***
Pov Миша
Когда я вышел от дедушки, была уже глубокая ночь. В этом районе редко зажигали фонари, на улице было темно, холодно и сыро, накрапывал мелкий противный дождь. На душе было подстать погоде: отвратительно и мерзко. Вечер я испортил не только себе, но и деду, который как всегда хотел утешить и помочь. Но нет же, вместо того, чтобы успокоить единственного человека, который за меня волнуется, я сидел и молчал. Молодец, Миша, так держать! Я был совсем маленьким, когда погибли мои родители. В памяти остались лишь мутные отрывки прошлого, которое даже сейчас мне кажется каким-то слишком далёким и чужими. Я помню папу-омегу, вечно недовольного и бухтящего себе под нос то, какие мы с отцом лентяи. Помню отца-альфу, который ещё тогда, в детстве, восхищал меня своим титаническим спокойствием и добродушием. Я хотел вырасти и стать таким, каким был он: сильным, смелым альфой, который смог найти своего истинного омегу и стать счастливым. Помню, что они часто ссорились. Точнее, папа-омега часто ссорился с отцом, который в принципе ни с кем и никогда не ссорился. Их лица я знаю лишь по фотографиям, сохранившиеся у моих бабушек и дедушек, которые после случившейся аварии и взяли меня на своё попечение. Но вот что странно, сейчас я даже рад, что жизнь моя сложилась подобным образом. Да, я рос без родителей, но это не помешало моим родственникам дать мне всё необходимое: любовь, воспитание и должное образование, которые смогли определить моё место в этом мире. Долгое время я чувствовал непреодолимую боль оттого, что важную часть моей души попросту вырвали с корнем, оставив взамен целое, снедающие ничего. Но, как говорится, если что-то уходит, что-то приходит взамен. Так, в моей жизни появился смысл, цель и надежда, заключенные в одном единственном лице, которое даже об этом и не подозревало. Свой крестовый поход за сердцем омеги я начал с традиционного возложения цветов к его ногам. На первый взгляд, этот акт успехом не увенчался, ибо букет скоропалительно отправился в мусорное ведро. Наш дружный омежий коллектив так расстроился из-за меня, что после этого мне ещё долго приносили свои соболезнования, мол, это было ожидаемо, мол, этому неоттраханному тирану никто, кроме него самого, и не нужен. Слушать это было ещё более неприятно, чем осознавать своё поражение. Поражение, правда, было весьма условным, ведь приторного, сладкого запаха подавителей на омеге я больше не слышал. Это могло говорить лишь о том, что он тоже меня признал, наверняка, даже неосознанно. Это, конечно, было весьма сомнительное достижение, но я был рад даже этому. Осознание — верный путь к исправлению. И я был абсолютно уверен: основная проблема состоит лишь в том, что он ужасно не любит перемены. Когда он привыкнет ко мне и мысли, что никуда он от меня не денется, тогда этот цирк и прекратится… Пронзительный звук тормозящей машины вывел меня из состояния транса, но было уже слишком поздно. Удивительно, как в такие мгновения работает мозг: вот на тебя летит машина, которая не успевает затормозить; ты смотришь на неё и лихорадочно размышляешь над тем, сможешь ли отскочить в сторону; прыжок кажется простым, я легко его сделал… в своей голове — тело отказывается подчиняться. В следующее мгновение меня сбило с ног и швырнуло в сторону. От резкой боли в голове и груди я невольно закричал и провалился в блаженную тьму, где не было боли и неудач.Конец Pov Миша
***
Без преувеличения сегодняшняя ночь была худшей в жизни Даниила Винглевского. Сидя на неудобном стуле в коридоре, он ждал, когда к нему выйдет врач и потрудится дать объяснения тому, что произошло. Часы показывали половину четвертого утра. Ночи в это время года, несмотря на дневной зной, были удивительно холодными и сырыми, и омега, плотнее укутавшись в свой домашний свитер, старался не думать о том, что в спешке забыл надеть даже носки. Прошло несколько часов с того момента, когда омеге поступил звонок из больницы. Медсестра строгим, почти механическим голосом объявила: «Вам звонят из больницы. Михаила Петровича сбила машина, Вы можете приехать?» Спросонья Даниил не сразу смог понять, что случилось, более того, он даже не сразу понял, кто именно попал в аварию. Но, когда остатки сна улетучились под гнётом этой новости, он, не задумываясь, натянул на себя первую попавшуюся под руку одежду, схватил деньги и ключи от машины и понёсся по указанному навигатором адресу. Вопрос о том, почему позвонили именно ему, а не родственникам пострадавшего, возник у него почти сразу. Даниил, несмотря