***
Виктор постоянно всё забывает. Он забывает ключи от машины на тумбочке в прихожей, забывает, что Юру надо отвозить на занятия после обеда, забывает надеть на сына шарф холодной осенью, а потом выслушивает ругань Якова из-за того, что пропускает тренировки, сидя с больным ребёнком. Никто в окружении Виктора не понимает, как с таким безалаберным отцом мальчик вообще до шести лет дожил. И Юра всегда, постоянно, каждый божий день должен что-то ему напоминать. — Папа, у тебя самолёт через три часа, а тебе ещё меня к дедушке вести! — Папа, покорми Маккачина, я же не достаю до полки с его кормом! — Папа, Финал Гран-При через два дня. И правда. — Ты на тренировку-то собираешься? — уточняет мальчик. — Не-а, — лениво тянет Виктор, зевая и потягиваясь. — Нельзя же всё время тренироваться, Юрочка. Иди сюда, — похлопывает по кровати рядом с собой. Юрочка всех этих нежностей и объятий не признаёт — он же не девчонка в конце концов. Но он, вообще-то, не выспался, да ещё и замёрз, и матрац у папы мягкий, как вата, не то что его жёсткий ортопедический. Это он говорит себе, залезая под огромное одеяло. Юра прижимает свои ступни к папиным ногам и носом упирается куда-то в ключицу, потому что папа тёплый, а ему действительно холодно. — Ты что, на балконе ночевал? — Виктор смеётся, плотнее укутывая сына в одеяло и обнимая его. — Хочешь, в парк сегодня сходим? Давно не были, — говорит, легко целуя в макушку. Юра согласно мычит, делая вид, что ему это не особо важно, но в душе ребёнка взрываются фейерверки. Папа очень занят, папа постоянно в разъездах, и мальчик не требует к себе много внимания. Но каждый раз, когда удаётся провести время вместе с папой, он радуется как какой-то сопляк. А он, между прочим, ледяной тигр! И Витя это прекрасно понимает и поэтому прячет улыбку в его волосах. Они ещё полчаса валяются в тёплой постели, а потом живот Юры протяжно сообщает о том, что ребёнка неплохо было бы покормить. Будучи ответственным отцом, Виктор мог бы и что-нибудь полезное сварганить на завтрак, но он просто объявляет походный режим и вместо каши, на радость Юры, в тарелке оказываются бутерброды с колбасой и солёными огурцами. Собираются быстро, как в армии, хотя ни один, ни другой там не был, и точно сказать никто не может. И уже стоя в прихожей, проверяя, всё ли в порядке, Витя чувствует, что что-то не так. — Юра, что я забыл? — он хмурится, внимательно оглядывая сына. Шапка с шарфом на месте, варежки тоже, рюкзачок с тигром за спиной, ботинки на ногах, пуховик застёгнут… — Маккачина и свою куртку, — с раздражением, за которым он обычно прячет своё радостное предвкушение прогулки, говорит Юра. — Весь мозг на своём льду отморозил, — бурчит себе под нос. Они едут в тот милый парк с прудиком, где каждое лето кормят уточек. О том, что на дворе декабрь, и уточек они в такую погоду вряд ли отыщут, Виктор также благополучно забывает. Зато там всё ещё есть детские площадки и куча детей на любой вкус — Никифоров уговаривает Юрочку познакомиться хоть с кем-нибудь, хоть один-то должен ему понравиться! Но мальчик в своих решениях непреклонен — все другие дети и глупые, и шумные, и ни капли не интересные. Виктор надежды не теряет и красочно расписывает перед сыном перспективы и преимущества дружбы перед одиночеством. На что Юра демонстративно фыркает, как настоящий котёнок, и убегает вперёд, к другой полупустой площадке, крикнув: — Папа — дурак! — Юрий! — негодующе окликает сына Виктор, и в ту же секунду с другого конца площадки доносится такое же негодующее: — Виктория! И как-то так получается, что они встречаются взглядами, застывают оба с открытыми ртами, молниеносно забыв о капризах детей. И дети как-то замирают на месте, глядя на своих отцов и друг на друга, чувствуя неладное, но не совсем понимая, что происходит. Первой в себя приходит дружелюбная маленькая девочка. Она подбегает к Юре и начинает лепетать что-то на непонятном языке. — Пап, я не понимаю, что она говорит, — на