Woman you can change my world Woman there'll be no return … Woman I'm gonna change your world (“Scorpions” – “Woman”)
— Хаус! — Уилсон, иди домой. — Хаус, ты намокнешь. — Уилсон, иди домой. — Хаус, сядь в машину. — Уилсон, иди к черту. Хаус хромал по тротуару, а Уилсон медленно ехал рядом. Капли дождя залетали в открытое окно автомобиля. — Ты намокнешь. — Я уже мокрый. Хаус остановился, провел ладонью по шее сзади, и упрямо зашагал дальше. — Сядь в машину. Что за драма, Хаус? — Ты будешь ехать за мной всю дорогу? — Да. — И повторять «сядь в машину» каждые полминуты? — Да. — Уилсон, ты зануда. — Да. Сядь в машину. — Зануды завоюют мир, — Хаус закатил глаза и сдался. — Конечно, завоюют, — согласился Уилсон. До дома Кадди они добрались молча. — Что ты ей скажешь? – Джеймс остановил машину. — Правду, — Хаус открыл дверь. — Какую? И зачем? Хаус молча посмотрел на друга и вылез из машины. Хлопнула дверца. Уилсон поежился, глядя на то, как Хаус хромает к дому Кадди. Промокший под дождем, продрогший от собственных терзаний. Уилсон вздохнул и нажал на газ. Хаус хотел, чтобы Кадди его успокоила. Хаус хотел, чтобы она его приняла. Хаус хотел, чтобы она просто любила его. Хаус хотел, чтобы она знала, о чем он думает. Хаус хотел…хотел…хотел… Тук. Тук. Тук. Тук. Тук. Монотонный стук в дверь и музыка дождя заглушали тревогу и волнение. Она, наконец-то, открыла ему дверь. Сердитая, уставшая. Сонная и домашняя. Только он мог видеть ее такой… беззащитной. — Нам действительно очень нужно поговорить, — он прошел в квартиру, не обращая внимания на протесты Кадди. — Ты пьян! И ты… Он не слушал ее. В голове гудело. В груди что-то ныло. Он собирался… он собирается – что? — Тебе лучше присесть. Что за ерунда? Зачем он это говорит? Устроил представление. Она села. Ждет. Ну, Хаус, что ты мне скажешь интересного? Пьяный и облажавшийся. Не пришел на важный для меня вечер, надрался и вломился в дом посреди ночи. Что важного, ну? Так, сейчас. Важное. Сейчас. Она собралась внимать. Такая родная, уютная. Он зажмурился. — Я принял решение. Пауза, показавшаяся Хаусу вечной. Он открыл глаза и продолжил. — Быть счастливым и любить тебя…это то, что делает меня плохим врачом. Ну вот, начало положено. Что скажешь, Кадди? Скажи что-нибудь. Нет! Лучше молчи. — Заткнись! Она разозлилась. И…испугалась? — Ты слишком пьян для того, чтобы заканчивать отношения. Заканчивать отношения? О чем она? Ах, да… — Я пьян, — согласился он. – Но также я прав. Из-за тебя я стал хуже как врач. Говорить ей правду. И обвинять, обвинять ее. А в чем она виновата? В своем существовании? В том, что пришла тогда к нему? В том, что терпит его рядом с собой? В том, что…любит? — И поэтому пациенты будут умирать. Почему, Хаус? Потому что эта женщина, которую ты сейчас шокируешь своими словами, дарит тебе счастье? — И… ты этого стоишь. Ты пришел, чтобы сказать ей, что она стоит этих и будущих смертей? Прекрасно. В груди невыносимо горячо и больно. Трудно дышать. Хочется упасть в ее объятия и найти там убежище. Убежище от самого себя. — И если бы мне пришлось выбирать: спасти всех или любить тебя и быть счастливым… Он падает к ней на диван. Скорей – в ее теплые руки, в ее нежные объятия. — Я бы выбрал тебя. Он падает к ней. — Я всегда буду выбирать тебя. Только к ней. Он роняет голову на ее колени. Голова кружится. Ему сладко, тепло и больно. Ему тяжело и легко. Он пьян алкоголем, сомнениями, твердостью сказанных слов и своей любовью к женщине, на коленях которой так удобно лежать. Он пьяно усмехается и отпускает пошлость. В голове становится пусто. — Спи, Хаус, — как-то обреченно произносит Кадди. — Да, что-то я устал. Он не слышит ее интонации. Сон падает на него черным покрывалом. От него пахнет ее духами. * * * Кадди проснулась утром в пустой кровати. Выходной день, на работу идти не нужно. Рейчел еще спит. А она – уже нет. Хотя можно было бы позволить себе еще немного сна. Тем более что ночью она никак не могла уснуть. Хаус. Он присылает на ее вечер музыкантов, но сам не является и пропадает из зоны доступа. Напивается и приходит к ней ночью. Приходит и говорит… Боже… Кадди села в кровати и закрыла лицо руками. Вдохнула. Выдохнула. Посмотрела в окно. Дождь кончился, но солнце и не думало выглядывать из-за облаков. И что ей со всем этим делать? Зачем он взвалил на нее это? Кадди мотнула головой. Ну нет. Она не позволит ему… Не позволит… Не