на показную холодность и безразличие в общении, глубоко переживал за тех людей, которых знал лично и которые не делали ему зла. Но Миша почему-то всегда волновал его чуть больше, чем другие. И сейчас, когда альфа мог умереть, у Даниила буквально спирало дыхание от ужаса. Омега спрашивал себя, что же именно он чувствует, представляя, что для подчинённого всё кончено? Боль? Грусть? Или же разрывающую пустоту? Он не знал, но ни один из вариантов ему не нравился. — Ночи, — коротко и чересчур громко произнёс врач, отрывая омегу от размышлений, — Как я понимаю, Вы омега Остапова? Даня хотел сказать, что таковым не является, но не решился, боясь, что его тут же выпрут из больницы, и об альфе в таком случае вообще некому будет заботиться. Получив в ответ лишь короткий кивок, мужчина протянул омеге папку с бланками, которые необходимо было заполнить. К счастью, Даниил отличался прекрасной памятью на досье тех своих подчинённых, которые так усердно пытались залезть к нему в трусы. Через несколько минут, заполнив большую часть полей, Даня всё же решил задать тот вопрос, который его интересовал: — А почему вы позвонили именно мне? — Медсестра нашла в телефоне Ваш номер с подписью «Любимый» и решила, что Вы его муж, — коротко ответил мужчина, забирая у омеги папку и внимательно просматривая полученную информацию. Нужные поля омега так и не заполнил, ибо в душе не подозревал, на что у Миши может быть аллергия. — Я могу позвонить его родным, если недостаёт каких-либо данных, — предложил омега, глядя на то, как мужчина хмурится. — Пожалуй.***
— С возвращением, парень, — заметив, что альфа очнулся, Даниил оторвался от книги, улыбаясь. От волнения у омеги дрожал голос и, если бы Миша мог более или менее нормально соображать после пробуждения, то несомненно бы это заметил. Не до конца понимая, что происходит, Миша, гремя нацепленными на него приборами для отслеживания состояния, протянул руку к омеге, желая понять, настоящий он или же у него просто начались болевые галлюцинации. В обычной ситуации Даниил послал бы его далеко и надолго, предварительно влепив звонкую пощёчину, но сейчас он, совершенно выбитый из колеи, не смог найти в себе мужества и язвительности, чтобы отказать. Подойдя ближе, омега бережно взял огромную руку в свои, принимаясь мягко растирать задубевшие от холода пальцы. Ему было больно смотреть на то, как этот обычно пышущий здоровьем и жизнелюбием мужчина лежит перед ним такой, на удивление, хрупкий и беспомощный. И почему Миша так странно на него смотрит, словно сейчас заплачет? — Я тебя люблю, — осевшим, хриплым голосом выдавил альфа, сжав руки своего омеги. Странно, но Миша всегда боялся этих слов: не говорил их ни своим бывшим партнёрам, ни даже Дане. Он боялся, что стоит ему сказать это — и всё, конец. Конец той мизерной крохе счастья, которую он имел. Он боялся, что Даниил не поймёт его, сочтёт одним из тех альф, которые только вешать лапшу на уши и могут. Но сейчас ему было всё равно. Да, альфа так долго беспокоился о том, что о нём скажет или подумает его истинный омега, что сейчас почувствовал глубокую радость оттого, что наконец признался. Как будто открыли окно в душной комнате. Мише было даже смешно, до боли, до слёз. Сколько времени он потратил впустую из-за банального страха потерпеть неудачу. Теперь он это понял, как понял и то, что будь удача менее благосклонной к нему, омега так и не услышал бы этого от него. Отворачиваясь, омега так ничего и не ответил, неловко вставая и намереваясь уйти. Ему было проще поверить в то, что альфа плохо себя чувствует, нежели в то, что тот говорит правду. За всё время их общения Даниил только и делал, что готовил себя к тому моменту, когда альфа сдастся. Тогда бы он смог похвалить себя за дальновидность и окончательно задавить ту мерзкую наивную часть себя, которая всю его сознательную жизнь верила в счастье и любовь. Так было проще. — Я тебя люблю, — повторил Миша, не сдерживая улыбки при виде совсем засмущавшегося омежки. Слабо потянув на себя Даню, альфа усадил его на постель и принялся ласково выцеловывать сухими, потрескавшимися до крови губами ладони и запястья. Мише было глубоко наплевать на разрывающую голову боль, на слабость, от которой его опять начало клонить в сон. Разве имеет это значение, когда тот, кого ты желаешь всем сердцем, сидит рядом? Когда это недоразумение ещё пытается сохранять спокойствие и не показать, как сильно твои слова волнуют его? Альфа хотел бы рассказать ему о том, как они впервые встретились, о том, как он