, и пока тот не успел опомниться, прикоснулся к его губам. Они были такими холодными, будто он только пришел с мороза в дом. Кайто на миг растерялся и не ответил сразу, помедлив, но когда уже через секунду Камиджо почувствовал, как тот подается к нему и вот-вот обнимет за шею, он резко отстранился. Хотя неторопливо целовать эти мягкие всегда отзывчивые губы было приятно. — Не сегодня, — едва заметно улыбнувшись, произнес он, невольно проводя пальцами по четко очерченной скуле своего задержавшегося гостя, и еще разок легко прихватил его губы своими. С лица Кайто ушло напряжение, чего, в общем-то, Камиджо и добивался. Но отстраняться он не спешил. — Почему не сегодня? — Тебе надо отдохнуть и выспаться, ты весь на нервах. Утром все обдумаешь на свежую голову. Отпустив его, Камиджо прислонился плечом к стене. — Завтра будешь решать вопрос со своими коллегами, а не со мной. Договорились? В этот момент он чувствовал себя учителем младших классов — бесконечно терпеливым и добрым. Или кажущимся таким. Кайто кивнул: — Договорились. Извини. Он изо всех сил старался держать лицо, но все равно казался совершенно несчастным и в этот момент выглядел моложе своих лет. Камиджо не мог не залюбоваться, он словно смотрел в зеркало, где видел подобные ситуации много раз, чаще всего — с собой в главной роли. И каждый раз было чувство, что очередного удара просто не выдержишь, сломаешься. Но он выдерживал и не ломался, а спустя какое-то время даже мог позволить себе улыбнуться, вспоминая. И если выдерживал он, значит, и другие точно так же все смогут. Кайто торопливо застегнул пуговицы на коротких автомобильных перчатках, плотно обтягивающих его запястья, и шагнул за дверь. Прошел мимо лифта к лестнице, ни разу не обернувшись. Через пять минут после того, как он ушел, Камиджо все-таки открыл бутылку вина, плеснув в бокал чуть больше пары глотков; напиток в приглушенном рассеянном свете казался рубиновым. Масаши как-то спросил, зачем ему и на кухне понадобилось такое интимное освещение. Сейчас Камиджо мог бы ответить, что как раз для таких вот вечеров. Впрочем, Масаши возразил бы, что можно прихватить бутылку и уйти в спальню или в гостиную, и Камиджо, поморщившись, остановил этот заведомо тупиковый воображаемый диалог. Ну как тут объяснишь. Перед ним на столе лежал телефон и Камиджо крутил его так и эдак, размышляя, есть ли смысл в том, что он собирается сделать. Мысль, что звонить все-таки не стоит, оказалась не особенно живучей, он лишь отмахнулся от нее и открыл телефонную книгу. Хотя номер Хизаки всегда висел у него во входящих. Ответил тот после первого гудка. Как всегда. — Юджи, время… — голос был хриплым со сна. — Ты хоть иногда спишь? — Обычно в это время я как раз сплю. И ты никогда не угадаешь, почему не получилось сегодня. На том конце послышался вздох, и Камиджо представил, как сонный Хизаки садится на постели, выползая из одеяла. — Тебя посетила какая-то идея? — было слышно, что он улыбнулся. Хи явно подумал, что ему позвонили по какому-то приятному поводу, ради которого было не грех проснуться. Камиджо не испытывал ни малейших угрызений совести от того, что сейчас его крепко разочарует. — Если бы. Меня посетил ночной гость. — Что-то случилось? — голос Хизаки мгновенно изменился, от бархатной расслабленности не осталось и следа. — Случился твой вокалист, — Камиджо откинулся назад и, наконец, подцепил пальцами свободной руки бокал за тонкую ножку. — Ч… Что?.. — Хизаки оторопел, и Камиджо охотно разъяснил ему: — Пришел выяснить, как я причастен к тому факту, что Юки и Масаши уходят из Jupiter. Кстати, занимательная новость, я вот тоже не знал. Что у вас там происходит вообще? Видеть своего собеседника он не мог, но отлично представлял, какое сейчас ошарашенное у Хизаки лицо. — Охренеть, — наконец послышалось в трубке. — Не то слово. Слушай, Хи-чан, как так получается, что меня втягивают даже в то, к чему я вроде как отношения не имею? Последовавшее молчание было очень напряженным, и Камиджо одернул себя. С Хизаки все же не следовало так разговаривать. — Меня интересуют две вещи, — его вопрос гитарист проигнорировал. — Кто успел проболтаться и о чем еще теперь Зин в курсе? — О том, что мы решили снова работать с Versailles, он не знает. Иначе точно примчался бы к тебе, и дождался, пока ты вернешься. Помолчав, Камиджо зацепил бокал и медленно сделал пару глотков. Гортань