всякий случай не отводя глаз, говорит мальчик. — Это эльфийский? Это заклинания какие-то? Виктор на границе сознания понимает, что это, вероятно, японский, что надо бы успокоить сына, пока он не напридумывал чего, но всё, что он может — это смотреть на стремительно бледнеющего мужчину, который определённо точно назвал эту девочку Викторией. И который определённо точно выглядит совсем как тот японец, который не давал ему покоя все эти годы. Девочка, видя, что её слова на лицах русских вызывают лишь недоумение, пытается сказать что-то по-английски. А Юра старше, Юра умнее и Юра уверен, что по-английски говорит не хуже папы. — Привет, меня зовут Юрий, приятно познакомиться, — говорит он с ужасным русским акцентом. — Привет! Тебя зовут Юри? Моего папу тоже зовут Юри! А я — Виктория.***
Да, Виктор блестяще выступает на своих этапах и вне всяких сомнений проходит в финал. Юри больше ничего не может возразить, поэтому принимает и оплаченный номер в отеле, и билеты на самолёт и на сами соревнования. В Петербург они зачем-то прилетают на три дня раньше. — Погуляете там, Россию посмотрите, развеетесь наконец, — объясняла Мари. «Погулять» действительно идеей было бы неплохой, если бы не одно препятствие — в России адски холодно. Юри отказывается понимать, почему приложение показывает температуру за окном не так уж сильно отличающуюся от температуры Хасецу в это время, а стоит выйти на улицу — промерзаешь до костей, и зубы стучат. Чуть позже до озябшего мозга доходит, что дело в пронизывающих ветрах и во влажности, из-за которой по утрам такой туман. А Тори всё устраивает. Закутанная в шарф от плеч до носа, она прыгает, бегает, радостно визжит, рассматривая всё новое и незнакомое, тянет отца за собой и, похоже, весело проводит время. — Я видела парк рядом с отелем, давай сходим! — упрашивает она на второй день, прыгая на широкой кровати и улыбаясь от уха до уха. Юри покорно соглашается, потому что отказывать дочке просто не умеет. В Японии детям до пяти лет позволяют всё, но они в России, а у Юри проблемы с тревожностью, да и сердце у него всего одно, поэтому отпускать маленькую ладошку в чужой стране он не может. А если Тори на дорогу выбежит? Если чужих суровых русских беспокоить начнёт? Если потеряется? Тори о таких мелочах не задумывается. Хотя бы потому, что ей недавно исполнилось четыре, и она вообще никак не может напридумывать себе тех ужасов, что уже стоят перед глазами её папы. Поэтому она звонко смеётся, вырывая руку, и бежит рассматривать какой-то облезший куст, хотя, Тори, это же куст, чем же он, скажи, отличается от японских кустов? А потом Юри и сам задумывается, почему на этом кусте ещё держатся листья, хотя на его соседях все давно облетели. И снег где-то лежит маленькими кучками, где-то тает и застывает корочкой льда, а где-то вообще асфальт сухой. Юри пытается держать свою тревожность под контролем, лишь мягко подзывает дочь к себе и снова берёт её за руку. И снова. И снова. И так пока они не доходят до детской площадки, где девочке вообще срывает тормоза, и она мчится вперёд к новым знакомствам. А потом он как-то и благодарен ей, и не очень, потому что это ведь её он со всей присущей ему строгостью и негодованием зовёт по имени, — полному имени, — после чего видит какое-то божество на расстоянии нескольких метров. И убеждает себя, что это вовсе не Виктор Никифоров, и что такого не может быть, и что сына его не зовут Юри. Но Тори все эти внутренние убеждения разбивает вдребезги, раскидывает осколки в разные стороны и втаптывает остатки в землю. Потому что она говорит с этим мальчиком. Она говорит с сыном Виктора Никифорова. Юри подходит ближе, надеясь, что он не слышал, как Кацуки окликнул свою дочь, и молясь, чтобы Тори не называла своего полного имени. — … А я — Виктория! — своё имя она произносит чисто, на красивом английском. И Юри понимает, что дочь он воспитал вежливую, но недогадливую. — Извините, — говорит он, кладя руки на плечи