хотел познакомиться, о том, как каждую течку, от греха подальше, провожал его до дома. Ему так много хотелось рассказать, чтобы Даня, наконец, понял… Но этим грандиозным планам не суждено было сбыться, по крайней мере, не сейчас. Чувствуя, как сон всё же берёт над ним верх, мужчина громко зевнул и, поудобнее устроив руку омеги у себя на груди, закрыл глаза, засыпая. У каждого человека, несмотря на все его достоинства, есть и другая сторона, которая, дожидаясь своего часа, долгое время таится и делает вид, что её вовсе не существует. Для природной хитрости Михаила Сергеевича Остапова время блистать пришло в тот самый момент, когда к нему в палату пришёл доктор для того, чтобы сообщить хорошие новости. Миша быстро шёл на поправку: ещё месяц или два и ему снимут гипс, он продолжит работу и вновь начнёт писать. Но, несмотря на это, он был не рад. Миша прекрасно осознавал, что как только Даня почувствует, что необходимость в нём отпала, он сразу же поспешит капитулировать, и всё станет, как прежде. Этого альфа допустить никак не мог, не хотел. — Вы довольно быстро идёте на поправку, но из-за трещин в рёбрах я всё же посоветовал бы вам воздержаться от любого труда и полежать дома, благо, есть люди, которые могут о вас позаботиться, — на этих словах низенький, худенький доктор выписал список препаратов, которые должны были способствовать заживлению и снятию боли, и удалился. Повисла тягостная для всех присутствующих в палате тишина. Почти что сразу в голове альфы беспокойным роем закружились мысли, пытаясь сложиться в единую картину. Что нужно было сказать, чтобы Даня остался, пусть даже из жалости? Что нужно сделать? Сломать вторую руку? — И что будем делать? — обращаясь к внуку, спросил дедушка-омега, надевая на лицо самое серьёзное выражение, которое только мог состроить. У него уже созрел план под названием «правнуки несчастному деду», который он хотел немедленно воплотить в жизнь. Омега, которого выбрал Миша, разительно отличался от образа рокового, надменного красавца, возникшего в воображении мужчины перед аварией. По рассказам внука он думал, что перед ним окажется нечто, расфуфыренное и знающее себе уж слишком завышенную цену, но когда они впервые встретились, мужчина был буквально поражён тем, насколько этот молодой человек приятен и сдержан в общении. Он дежурил у кровати Миши целыми днями, взяв для этого даже небольшой отпуск, хоть и был совсем не обязан этого делать. В общем, выбор внука дедушка одобрял. — В каком смысле? — недоумевая, спросил Миша, поворачивая голову к дедушке и пытаясь понять по его лицу, что же он задумал. — У меня в квартире ремонт, а в твоей жить вообще невозможно. Может гостиницу снимем, пока ты не поправишься? — всё также серьёзно продолжил мужчина, расхаживая из стороны в сторону, словно был сильно обеспокоен происходящим. Миша старался не отставать от деда и не улыбаться: дедушка-омега принципиально после смерти мужа не делал ремонт, а его, Мишина, квартира, доставшаяся от родителей, была в отличном состоянии. Выдержке и актёрскому мастерству омеги можно было только позавидовать. Как вы, возможно, уже могли догадаться, Даниил, несмотря на его характер, всё же поддался на уловку и предложил альфе пожить у него до тех пор, пока тот не поправится. Фактически, это предложение значило то, что они с этого момента будут жить вместе всегда. Это было лишь делом времени и мастерства. Упускать свой шанс альфа никак не собирался. Ну, а омега решил ему это позволить: в конечном счёте, Даниил был кем угодно, но точно не идиотом, и он понимал, что, вероятнее всего, произошедшая сцена разыгрывалась исключительно для него. Вот так мы и пришли к тому, что имеем сейчас. Восстанавливался Миша действительно быстро, не прошло и двух месяцев, а кости на руке уже срослись, через неделю ему должны были снимать гипс. Они оба об этом знали и оба молчали. Миша надеялся, что Даня забыл, а Даня был слишком деликатен, чтобы напомнить о том, что их уговор перестаёт действовать. Да и как вообще можно было сказать человеку, который буквально светится от счастья, что ему пора выметаться из твоего дома? Даниил не знал, как не знал и того, а хочет ли он вообще, чтобы Миша уехал, или это в нём в очередной раз играет глупая гордость и нежелание делить с посторонним своё личное пространство? Их жизнь до такой степени слилась в единое целое, что, казалось, так было всегда. Просыпаясь в семь утра, Даниил быстро принимал душ и готовил для них завтрак. Откровенно говоря, готовить у него получалось премерзко, но