Отцы-одиночки (или нет)

— Так что ты собираешься делать? — в очередной раз интересуется Мари, ставя перед братом бутылку саке. — Я же уже говорил, что не знаю, — вздыхает Юри, глядя в стол. — Пока что буду помогать на источниках. И я не пью. — Ну и зря, — Мари пожимает плечами. — Серьёзно, Юри, за месяц можно было и сменить выражение лица. Хотя бы траур убрать что ли. Юри покорно кивает, тихо прощается и уходит в свою комнату. Слишком сложно всё, слишком пусто, слишком неправильно. Он уже месяц как дома и всё никак не может найти себе место. Поплакав тогда в туалете, пока тренер не отыскал его, Юри всё для себя решил. Уход из спорта стал не столько обдуманным поступком, сколько обычной слабостью, все это понимают. Но Юри уверен — в фигурном катании он достиг своего максимума, стремиться к чему-то кажется глупостью, а слова «неудачник», «слабак» и «жалкий» настолько въелись в мозг, что бывший фигурист больше не ассоциирует себя с более позитивными характеристиками. А ещё и то видео, которое тройняшки слили в интернет. Юри до сих пор не в силах оправиться, хоть и заставил их всё удалить. Он просто надеется, что Виктор этого не видел. Или он всё же надеется, что видел?.. И он не знает, что делать со своей жизнью. Посвятив себя льду когда-то, он не может найти что-то, чему хотелось бы посвятить себя снова со всей той любовью и самоотверженностью. Самобичевание прочно вошло в распорядок дня. Днём окружённый поддержкой семьи и старых друзей Юри морально убивает себя по вечерам, лёжа в постели. Ничего не скажешь, отличная работа. И все старания людей, волнующихся за него, сводит к нулю, и нужных результатов добивается — вгоняет себя в депрессию. Поэтому визит Мари во время сеанса самоуничтожения оказался совсем некстати, однако… — Юри! Там такое! Спускайся скорее! — девушка говорит громко и дышит тяжело, как будто неслась на всех скоростях. — Давай, ты нам нужен! Юри удивляется, даже брови поднимает — Мари бы определённо порадовалась новым эмоциям на лице брата, если бы не была так взбудоражена — и надевает очки. Он интересуется, что случилось, но ответа не получает и спешит за сестрой. На крыльце стоят родители и заскочившая на огонёк Минако. Юри подходит ближе и видит на руках у девушки маленький шевелящийся свёрток. А если быть точнее, то… — Ребёнок! — визжит Мари. — Юри, это ребёнок! Да, ребёнок, завёрнутый в тёплое одеяло. — Нужно позвонить в полицию, — охает Хироко, хватая телефон. — Бедное дитя, как же так! — Эта нерадивая мать не могла далеко уйти! — решительно заявляет Минако. — Мари, пошли поищем. Юри, держи, — и водружает малыша на инстинктивно протянутые руки Юри. Паника. Маленькое живое существо. Кошмар. Юри застывает на месте, стараясь даже не дышать — не дай Бог навредит, сломает что-нибудь, уронит… Даже на соревнованиях он не ощущал такой ответственности. Ведь сейчас в его руках буквально целая жизнь. Малыш не спит, хлопает глазками потерянно, морщит лобик, но не плачет. Черты лица такие нежные, а ресницы длиннющие — Юри думает, что это девочка. Он даже не подозревал, что держать ребёнка так приятно. Даже к новорождённым тройняшкам Юко и Такеши он подходил крайне осторожно, на руки брать не решался. Малышка дышит шумно и ёрзает. Юри поудобнее перехватывает её, не подозревая, откуда вообще знает, как это делается, и смотрит, как на величайшее сокровище. У неё глаза тёмные-тёмные и глубокие, как ночное небо. У Юри сердце начинает биться быстрее, и улыбка расцветает на губах. Родители помешать такому единению не решаются, переглядываются радостно и держатся за руки. Минако и Мари возвращаются ни с чем, а через несколько минут прибывает и полиция. И пока всё это происходит, пока Тошия и Хироко объясняются с полицейскими, малышка спокойно посапывает на руках у Юри, а тому не хочется её отпускать. Она такая маленькая и беззащитная, а он вроде как большой и надёжный. Если она