приятно обволокло горячим красным бархатом. — Когда ты ему скажешь? Нет смысла тянуть. Хизаки промолчал, как и всегда, когда слышал этот вопрос. В чем-то Юджи понимал его страх, но поддерживать в этом его не мог. Он был практически на месте Кайто не так уж давно, всего три года прошло, и не мог просто так отмахнуться. — Я разберусь сам, — в конце концов произнес Хизаки. Сон у него, судя по голосу, как рукой сняло. Положив телефон на стол, Камиджо еще несколько секунд смотрел на светящийся дисплей, пока тот не погас. А после сделал огромный глоток вина, почти ополовинив бокал. В эту минуту Юджи больше всего хотелось дать себе по шее. Не существовало адекватного ответа на вопрос, какого черта он сделал это, зачем позвонил Хизаки и, если быть честным, просто нажаловался ему, безбожно сдав Кайто. Этого точно не следовало делать, но Камиджо обладал уникальной способностью создавать самому себе проблемы. Каждый раз, когда жизнь начинала соскальзывать под откос, он поддавался какому-то инстинкту саморазрушения и не просто не делал что-то, чтобы предотвратить падение, но еще и усугублял, доламывал и добивал все, что оставалось. И не то чтобы Камиджо был уверен, что на руинах старого проще строить новое. Просто он подсознательно не мог себе позволить оставить в живых хоть что-то, что потом будет болеть, как незаживающая рана, из-за которой он не сможет жить дальше, перевернув страницу. Так было с Ю. Так с ним и осталось. И это было единственное, что Камиджо не успел разрушить, прежде чем все закончилось. Забрав бокал с собой в спальню, он поставил его на прикроватный столик, устроившись в постели. Спать не хотелось, но было необходимо. Допив остатки вина, он устроился удобнее, без особой цели копаясь в телефоне, и все-таки не выдержал — взгляд сам притянулся туда, где на комоде стояла рамка с фотографией Ю. Большего он себе позволить не смог. В гостиной были и другие фотографии — его прошлых групп, друзей, коллег, особо удачные промо-фото Versailles и тут же рядом какие-то забавные совершенно не постановочные кадры из ранних туров и заканчивая фото трехлетней давности. Но в спальне фотография была только одна. Несколько раз Камиджо порывался убрать ее, переставить в гостиную, к остальным, и каждый раз не мог. Ему казалось, он просто не сможет уснуть, если Ю не будет смотреть на него — навсегда застывшим, но удивительно живым взглядом. Зачем все-таки он позвонил Хизаки? У Кайто теперь явно начнется непростой период, но как бы Камиджо не убеждал себя, что ему плевать — это было не так. Он упрямо не пускал Кайто к себе в душу, но порой было так сложно удерживать этот оборонный рубеж. Что, если парень не выдержит и это станет для него той самой последней каплей? Вдруг Хизаки захочет послать все к черту и, ничего не меряя, возьмет и отрежет? Хотя такое ему, конечно, не свойственно. Странное дело, Камиджо действительно не имел никакого отношения к решению Масаши и Юки, более того, до сегодняшнего вечера не знал ничего, потому что дела Jupiter были ему глубоко неинтересны. В довершение всего, не Юджи был тем, кто предложил возродить Versailles — переживать, казалось бы, не о чем. Однако в чужих глазах он снова будет отрицательным героем, и опять не сделает ничего, чтобы опровергнуть это. Как три года назад. Три года назад он напоролся на ту же стену, о которую в свое время дважды разбилась Королева. В жизни Камиджо каждая последующая такая стена оказывалась выше и прочнее предыдущей, и у него как-то хватало сил выжить после столкновения, но проклятый инстинкт смести все, что было, не оставлял и тоже усугублялся. В чем-то он даже завидовал Кайто, который дожил до тридцати и счастливо миновал эти стены, наткнувшись на некое подобие только теперь. Интересно будет посмотреть, как он справится. Или не справится. Чувствуя, что задремывает, Камиджо не стал выключать ночник, свернувшись под одеялом. Он мог бы еще подумать о событиях сегодняшнего дня и крайне занятного вечера, мог бы предположить, что и как будет теперь в ближайшие дни, слава богу, если его это все не коснется напрямую, в чем были сомнения, но думать об этом не слишком хотелось. К черту все. Завтра утром он заберет из студии папку с нотами Хизаки и просидит весь день дома, разбирая их. Как ни крути, это будет самым правильным времяпровождением, ведь полезно иногда проводить смотр уцелевших войск перед новым броском.