он старался… Однако и старания его ни к чему не приводили, Миша то и дело находил в своей яичнице скорлупу, в каше — подгоревшие комки молока, а омлет так вообще представлял собой пересоленный кошмар. Альфа, глядя на это, лишь поощрительно улыбался и старался не кривиться, пока ест. Вскоре, когда от волнения омега высыпал в блюдо по солонке соли, готовка легла на широкие плечи Михаила, против чего он и не думал возражать. В конечном счёте, он готовил намного лучше, даже Дане пришлось это признать. Миша, подобно лучшим военным стратегам, действовал неспешно, методично отвоёвывая территории рядом со своим омегой. Это в некотором роде напоминало игру «сапёр», лишнее движение или слово — тебе конец. Сперва Миша приучал омегу к мысли, что если тот хочет полежать и отдохнуть, тупо пялясь в телевизор, то один он лежать не будет. К удивлению альфы, Даня не стал спорить и молча улёгся, несильно утыкаясь спиной в его грудь. Следующим шагом на нелёгком пути завоевания шёл поцелуй. Как и любой мужчина, Миша представлял, что Даня соизволит сам пойти к нему навстречу, что омега, сгорая от внутренней страсти, набросится на него, оставляя на шее поцелуи, которые больше походят на укусы. Но вот что странно, когда альфа себе это представлял, в его фантазиях Даня выглядел, как актёр из старой порнухи, а у него самого были шикарные, чёрные усы. Да, увлечения Остапова медленно накладывались на его фантазии и он сам диву давался, что, спустя столько лет, помнит, что вытворял тот голубоглазый омега из видео. План был до безобразия прост — представить всё так, словно это всё получилось случайно. Дождавшись, когда омега уляжется и заснёт, альфа так же сделал вид, что спит. Пролежав в обнимку около часа, его и вправду чуть не сморил сон, но всё же он смог довести до конца то, что начал. Когда Даниил проснулся и попытался выпутаться из объятий, Миша ещё крепче сжал его здоровой рукой, утыкаясь носом в ложбинку на шее, где запах омеги был особенно сильным. Шумно потянув носом, альфа обессиленно выдохнул, старательно делая вид, что спит. Потянув на себя неподвижного омежку, легко, почти невесомо касаясь губами горячей кожи на его шее, отчего того инстинктивно выгнуло дугой. Всеми силами пытаясь сдерживать победную улыбку, Миша сладко зевнул, поднимая голову и также легко целуя омегу в губы, ещё крепче прижимая к себе. Он был готов к любой реакции: к тому, что Даня выкинет его из дома, дав под зад хорошего пинка; к истерике; к бездействию; даже к избиению и то готов был… Но вот к тому, что омега робко и несмело ответит — нет. Миша был в таком глубоком шоке, что враз забыл о своей божественной актёрской игре и открыл глаза, в недоумении глядя на Даню. — Актёр, у которого нет Оскара, — краснея, как помидор, заключил Даниил, выпутываясь из крепких объятий. До темы переезда они не дошли и через неделю, когда гипс благополучно сняли. Даниил, наверное, впервые в своей жизни рассматривал возможность совместной жизни с кем-то и получения от этого какого-то удовольствия. «Ну, а что? — размышлял про себя омега, — Миша вроде бы славный парень, хорошо готовит, и я ему, вроде как, нравлюсь. Почему бы нам и не попробовать?» Миша был настроен менее оптимистично: он судорожно искал способ угодить и расположить к себе омегу, но ни цветы, ни конфеты на того ровным счётом не имели никакого воздействия. Это был их первый поцелуй, и альфа опасался, что он станет последним.***
Pov Миша
— Тук-тук-тук, — несколько раз постучавшись, проговорил Алексей, приоткрывая дверь и просовывая голову в образовавшийся проём. — Что такое? — холодно спросил я, нехотя глядя на лохматый рыжий вихрь заместителя главного редактора. — Фея крёстная просила разузнать, когда её золушка сдаст обещанную статью, — придурковато улыбаясь, спросил омега, весьма довольный собой и этой остротой. — Передай фее крёстной, что её трудолюбивая золушка сдаст статью ровно через неделю, как она и обещала. Но, если фея явит свою красоту несчастному холую и попросит лично, то золушка очень постарается выполнить работу пораньше и поедет-таки на бал. — Хорошо, я передам, — всё также приторно улыбаясь, проронил он, заходя в мой кабинет и закрывая за собой дверь, — А теперь потолкуем. — И о чём же толковать будем? — вставая из-за стола и подходя к омеге, спросил я, скрещивая руки на груди и ожидая продолжения шоу. В том, что сейчас омега превзойдёт сам себе в актерском мастерстве, я даже не сомневался. — Знаешь что, Мишенька? — загадочно спросил Алексей, но не дождавшись ответа, продолжил, — Грустно