осталась совсем одна, то её отправят в какой-нибудь приют. А он, находящийся в активном поиске смысла жизни, вдруг понимает, чему хотел бы себя посвятить. — Останешься со мной? — спрашивает у ребёнка. И полицейские, и родители, и Мари с Минако затихают, недоуменно глядя на него. — Вот, что я собираюсь делать! — радостно восклицает он, глядя на сестру. — Воспитывать ребёнка! — Юри… Ты никогда даже не заикался о детях, — напоминает Мари. Юри понимает, что это спонтанно, что он вообще не взвесил «за» и «против», что это какое-то безумие, что уже полночь, и надо бы поспать. Но уверенность в том, что эта девочка послана ему судьбой, растёт с каждой секундой, что он смотрит на неё. Ведь это не может быть совпадением! Пару часов назад он страдал из-за собственной никчёмности, а теперь, кажется, может взять на себя ответственность за маленькую жизнь и сделать кого-то счастливым. Теперь всё правильно, так будет точно правильно, Юри просто это чувствует. — Уже поздно, — говорит полицейский. — Вы можете оставить ребёнка на ночь? Завтра с утра мы пришлём службу опеки. Кацуки соглашаются, благодарят и провожают полицейских. Минако приносит откуда-то детскую переноску, в которой нашли малышку, и ставит на стол перед Юри. — Здесь есть вещи, — сообщает она, заглядывая внутрь. — Ну хватит, дай мне подержать! Хироко с нежностью глядит на своих детей, склонившихся над младенцем, мирно лежащим теперь на руках Минако, и вспоминает те времена, когда они были такими же маленькими. Если Юри всерьёз решит оставить ребёнка у себя, она без сомнения поддержит его. Она впервые за долгое время видит, как он смеётся. Если потенциальное родительство — то, что делает его счастливым, то прекрасно! Это замечательный смысл жизни. Ребёнок действительно оказывается девочкой. Её купают, переодевают и кормят смесью, найденной в переноске. Спать Юри, не желая выслушивать никаких возражений, утаскивает её к себе в комнату, укладывает на кровать у стены, а сам ложится с краю. Девочка заливистым плачем будит его, а заодно и всю семью, ближе к четырём часам ночи, но успокаивается, как только Юри берёт её на руки и легонько укачивает. — Откуда он знает, как с ней обращаться? — удивляется Мари. Родители и Минако задаются таким же вопросом. Утром прибывают сотрудники службы опеки, и Юри удивляет всех снова — действительно сразу же пишет заявление об усыновлении. Родным не остаётся ничего, кроме как поддержать это решение. — Но это так внезапно, — Минако качает головой, не понимая. — Может, он нашёл свой путь, — улыбается Тошия. Милая девушка из службы опеки тоже Юри поддерживает, говорит, что, если родители малышки найдутся и официально разрешат удочерить её, то проблем не возникнет. Ребёнка забирают, и Юри уже чувствует, что ему чего-то не хватает. Мать находится быстро. Она сама со слезами на глазах приходит извиниться перед семьёй Кацуки за доставленные неудобства и объясняет: её муж погиб, других родственников тоже нет, а самой ей очень сложно содержать и воспитывать ребёнка. В отчаянии она оставила дочь на пороге Ю-топии, потому что знала, что там живут хорошие люди, которые позаботятся о малышке. Это наверняка было самым тяжёлым решением для неё, но она хочет для дочки лучшей жизни, чем та, которую она может дать. И на вопрос Юри, может ли он удочерить её, отвечает решительным согласием, плачет ещё сильнее, благодарит и просит иногда высылать фотографии дочери. — Как её зовут? — спрашивает Юри. — Дайте ей новое имя, — горько говорит женщина. — Чтобы она была полностью вашей. Бумажная волокита, частые походы в семейный суд, проверки и редкие минуты, когда Юри позволяют увидеться с будущей дочерью — всё это длится чуть больше полугода. Юри прекрасно понимает, что это не игрушки и не шутки, что это навсегда, что это ответственность, что это займёт всё его время. Юри радуется. Кацуки, даже не задумываясь о возможном отказе суда