позволит что? — Мама! – Раздался голос Рейчел. Кадди вздохнула, поднялась с кровати и пошла к дочери. Переодевая ее, она думала о том, спит ли еще Хаус или уже нет? А, может, он вообще ушел?... Она вспомнила, как оставила его спать на диване в гостиной. После того, как он улегся ей на колени и отключился, она еще долго сидела, уставившись в стенку и пытаясь осмыслить услышанное. Растерянная, она почти неосознанно гладила его по мокрым волосам. Затем осторожно убрала его голову со своих колен и встала. Кое-как сняла с него промокший пиджак, села на пол, снова погладила его по волосам. Он безмятежно спал. Она грустно улыбнулась. Разглядывая любимое лицо, Кадди касалась его кончиками пальцев и думала о том, что же творится в голове Хауса. И о том, что живет в его сердце…. А так же о том, что с ним у нее никогда не будет образцовой семьи, никогда и ничего не будет «по правилам», но… разве это то, что ей нужно? Да, она хотела бы свадьбу и белое платье. Хотела бы, чтобы он всегда был рядом. Чтобы он поддерживал ее так, как лучшие мужья поддерживают своих жен. Чтобы… И в то же время ничего такого она не хотела, потому что по-настоящему желала только его самого. Это было странное чувство. Когда все твои мечты о «нормальности» поглощает один человек, переворачивая все с ног на голову. И уже нет никаких желаний, кроме одного – быть с ним. Кадди вспомнила, как пришла к нему в тот день… «Быть с ним». Она просто устала сопротивляться этому желанию. Оно победило. Как и Хаус. Как и Хаус, который сегодня сбил ее с ног своим признанием. Он говорил немыслимые вещи. Он придавил ее силой своего чувства. Она впервые сталкивается с таким. Это страшно, это опасно, это значит – держать его жизнь в своих руках. Но так же все это кружит голову и шипит пузырьками шампанского на кончике языка, сжимает низ живота в сладком предчувствии и отнимает дыхание. А еще это больно и опустошающе. Просто потому, что слишком сильно и слишком много. Больше, чем она может принять. Кадди подложила под голову Хауса подушку, поднялась и пошла в спальню. Это было ночью. А сейчас, глядя на Рейчел, она вдруг подумала, что все это ей приснилось. Взяв дочку на руки, Кадди прошла в гостиную. Хаус спал, обняв подушку одной рукой, а другую свесил с дивана. Кончики его пальцев касались пола. Это почему-то показалось Кадди очень трогательным. Она мотнула головой, словно сбрасывая наваждение. — Хаус, — сказала Рейчел. — Хаус, — вздохнула Кадди. – Пусть спит, не будем ему мешать. Она опустила малышку на пол, взяла ее за руку и повела на кухню. Время завтракать. Спустя час Рейчел сидела за столом, сытая и довольная, и играла в свои любимые кубики. Кадди задумчиво смотрела на нее, подперев щеку рукой, и пила чай. — Привет, — раздался сиплый голос Хауса. Он стоял в проеме двери, лохматый, помятый, хмурый и…смущенный? Кадди спрятала невольную улыбку в чашке с чаем и молча кивнула. — Привет! – Бодро поздоровалась Рейчел, протягивая Хаусу кубик. Тот взял его, повертел в руках и спросил: — Ну и зачем мне это? — Играть, — невозмутимо ответила Рейчел и потянулась к нему ручками. — Нееет, — Хаус скорчил страдальческую гримасу. – Ты тяжелая, я не буду брать тебя на руки. У меня нога, видишь? – Он показал Рейчел трость. — Не нога, — возразила она. – Трость. — Умная девочка, — усмехнулся Хаус. — Мне кажется, тебе следует принять душ и переодеться, — Кадди строго посмотрела на него, и сама взяла дочку на руки. — Видишь, — обратился Хаус к малышке, — твоя мама не разрешает нам играть. — Почему? – Рейчел посмотрела на Кадди. — Потому что мама – зануда, — ответил за нее Хаус. — Перестань, — спокойно попросила Кадди. — Сердишься, — констатировал Хаус. – Марьячи были не слишком хороши? — Ты был не слишком хорош, — она бросила на него тяжелый взгляд и ушла в детскую. — Прими душ! – Раздалось из коридора. Хаус улыбнулся, открыл дверцу холодильника, достал пакет молока, выпил его и только потом пошел в ванную комнату. Через полчаса он снова был на кухне, свежий, вполне бодрый и готовый к новым подвигам. А судя по виду Кадди, которая поставила перед ним тарелку с завтраком, не говоря ни слова, подвиги не заставят себя ждать. Если только он не станет отмалчиваться. Впрочем, вчера он все сказал, так что сегодня можно и помолчать. — Спасибо, — кивнул он и принялся за еду, размышляя о том, что вежливость пока еще никто не отменял. Вежливость. Хаус едва слышно