Тори. — Она впервые в чужой стране, ей тут всё интересно, мы пойдём, да, Тори-чан? Ещё раз простите, — тараторит, не глядя на Виктора. Они разворачиваются, и Юри тянет Тори за руку, но та сопротивляется, на японском отчитывая отца: — Это тот самый Виктор Никифоров! Я его сразу узнала! Он же тебе так нравится, папа! Ты должен с ним поговорить! Кацуки уверен, что по-японски Виктор не говорит, но вряд ли не узнает своё имя, произнесённое Тори специально на английский манер. Юри бросает то в жар, то в холод, Тори считает себя отличным стратегом, а Виктор не знает, что делать и какую модель поведения применять в такой ситуации. — Постойте! Мы не встречались прежде? — и он выбирает самую банальную. Даже Юра — вот что бы понимал! — хлопает себя ладошкой по лбу. Маленькая девочка, живущая внутри любого взрослого мужчины, верещит в голове Вити, предупреждая о неприятностях. Она кричит, что Вите надо выйти и срочно, а не то завяжется разговор, и кто знает, куда это приведёт? И что же ему, Виктору, говорить? «Хэй, я вас узнал, мы как-то на банкете вместе отжигали!» или «Вы так катали мою программу, что я чуть из штанов не выпрыгнул и в Японию не примчался!»? Ни то, ни другое на хороший вариант не тянет. Японец кажется то ли смущённым, то ли по жизни скромным, кто их разберёт, этих японцев, и напомнить о чём-то таком Виктор не решается. А девочка в подсознании орёт во весь голос, что тут намечается перекрученный прыжок, гололёд на дороге и вообще опасная ситуация. Но внешне Виктор остаётся мужчиной, мило улыбается и надеется, что его тактика «сделай-вид-что-ты-ничего-не-помнишь-потому-что-ты-чёртов-спортсмен-алкоголик-с-ребёнком» сработает как надо. — Э… ну… Я когда-то занимался фигурным катанием, и, возможно, вы видели меня на соревнованиях, — говорит Юри. Говорит и понимает, что недогадливая у него не только дочь. Нет ну, как бы, выложил карты, дал понять, что узнал Виктора Никифорова, что такого? Многие его знают! «Но не многие над его произвольной извращались» — подсказывает внутренний голос. — Ах ну да! В Сочи, не так ли? — Виктору невероятно льстит, что Юри и смущается, и теряется, и выставляет себя ещё большим придурком, чем Витя. Казалось бы, да? Юра фыркает и отворачивается, потому что как-то вообще не прикольно: тут девчонка с ним заговорить пытается (а её родной язык, между прочим, вообще звучит так, будто она демонов призывает); там папа с чужим мужиком как-то странно разговаривает — хитро, как будто на что-то намекает, но Юра таких намёков не понимает. А потом Тори тянет его за руку, и Юра выглядит так, будто в шесть лет познал бренность бытия. — Пап, мы пойдём поиграем! — кричит она, утаскивая Юрочку, подающего отцу сигналы «СОС», в сторону качелей. Оставленные наедине родители глядят им вслед, и даже Маккачин, звонко гавкнув, уносится за детьми. — Виктор Никифоров, — он протягивает руку, решая, что, хоть они и знают друг друга, представиться официально — в трезвом состоянии — всё равно важно. — Юри Кацуки, — несмело отвечает японец. Потому что это его кумир и его рука. И это как бы… вау. Юри смотрит на Виктора, такого простого, в обычном чёрном пальто и без шапки. Не такой, как на экранах и фотографиях. Не такой, каким запомнился после Сочи. Не такой блестящий и идеальный. И волосы растрёпаны, и шарф замотан кое-как, и вон морщинка на лбу. И улыбается совсем по-другому, не так, как на камеры. Кричит что-то сыну на русском и смотрит на мальчика с нежностью. — Они нашли общий язык, ха? — усмехается, глядя на объясняющихся на полу-английском-полу-жестовом языке детей. И Юри тоже не может сдержать улыбки, а потом смотрит на покрасневшие от мороза кончики ушей Виктора и сам вздрагивает от внезапного порыва ветра. Ёжится и прячет руки в карманы. — Вы замёрзли? — дружелюбно интересуется Виктор. — Вам надо выпить, сразу согреетесь, — и смеётся, прищуривая глаза. — Я не пью, — робко отвечает Юри. — Если выпью, потеряю голову, потом всё забуду, а я тут