в удочерении, обустраивают комнату для ребёнка, закупаются вещами и выбирают имя. — Что насчёт «Йошико»? «Красивый ребёнок»? — предлагает Мари. — Банально, — фыркает Минако, которая тоже чувствует себя причастной и уже практически живёт у Кацуки. — Может, «Дзюнко»? — «Послушный ребёнок»? — смеётся Мари. — Чтобы она старалась оправдывать своё имя? Юри слушает их вполуха и улыбается сам себе. Он-то уже придумал хорошее, самое лучшее имя! А Мари очень беспокоится, потому что помнит, как он назвал свою собаку. Но, в конце концов, не может же он назвать девочку «Виктор»? Не может ведь? Он ведь понимает, что дочь — это не питомец? Он ведь взрослый разумный человек. По крайней мере в надеждах сестры. Мари знает, что Виктор — мужское имя. А Юри знает, что у этого имени есть женский аналог. День, когда уже годовалая девочка официально прибывает в новый дом, негласно объявляется одним из самых счастливых. Юко и Такеши с дочерями приходят познакомиться и поздравить. Девочки восторженно смотрят на живую куклу, обнимают её по очереди и фотографируют. — Так как ты её назвал? — интересуется Юко. Мари со стоном роняет голову в ладони. Потому что это не японское имя, потому что это не разумный родитель, а маленькая девочка-фанатка говорила в Юри, потому что… Потому что её брат — идиот. — Виктория! — и улыбается так ярко, что хоть глаза прикрывай рукой. Юри непонимающе смотрит на сестру. Потому что это имя означает «победа», потому что да, оно необычное для Японии, но ведь такое красивое! И нет, Мари, это вовсе не в его честь, мне же не двенадцать лет! Юко и Такеши скрывают истерический смех за радостными улыбками, от всей души поздравляют Юри и правда пытаются поверить, что малышка Виктория получила своё имя не потому, что её отец влюблён в русского фигуриста. Пытаются… Уже где-то через месяц Юри начинает подозревать, что имя не так уж прекрасно. То есть нет, оно замечательное, но оно… дико сложное. И тот факт, что все вокруг предпочитают называть её «девочкой» или «малышкой» вместо длинного «Виктория», немного напрягает. Напрягает ровно до того момента, как забежавшие поиграть с маленькой подружкой тройняшки не дёргают сонного Юри за руку и не кричат наперебой: — Тори-чан танцует! Она танцует! Мы включили музыку, и Тори-чан так забавно пытается приседать и руками дёргает! — Тори?.. — переспрашивает Юри. — Тори-чан? — Разве вы не так её имя сокращаете? — удивляется Луп. — «Тори» звучит мило, как птичка! — добавляет Аксель. — Можно так её называть? — уточняет Лутц. Юри кивает и думает про себя, что Тори и вправду звучит мило. И вполне себе по-японски.

***

Виктор снимает коньки, с облегчением переобуваясь в кроссовки, не доходя до раздевалки. Тренировка прошла как-то криво и косо, он то и дело спотыкался, делал ну совершенно глупые ошибки, как новичок, и не мог сосредоточиться. — Папа — осёл! — радостно кричит Юра и заливисто смеётся. Виктор от такого заявления спотыкается о ступеньку и чуть ли не падает в ноги сыну, чем вызывает у него новую волну смеха. — Юрочка, тебя кто таким словам научил? — Витя хмурится, присаживаясь на корточки перед мальчиком. — Тренер! — чистосердечно признаётся Юрочка, ещё плохо справляясь с буквой «р». — Яков! — возмущённо восклицает мужчина, оглядываясь на тренера. — Ему три года! — Разве я врал? — преспокойно отвечает Яков. — Я говорил ребёнку правду. Мало того, что ты его на тренировку притащил, так ещё и на льду выделывал непонятно что. Не позорься перед сыном. — Да, папа! Не позорься! — кивает Юра. — Ты сначала все буквы научись выговаривать, а потом отцу указывай, — говорит Виктор мальчику, поднимаясь на ноги. — А что мне делать-то, если его оставить не с кем?! — хнычет Якову. — Юрочка, сколько нянь я нанимал тебе в этом месяце? Мальчик сосредоточенно сводит брови, сжимает и разжимает кулачок, пытаясь посчитать нужное количество пальцев, и наконец, демонстрируя