смотреть мне на симпатичного, но такого одинокого альфу. Вино, ночь, я и ты. Что думаешь? — Думаю, что мне такая блядь и даром не нужна, — выпалил я, чувствуя, как от отвращения удлиняются клыки. Мне было не столько мерзко от самого предложения, сколько от того, кто именно мне его делает. Ведь эта блядина дружит с Даней, который, скорее всего, всем с ним делится. — Если ты сейчас уйдёшь, то Даня ничего об этом не узнает. Я не стану рассказывать, что его друг решил отбить его же альфу. — А с каких это пор ты стал его альфой? Или, может, я впал в кому на год-другой? — фыркнув, спросил он, презрительно закатывая глаза. — Ничтожество, послушай меня, — окончательно выходя из себя, зарычал я, подходя ближе к этому ублюдку и хватая его за грудки, — Этот омега стал моим в тот самый момент, когда я его увидел. И я его Альфа, я буду защищать его от таких друзей, как ты. Ясно? — Умный мальчик, — ловко вырываясь из моей хватки, проговорил омега, оправляя на себе одежду, — Я тобой очень доволен. — Не понял? — делая максимально непонятливый вид, недовольно спросил я. Но самом деле, я прекрасно всё понял. Это было в духе омег, подсылать других омег, чтобы проверить, насколько серьёзны намерения альфы. Правда, должен отдать Лёше должное, он сыграл настолько правдоподобно, что я действительно готов был его разорвать. — Брось, ты у нас умный мальчик, и всё уже понял. Но, учти, это была исключительно моя инициатива, Дане об этом ни слова, а то он нас обоих возненавидит, — садясь в кресло и вальяжно вытягиваясь, Лёша схватил ручку с моего стола, задумчиво крутя её в руках. — Если это была не его идея, вопрос: тебе-то это зачем? — присаживаясь напротив, спросил я. Не удивился бы, если всё это подстроил Даниил исключительно для того, чтобы проверить меня: это в его духе. — Он очень плохо сходится с людьми, как ты, возможно, уже мог заметить. Но если он к кому-то привязывается, то заботится о нём, старается, по крайней мере. Я всего лишь плачу ему той же монетой. — Как благородно с твоей стороны. — Можешь иронизировать, сколько тебе будет угодно, но это я тебя уничтожу, если ты его обидишь. Я перетрахал большую часть альф-редакторов в этом городе и, если я увижу, что он страдает по твоей вине, в этом городе ты не найдёшь ни одного места, где сможешь публиковать свои жалкие статьи. Я понятно изъясняюсь? — Вполне, — довольно улыбаясь, ответил я, — но думаю, что твои активные половые знакомства вряд ли пригодятся. — Как я понимаю, ты серьёзен в отношении Дани? — А с каких пор в мои обязанности стало входить исповедование своей грешной души преподобному Алексею? — Будешь хорошим мальчиком, и дядя Лёша, возможно, подсобит тебе и облегчит задачу. А то смотреть больно, как все эти букетно-конфетные прелести пропадают, — хитро глядя на меня, отозвался омега, похрустывая костяшками пальцев. — Если я скажу, что слежу за этим недоразумением несколько лет, мне всё равно не поверят. — Звучит пугающе. Ты открываешься с новых сторон, Миша, чем ещё, кроме сталкерства, ты увлекаешься? Может, крестиком вышиваешь или типа того? — Мы вместе ходили на курсы по английскому, вместе ходили на одни и те же концерты и премьеры. Только вот он не замечал меня даже тогда, когда я откровенно на него пялился. Правда, понял я, что это недоразумение и есть моя пара, совсем недавно, когда у него кончились подавители, блокирующие его собственный запах. — И что, он действительно тебя не замечал всё это время? — еле-еле сдерживая смех, спросил омега, — Боженька ты мой, как же это похоже на Даню. — Ну так что, дядя Лёша, поможешь непутёвому любовнику одолеть каменную стену непонимания? — Так как любовник из тебя, откровенно говоря, херовый, то помогу, — внимательно глядя на меня, пообещал омега, — цветами эту крепость не проймёшь, так что пойдём в атаку. Детка, надеюсь, ты сексуально стонешь. Прежде чем я успел ответить на это что-нибудь язвительное, Алексей, ни грамма не стесняясь, уселся на мои бёдра, мастерски снял с себя рубашку одним движением (словно делал это уже много раз, без «словно» — он точно делал это много раз), растрепал мои волосы и принялся снимать мою рубашку, издавая при этом такие пошлые стоны, что у меня невольно покраснели даже уши. К такой атаке даже я не был готов, но план Лёши я, к счастью, понял быстро. Вызвать шум и недвусмысленный интерес сотрудников газеты — этим самым шумом мешать всем работать — дождаться, когда Даниилу нажалуются — быть застуканными в непотребной позе — лицезреть то, как омега проклинает всё сущее. Через тринадцать минут упорной игры в имитацию нашу театральную лавочку всё же решили прикрыть. Дверь с лёгким скрипом открылась, впуская хрупкого омежку с длинным хвостом и непроницаемыми синими глазами. На несколько секунд, которые показались мне долгими минутами, воцарилась звенящая тишина — одна из тех, которые заставляют судорожно перебирать в уме слова, чтобы избавиться от неё. Криков не последовало, упрёков — тоже. На меня Даня упорно не смотрел, скорее всего, счёл меня недостойным его внимания. Голос его был тихий, но уверенный, словно произошедшее его волновало не больше, чем неурожай картофеля в прошлом году: — Через пять минут в моём кабинете, оба.