с дочкой. Виктор вспоминает банкет и едва не хмыкает — не пьёт он, как же. Остальные слова до Никифорова доходят постепенно, в порядке живой очереди. Всё забудет? Занятно. Значит, и то «Будь моим тренером» забыл? Или специально так говорит, чтобы Виктор думал, что тот ничего не помнит, чтобы… Нет смысла развивать цепочку, думает Витя. В любом случае, так будет проще. Слово «дочка» как-то выбивает из колеи, хотя нетрудно было догадаться, вообще-то. Ей на вид года три-четыре, Витя в этом шарит, и Кацуки как раз три года не появлялся на крупных соревнованиях. Ушёл ради дочери? Воспитывает её один? Не женат? Виктор одёргивает себя, что за мысли, в самом деле, подсознательная девочка тяжко вздыхает, говоря, что тут уже ничего не поделать — совсем поголубел. Надо было жениться, когда Яков племянницу сватал. Но Витя — мальчик взрослый, он прекращает залипать на розовые от холода щёки и нос, вспоминает, как обычно себя ведёт — Юрочка в качестве живой капризной напоминалки тут совсем не помешал бы — и хитро улыбается: — А кто говорит про алкоголь? — подмигивает, ещё сильнее вгоняя бедного Юри в краску. — Можно ведь кофе или чай. Тут кафе недалеко, хотите зайти? Погреетесь, с русской едой познакомитесь, да и дочка ваша, я думаю, возражать не будет, — чтобы как-то компенсировать то, что заставил Кацуки смутиться, Виктор подключает просто всё своё русское ненавязчивое — правда?! — обаяние. Они же коллеги, найдут о чём поговорить, раз уж всё равно встретились, да и дети их друг от друга не убегают, а в случае с Юрой это уже можно считать дружбой, так почему бы и нет? — думает Виктор. Юри он свои причины не обосновывает. Юри сначала не понимает, потом не хочет понимать, а потом соглашается, не успев подумать. Как сказала бы Тори, свой шанс упускать нельзя. Тори счастливо хлопает в ладоши, Юра хмуро бурчит: «Зачем спрашивать, если всё равно потащите?», но всё равно улыбается уголками губ, а их родители, смеясь как дети малые, идут рядом и смотрят друг на друга украдкой. Поводок Маккачина в руке Юрочки, а сам пёс бежит впереди, прекрасно помня дорогу. В кафе с собаками не пускают, но Маккачин — верный друг Виктора Никифорова, а весь обслуживающий персонал — молодые девушки, которые за одно прикосновение готовы и лапы псу помыть, и в магазин за собачьим кормом сбегать. Виктор, конечно же, ни о чём таком их не просит. — Разрешите за вами поухаживать, — галантно говорит он Тори, помогая снять куртку. — Спасибо! — девочка английский понимает хорошо, не зря же уже полтора года с папой занимается. А у Юри от такой картины сердце тройные риттбергеры выписывает. Живая легенда фигурного катания сидит и переводит названия из меню для японского несостоявшегося фигуриста, давно занимающего приличную часть его мыслей, и его приёмной дочери, которых встретил меньше часа назад. Гоша узнает — от смеха помрёт. Он и так целый год подкалывал Виктора по поводу того видео, того банкета и вообще всего того Юри, о котором Витя периодически спрашивал или говорил. Юри говорит, что они с Тори приехали специально на финал Гран-При, и Виктор прижимает руки к груди, громко ахает и смотрит своими голубыми глазами, полными какого-то детского восторга. Разговоры об общих знакомых, какие-то профессиональные шутки, детям совсем непонятные, и обсуждения детей, которые этим самым детям вообще не нравятся. Юри забывается, смеётся, говорит свободно, действительно согревается и расслабляется после нескольких чашек чая. И никак не может осознать, что это — настоящий Виктор Никифоров. Такой простой, забавный, практически домашний — тут его сын и собака, а на нём самом — растянутый синий свитер, куда уж больше. — Можно пойти погулять? — по-английски, потому что у них весь день так, спрашивает Юра, когда заканчивает с едой. — С вами скучно. И Маккачин на месте засиделся. — Я тоже хочу! — восклицает Тори. — Конечно! — Виктор театрально взмахивает руками. — Попросим открыть летнюю веранду, чтобы вы втроём