всю пятерню, заявляет: — Пять! — А сколько из них от тебя сбежало? — Пять! — и он явно этим гордится. Яков сдерживает нецензурную брань, но только из-за ребёнка. Иногда ему кажется, что Никифоров специально тащит с собой Юрочку, когда заранее знает, что тренер будет рвать и метать. Хитрец. Знает же, что при мальчике ему не достанется! Ну ничего, не вечно же Юра будет по пятам за папой ходить, да и маленьким он будет не всегда… Яков красочно, но прилично, расписывает Виктору все прелести детского сада, но тот упрямо отнекивается, потому что, видите ли, сам он в детском саду ужасно страдал — и нянечки там злые, и воспитательницы — старые швабры, и кормят невкусно. — В конце концов, у него есть мать, — негромко напоминает тренер, когда Юрочка убегает поздороваться с Милой. Виктор шумно вдыхает и закатывает глаза, складывая руки на груди. Ну да, теоретически мать у него есть, и она даже навещает сына иногда. Но по факту происходит это настолько редко, что Юра о ней даже не спрашивает — приезжает она и приезжает, нет так нет, никто не расстроится. — А у матери своя жизнь, — в том же тоне отвечает Виктор. — Жениться тебе надо, Витя… Виктор себя дураком никогда не считал — разве что немного глупеньким время от времени. Четыре года назад как раз был тот период, когда Витя впал в свою «глупенькую» фазу. И так сильно в то время начудил, что результат до сих пор вон рядом бегает и папой его называет. Нет, Юрочку он любит всем сердцем, просто души в нём не чает, но повторять таких ошибок не хочет от слова «совсем». Именно поэтому после рождения сына с женщинами он завязал. А что? Род свой продолжил? Продолжил. Миссия выполнена, садись, Никифоров, пять с плюсом — вон какой красавец получился, весь в отца! Теперь можно и на других красавцев позаглядываться… Мысль эту Виктор отбрасывает, но не далеко, чтоб всегда под рукой была. Он взрослый мужчина в конце концов, может себе позволить. Юрочка всю дорогу до дома выклянчивает шоколадку, а Витя что? Витя — хороший папа, его не заботит ни диатез, ни кариес на зубах, которым ещё не скоро выпадать, главное — чтобы ребёнок был счастлив! И чтобы быть ну уж самым хорошим папой, покупает сразу три. А потом удивляется, почему это сын не хочет есть кашу на ужин. Привычное «Юрочка, ну давай, ну хотя бы ложечку!» и «Не хочу! Сам ешь!» прерывает звонок в дверь. Виктор смотрит на часы и понимает, что в такое время только одно существо может заявиться в гости. Никифоров, конечно, человек взрослый и в магию не верит, но Яков ведь точно своим длинным языком накаркал! — Вспомнишь г… — вздыхает Витя, запоздало замечая на себе взгляд ясных зелёных глаз, — …солнце, вот и лучик, — улыбается и треплет сына по светлым волосам. Юра улыбается в ответ. Виктор, морально готовясь выслушивать ультразвуковые восклицания бывшей возлюбленной, открывает дверь, и… — Почему так долго?! Ты не хотел меня пускать?! — Я шёл, дорогая. Катерина Плисецкая четыре года назад ворвалась в его жизнь, неся за собой бесконечные приключения, долгие жаркие ночи и опьяняющий цитрусовый аромат. А ушла из неё, оставив кучу негативных мыслей, свои светлые волосы по всей квартире и сына. Ну, или не совсем ушла… — Юрочка! Сыночек! — кричит она, кидаясь обнимать вздрогнувшего от неожиданности мальчика. — Это что такое? Ты что, не ешь кашу? Витя, почему наш сын не ест кашу? — Мой сын, дорогая, — поправляет Виктор. — Да какая разница! Это же моя плоть и кровь, я думала, ты заботишься о нём должным образом! Режим матери у Кати включается нечасто — обычно это длится пару дней после того, как её бросит очередной потенциальный жених. Но в это время она просто невыносима. Она приходит к ним в квартиру, устанавливает свои порядки, заставляет Юру есть что-то ну совсем невкусное, зато, по её уверениям, очень и очень полезное, искренне (наверное) интересуется здоровьем и развитием сына, а потом убегает, ничего не