Конец Pov Миша
***
Pov Даниил
Стена глаз. Внимательных и беспощадных глаз, которые хотят увидеть на моём лице хотя бы намёк на то, что всё это меня волнует. Они знают, что Миша ухаживал за мной, они увидели, что я смягчился и дал слабину — они ждут, когда я устрою истерику. Более того, они все этого хотят. Не помню, как дошёл до своего кабинета, но, когда я закрыл дверь и остался один, чётко прочувствовал вкус крови во рту и на губах. От приторного, сладковатого вкуса меня затошнило. Хотя, возможно, всё дело в нервах. Сев за стол, я постарался сделать вид, что произошедшее меня никак не трогает. Аккуратно разложив на столе бумаги, я сделал сосредоточенный вид и ждал, прислушивался, когда в удивительно тихом коридорчике раздадутся спешные шаги. Оба пришли в одно время, в неуверенности потоптались за дверью и постучали. Удивительно, как действуют двойные стандарты у некоторых людей: постучать в дверь начальника из вежливости, но забыть об этой самой вежливости, когда на работе приспичило потрахаться. От гнева у меня дрожали руки и, не придумав ничего лучше, я решил спрятать их под стол, принимая как можно более расслабленную и вальяжную позу. — Да, — голос звучал на несколько тонов ниже, но меня заботило лишь то, как бы мне не заплакать. Возникал весьма логичный вопрос: почему мне так хочется реветь и кого-то ударить? Напрашивался не менее логичный ответ: стало быть, мне не всё равно, если с Мишей захочет быть кто-нибудь другой. Особенно если этот другой — мой лучший и, пожалуй, единственный друг, поправочка: бывший друг. Всё это время я воспринимал Мишу как нечто само собой разумеющееся. Да, не буду скрывать, он мне нравится, не буду скрывать, что мне до одури нравится его запах. Но разве этого достаточно? Разве будем мы счастливы лишь потому, что нам обоим нравится запах друг друга? Как оказалось, мои опасения были не напрасными. Ещё с момента нашего первого откровенного разговора, когда он попытался меня соблазнить, я понял, что внутри этого кудрявого, милого альфы живёт настоящий кобель, которому нет равных. Пора возрадоваться и похвалить себя за дальновидность, но радостно мне отнюдь не было. Наоборот, от ноющего в груди чувства опустошения и вновь нахлынувшего одиночества мне хотелось убить себя. Первым вошёл Алексей, следом Миша. Оба держались прямо и стойко, словно уже приготовились выслушивать от меня длинные тирады о том, какие же они выродки. Удовольствия от оправдания ожиданий я им не доставил. — Я понимаю, что вы взрослые люди, но на работе надо вести себя более сдержано. Вы оба на хорошем счету, поэтому увольнения не последует, но штрафные санкции я всё же применить вынужден. Алексей, Михаил, вы остаётесь без премиальных два следующих месяца, — я говорил механически выстроенную в голове речь механическим голосом, на них я смотрел поочерёдно в упор, но лиц и что на них было изображено я не видел, — Свободны. Три секунды тишины, жалкая попытка Михаила открыть рот не увенчалась успехом. Беспомощно он посмотрел на меня, потом на Лёшу, но выдавить из себя слова у него не получилось. Звук закрывающейся двери был для меня спасительным. Ещё несколько минут и всё — я бы заплакал. Отчего? И сам не знаю. Наверное, всё дело в том, что впервые за долгие годы я мечтал о счастье с альфой, с Мишей.Конец Pov Даниил