могли там побегать. Юра хочет возмутиться, но натыкается на тот самый «строгий» взгляд отца, когда тот смотрит намекающе и улыбается натянуто, выжидающе. И мальчик понимает, что лучше не перечить, если не хочет получить на первое и второе лишение телевизора, а на десерт какие-нибудь горькие витаминки. — Виктор… — беспокойно говорит Юри. — Не переживай, мы будем их видеть, — Витя тычет пальцем в окно, возле которого они сидят. Веранда оказывается помещением не отапливаемым и закрытым, просто с огромными окнами, которые летом, вероятно, открываются. Юри помогает детям одеться, пока Виктор, облокотившись на стену возле официантки, просит позволить ребятам поиграть там. Ну и кто-нибудь вообще способен отказать ему? — Юра, — окликает Никифоров. — За Викторию головой отвечаешь. Юри умирает от передоза милостей, но сразу же воскресает, потому что он тут с дочкой. Мальчик привычно фыркает и хмурится, — его отец находит эти детские протесты очаровательными, — не понимает, какой вообще в этом смысл, если они под надзором, но держит Тори за рукав куртки, когда они выходят и выводят пуделя за собой. — Так значит, ты ушёл из спорта ради дочки? — спрашивает Виктор, стоит им остаться наедине. Юри пропускает тот момент, когда они перешли к неформальному общению. Решив, что такая причина звучит лучше, чем настоящая, он кивает. — А её мама? — у него ни голос не дрожит, ни один мускул на лице, и он спокойно отпивает из своей чашки, интересуясь как бы между прочим, за что мысленно даёт себе пять. — А? Да… Нет… То есть, она не моя родная дочь, — Юри запинается и рассказывает всё, как есть. И Виктор мысленно пожимает себе руку за то, что не успел ляпнуть, мол, они похожи. Но давайте начистоту, они похожи. Витю жизнь не готовила различать — родственники японцы или нет. За окном Юра и Тори перебрасывают друг другу мячик Маккачина, смеясь и не давая пуделю поймать свою собственность. — А мама Юрия? — Юри полагает, что если Виктор спросил, то и ему можно. — Она слишком ценит свою свободу, — отмахивается он, из-под чёлки наблюдая за реакцией. — Мы никогда и не жили вместе. — Вот как… За столиком воцаряется тишина. На веранде Маккачин лижет ладошку девочки, а та заливисто смеётся, зовёт Юру, который уже залез на подоконник и достал телефон. — Юрий всегда так, — хнычет Виктор. — Совсем не умеет заводить друзей, — и где-то в подсознании возникает мысль, что Яков был прав, и надо было отдать ребёнка в садик, чтобы социализироваться научился. — Ничего, с возрастом пройдёт, — успокаивает Юри. — Виктория наоборот слишком приставучая иногда. Никифоров смотрит прямо в глаза, даже неловко, потом как-то странно улыбается и заходится в приступе смеха. — Наши дети, — хохочет он. — Ну, ты понимаешь?! Юрий и Виктория, как Юри и Виктор, надо же, какое совпадение! — только что осознал. Юри посмеивается, типа «Да, ха-ха, какое совпадение! В Японии же много Викторий, имя-то красивое. Я же вовсе не называл дочь в твою честь, у меня и в мыслях не было, это так звёзды удачно сложились! Бывает же такое!» А потом его просто переклинивает от фразы «наши дети». Звучит слишком… многообещающе. Расходятся они уже под вечер, когда дети, счастливые и уставшие, замолкают и мирно идут, держа за руки своих отцов. — Было приятно познакомиться, Юри Кацуки, — говорит Виктор. — Надеюсь, ещё увидимся! Юри улыбается, вновь пожимает ему руку и от всей души желает удачи в финале. Тори присоединяется к папе, дружелюбной улыбкой прощается с Юрочкой, и они уходят. (А ночью Юри будет ворочаться в постели, закрывать лицо руками и не верить, что это день правда был). — Тебе понравилась Виктория? — спрашивает Никифоров, укладывая сына спать. — Нет. Она странная, — категорично заявляет Юра. — Но вы же подружились? — Нет! — Вы подружились, потому что я хочу увидеть их ещё раз, — улыбается Виктор. Он поднимается, желает сыну спокойной ночи, подходит к двери, выключает свет, и… — Пап? — М? — Ты забыл взять у него номер телефона.