фыркнул. Кадди помыла посуду и приготовила кофе. Поставив перед Хаусом чашку, она села на стул, скрестила руки на груди и стала смотреть на него. Молча. Изучающе. Хаус вопросительно выгнул бровь и хлебнул из кружки. — Ну, и? – Кадди продолжала внимательно на него смотреть. — Это ты сейчас о чем? – Не понял Хаус. – Извини, я пока не научился читать твои мысли. — Какова твоя ставка? – Кадди чуть прищурилась и склонила голову набок. — Расшифруй, — слегка раздраженно попросил Хаус, делая еще один глоток кофе. — Ну, сколько, как ты думаешь, у тебя должно умереть пациентов, прежде чем я скажу, что нам надо расстаться? – Она произнесла это четко и спокойно. Слишком спокойно. — А ты скажешь? – Вырвалось у него. Кадди глубоко вздохнула и поняла, что губы немного дрожат. Она сжала их. Она не могла точно понять, что было в вопросе Хауса, в его внимательном, напряженном взгляде. Он проверяет ее? Снова боится? Надеется? — Это что, проверка на вшивость? – Не выдержала она и вскочила из-за стола. Приблизилась к Хаусу, открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но вместо этого схватила его кружку и пошла к раковине. Выплеснув туда оставшийся кофе, она принялась так яростно мыть эту несчастную кружку, что испугалась сама себя. — Вообще-то, я не допил, — подал голос Хаус. — А мне плевать, — фыркнула Кадди, продолжая тереть кружку мочалкой. Почувствовав на своих плечах руки Хауса, она резко дернулась, чтобы стряхнуть их, оставила кружку в покое, и повернулась к нему лицом. – Ты ответишь мне что-нибудь? Или так и будешь молчать? – Кадди сжала пальцы в кулаки и слегка ткнула ими в грудь Хауса. — Мне кажется, вчера я ясно дал тебе понять, что не хочу…расставаться, — осторожно подбирая слова, тихо произнес он и обнял Кадди за талию. — Ясно? Да уж, яснее некуда! Хаус, ты…ты…, — она покачала головой, разжала кулаки и положила мокрые ладони на его грудь, намочив чистую футболку. — Я хотел, чтобы ты знала. — Знала что? Что я стою чьих-то смертей? – Кадди посмотрела Хаусу в глаза. – Зачем? Она прислонилась лбом к его груди и тут же хотела отстраниться, но он прижал ее к себе, коснулся губами ее макушки и прошептал, закрыв глаза: — Я не знаю. Кадди обняла его крепче, впиваясь пальцами в его спину, а потом подняла к нему лицо. Он открыл глаза и тихо сглотнул. Она смотрела на него со странной смесью растерянности, страха, любви и нежности. Он обнял ее за шею и поцеловал, впитывая сумасшедший коктейль ее чувств. — Хаус, Хаус, — зашептала она в его губы, обнимая его за шею. Он вдохнул свое собственное имя и снова поцеловал Кадди. Она запустила пальцы в его волосы и приподнялась на цыпочки, вытягиваясь в струнку. — Я хотел, чтобы ты знала, — тихо произнес Хаус, наклоняясь к изгибу ее шеи. — Чтобы ты не сомневалась. — В чем? – Кадди отстранилась и обняла его лицо ладонями. – Из нас двоих ты постоянно сомневаешься… Хаус едва заметно кивнул и, ничего больше не сказав, снова прижал Кадди к себе. Она чуть судорожно вздохнула. Она думала о том, что теперь она начнет сомневаться. Сомневаться в своей способности принять всю любовь человека, которого обнимала сейчас. Любовь его была огромной, сильной, в чем-то жестокой, в чем-то болезненной. Кадди прикрыла глаза, и, гладя Хауса по спине, слушала, как бьется его сердце. Она думала о том, какой он хрупкий. Только она могла видеть его ранимость и беспомощность так, как никто другой. Ей он доверил всего себя, и это было огромной ответственностью. Это давило на плечи и сбивало с ног. Ей было тревожно, даже жутковато. Но в то же время она чувствовала его крепкое тело, тепло его рук, дыхание на своих волосах и это успокаивало и дарило ей счастье. Все их ночи, дни, часы, минуты. Разговоры, молчания, взгляды, прикосновения. Глубина его глаз. То, какой легкой и прекрасной она себя чувствует, когда он смотрит на нее. Какой сильной. Всё это дарит ей счастье. Они делают друг друга счастливыми. А значит, она сможет. Сможет принять его таким, какой он есть, а не таким, какого хотела бы видеть. Сможет принять всю его силу и всю его слабость. Всю его боль и всю любовь. — Хаус… Она посмотрела на него, погладила по щеке, чувствуя, как щемит сердце от горьковатой нежности. Он молча смотрел на нее в ответ. В его глазах она увидела надежду, перемешанную со страхом. — Я люблю тебя, — шепнула она и снова прижалась к нему, чувствуя, как его объятия становятся крепче и уверенней.FIN