***
Молодой человек двадцати семи лет неестественно прямо стоял перед зеркалом, в его руке, белой от напряжения, была зажата обычная, дешёвенькая электробритва, которую он купил по дороге домой. Почему? Зачем? И кому от поступка, который он ещё только собирался совершить, станет легче? Он не знал ответов на эти вопросы, да и не утруждал себя поиском. В одно мгновение вся его жизнь пронеслась перед его глазами, и перед далеко уже немолодым омегой открылась суровая правда, которую он никак не хотел признавать: всю свою жизнь он жил лишь в половину, витая где-то там, в мире своих напрасных мечтаний, которым никак не суждено было сбыться, по крайней мере, в этой жизни. Всё то, за что он так отчаянно цеплялся, предстало перед ним в совершенно другом свете, словно бы пройдя через кривое зеркало. Он думал, да, он думал, что на этот раз всё будет иначе, что он правильно понял те сигналы, которые ему так настойчиво посылала судьба. Но нет, нет, очередное разочарование, или, вернее сказать, испытание? С кривой улыбкой осмотрев зажатую в собственной руке бритву, омега подключил её к розетке и нажал кнопку включения. Без лишних стенаний и сомнений он провёл остриём прямо по середине своей головы, с наслаждением наблюдая за тем, как копна густых белых волос медленно падает на пол. В несколько рваных, не очень аккуратных движений он довёл начатое до своего логического конца. Вопреки чувству облегчения и даже некоторого мазохистского удовольствия, омега чувствовал, как по его бледным щекам бегут слёзы, собираясь под подбородком в одну большую солёную каплю. Были ли это слёзы горя и обиды, он не знал. Внимательно взглянув на нового себя, омега заключил, что перевоплощение недостаточно сильное и, не став мелочиться, двумя ловкими движениями сбрил себе ещё и брови. Вот теперь всё было так, как надо. Только вот кому это было надо? На идеально выбритую голову смотрел её же обладатель, крепко сжав губы, чтобы не начать кричать от закипающей внутри него истерики. Синие глаза, на первый взгляд, утратили свою былую прелесть и глубину, без густых тёмных бровей они казались картиной, которую художник так и не смог довести до логического конца. Даниил Сергеевич Винглевский был недоволен полученным результатом. Он искренне рассчитывал, что стоит ему сбрить все волосы, как он, будто бы по мановению волшебной палочки, станет мерзким уродом. Нет, уродом он, конечно же не стал. Было в этой лысом, маленьком омеге, который на вид стал ещё младше, что-то по-детски странное и противоречивое, словно своим эксцентричным видом он бросал кому-то вызов. Что же, так оно и было. «Лучше что-то, чем ничего» — справедливо заметил омега, принимаясь убирать с пола только что состриженные волосы. Не без грусти он смотрел на то, как двадцать лет его жизни, заключённые в длинных пепельных волосах, неожиданно улетают в недра мусоропровода, словно их никогда и не было. Омега убеждал себя, что это к лучшему, как и любые другие перемены. Не успел омега зайти в квартиру, как в неё через несколько минут настойчиво позвонили, потом постучали и вновь позвонили. Сомнений в том, кто же это явился, у Даниила не возникло. Да и был ли вообще смысл надеяться на то, что альфа поведёт себя как мужчина, после того, что он сделал? Не дав себе возможности передумать и испугаться, омега настойчивым тяжёлым шагом направился к двери и, даже не взглянув на посетителя в глазок, открыл дверь. Ожидаемо перед ним стоял Михаил, ожидаемо с охапкой белых роз, ожидаемо с самым жалостливым и виноватым видом, который только может быть у альфы, который изменил. Еле сдержав язвительное фырканье, омега открыл дверь настежь, чтобы пропустить гостя внутрь. Гость же не спешил воспользоваться радушием хозяина дома, словно ошарашенный, он смотрел на Даниила. На молодом, красивом лице отразилась целая гамма чувств: от боли и сожаления до закипающего гнева. — Кто это сделал? — заревел альфа, ошибочно вообразивший, что на его несчастного, раздавленного омегу напали и таким вот образом унизили. От этой мысли альфа готов был самолично перегрызть глотку тому, кто это сделал. В голове у него пронеслась вереница воспоминаний: как омега трепетно и любовно относился к своим волосам, как берег их, как ими гордился. Эту потерю Миша принял близко к сердцу, потому что естественное украшение его пары даже у него вызывало некоторую гордость. — Не твоё дело, сучий потрох, — не удержавшись от язвительной реплики, рявкнул Даниил, мерзко кривясь от удовольствия. Реакция альфы была той каплей мёда в его сегодняшней бочке дёгтя, которой он так сильно хотел добиться. На красивое лицо альфы легла тень хорошо контролируемого раздражения. — С тобой что-нибудь ещё успели сделать? Как это произошло? — подходя вплотную к омеге, альфа, не замечая оскорбления, неловко потянулся к хрупкому телу, желая подбодрить и утешить. Увы, омеге такая забота претила: еще недавно сильные руки обнимали совершенно другого человека, а вот теперь они тянутся к нему. Грязь… — Что это ты делаешь? — уходя от прикосновения, спросил Даниил всё тем же ядовитым, шипящим