сказав, оставив на кухне бедлам, а в детской — какие-то вещи, которые она прикупила в Италии или в Германии. Витя решает не уточнять, что она вспоминает о своей «плоти и крови» раз в пару месяцев, в перерывах между путешествиями с малознакомыми людьми, и просто соглашается с тем, что он никудышный отец, и лучше бы она в своё время отдала Юрочку на усыновление какой-то очень хорошей паре из Томска. Нет, ну серьёзно?! Из Томска?! При том, что сейчас мальчик живёт в большой квартире в центре культурной столицы страны?! — Юрочка, котёночек, я тебе апельсинов принесла, — щебечет она, осыпая лицо недовольного Юрочки поцелуями. — У него аллергия на апельсины, дорогая, — напоминает Виктор. — Как давно?! — поражается Катерина. — С рождения. И вот что больше всего раздражает Никифорова, так это то, что у Юры мамины глаза. У него самого глаза голубые, куда уж романтичнее, а у Кати — ярко-зелёные, хитрые и пронзительные, так привлёкшие когда-то. Когда Юра, пообщавшись с мамой немного, засыпает, женщина выплывает в гостиную, где Виктор с ногами сидит на диване, предпринимая попытки почитать книгу, которую купил где-то полгода назад. — Ему всё-таки больше подошла бы фамилия Плисецкий, — заявляет Катерина, неосторожно садясь на голени бывшего любовника. Виктор взвизгивает совсем не по-мужски, дёргается, сгоняя Катю, и обхватывает колени руками. — Эти ноги кормят твоего сына, женщина! Отнесись к ним с уважением! Она смотрит на него непонимающе, словно забыла, что он тут, на минуточку, фигурист, звезда, завидный холостяк, которого она упустила, и прочее по списку. — И ты даже от материнских прав отказалась, о какой такой твоей фамилии вообще идёт речь? Катерина фыркает, в очередной раз повторяет, что дети никогда не входили в её планы, и вообще она Юрочку оставила только потому, что Виктор слёзно просил и умолял не убивать его ребёнка. Но раз уж родила, значит, имеет моральное право на любовь сына. — Не бойся, не заберу его у тебя, — усмехается в конце. И это то, что Виктор хотел услышать. Она уходит, а фигурист, звезда, завидный холостяк и прочее по списку берёт в руки телефон, чтобы прочитать накопившиеся сообщения и ответить на парочку комментариев от фанатов. Вся лента в твиттере пестрит этим японским фигуристом. И даже родные любимые коллеги шлют Вите сообщения с ссылками на видео, где некий Юри Кацуки катает его родную любимую программу. «Ты видел это?! Видел?! Я на секунду подумала, что это ты его тренировал!» — пишет Мила. Виктор видел, пересматривал много раз и даже скачал себе на телефон, чтобы не потерять. Никифоров решает, что, в общем-то, сообщение от Милы — неплохой повод посмотреть видео ещё разок. Он смотрит и замирает, восхищается по-настоящему. Тело этого японца как будто создаёт музыку в тишине какого-то японского катка. И Виктор помнит, ох, он помнит, эти танцы на банкете несколькими месяцами ранее. Как они обнимались, прижимались друг к другу, как голова кружилась, и хотелось продолжить, — желательно в его номере, — и как ослепительно ярко улыбался Юри. И как этот парень с галстуком на голове просил стать его тренером тоже помнит. Даже странно, что со всей своей забывчивостью Никифоров хранит в памяти такие детальные образы этого ни разу не понятного, но такого до невозможности милого японца. И видит Бог, Витя плюнул бы, бросил всё и уехал к чертям собачьим в эту Японию, будь она неладна, отыскал бы этого Юри и помог добиться успеха. Но в соседней комнате посапывает его сынок, и он, в отличие от друзей, Якова и карьеры, брошен быть не может ну никак. Виктор устало трёт глаза, откладывает телефон и, не отрывая ноги от пола, шаркает в сторону приоткрытой двери детской. Это маленькое чудо крепко спит, прижав к груди плюшевого тигрёнка. Чёрт его знает, может, фамилия Плисецкий и вправду пошла бы ему больше. Это не имеет никакого значения, потому что он — Юрочка Никифоров и никак иначе.