голосом. — Я всего лишь хотел… — Жопой на двух стульях усидеть. Вот, чего ты хотел, — улыбаясь, продолжил за него Даниил, усаживаясь на диван и надменно глядя на альфу. — Это не так, — начал Михаил, не решаясь сесть и раздумывая над тем, как следует начать разговор, чтобы Даня не начал истерику, раньше чем рассказ закончится, — Всё, что я делаю, так или иначе связано с тобой. Сегодняшнее происшествие не исключение. — О, — округляя губы, выдавил Даниил, ощущая всем своим естеством, что разговор откроет ему новые горизонты фантазии альфы, — То есть то, что ты собирался выебать моего лучшего друга на рабочем столе — это не божье провидение, а чётко спланированный шаг на пути завоевания моего сердца. А ты стратег. — Что мне было делать, если ты не смотришь на меня? — повышая голос, заревел Миша, чувствуя, как его начинает колотить от жуткой несправедливости, — Я уже два года за тобой хвостом хожу. Чёрт, Даня, я ничего не прошу, не требую и не тороплю. Понимаю я тебя… Но и ты меня пойми, я ведь не железный. — Понять? — то же переходя на крик, спросил омега, подскакивая с насиженного места, — Что мне надо понять? То, что тебе потрахаться надо или же то, что для этих целей сойдёт любой, у кого между булками мокро? — Замолчи, — рявкнул альфа, окончательно выходя из себя. Сказать, что он был зол, — ничего не сказать. В этот раз Даниил мог гордиться собой, ибо задел он своего альфу за самое живое. Разумеется, для Михаила вопрос партнёра был крайне болезненным, ибо с тех пор, как он увидел странного омегу на курсах по английскому, отношения с другими у него категорически не клеились, да и, стоит признаться, ему не хотелось другого. И вот после того, как он из кожи вон лез, чтобы обратить на себя внимание, ему предъявляют претензию, что он кабель, ублюдок, мразь и обманщик. — А то что? Может быть, ударишь меня, а? Давай, не стесняйся, бей. Такие, как ты, только так и могут решить спор в свою пользу, — Даниил и сам не знал, на кой-чёрт говорит неправду, ведь не думает же так. Он не был уверен, что Миша поведётся на такую провокацию и действительно посмеет ударить его, но попытка не пытка. К тому же, если бы альфа действительно потерял бы контроль, Даниилу было бы легче вышвырнуть его из своего дома и головы. У него не возникло бы сожалений о том, что он поступил неправильно и был несправедлив. Подойдя к омеге вплотную, Миша взял того за грудки и притянул к себе, внушительной горой нависая над не по размеру дерзким тельцем. Казалось бы, сколько надо силы для того, чтобы заставить этого омегу подчиниться. Один удар — и Даня уже будет лежать на полу с перекошенным от боли лицом. Хотел ли этого альфа? Нет, не хотел. Более того, такие методы претили ему, альфа искренне не понимал, как мужчина может называться мужчиной, если поднимает руку на кого-то, кто слабее его самого, даже если этот кто-то очень нарывается на драку. «То есть вот так, Даня? Решил устроить драку, чтобы спихнуть всю вину на меня?» — не без удовольствия подумал Миша, еле сдерживая улыбку. Наивная уверенность омеги в том, что всё пойдёт по его плану, не могла не умилить мужчину. Покрепче ухватив своего начальника за тонкие руки, альфа ещё ближе притянул его к себе. На бледном безбровом лице отразилась целая гамма чувств, среди которых самым явным было торжество и грусть. Даниил был уверен в том, что провокация удалась и теперь над ним нависло справедливое наказание за сказанное. Крепко зажмурившись, омега не стал прятать лицо, наоборот, гордо вскинул лысую голову в ожидании удара. Миша знал, что его пара не из робкого десятка, но не подозревал, что омега захочет избавиться от него такой ценой. Миша был зол, но не настолько, чтобы поднять руку на человека, о котором мечтал уже не первый год. Чего бы он стоил, сделай он такое? Однако спускать омеге сказанные слова он не собирался, в конечном счёте, у него тоже могла иметься в наличие гордость. Омега, поняв затею Миши, начал сопротивляться изо всех сил: кусался, брыкался, пытался влепить альфе между ног — но всего этого определённо было недостаточно, чтобы остановить не на шутку разгорячившегося мужчину. Намертво сцепив сильные руки за спиной у Дани, Миша прижал к себе извивающееся тельце, легко покрывая тонкую шею едва ощутимыми поцелуями, от которых у грозного господина начальника предательски задрожали колени. Надо сказать, что если бы не чересчур сильные объятия альфы, Даниил едва ли удержался бы на ногах от остроты ощущений. Он не привык к такому и не был готов к тому, что скандал примет подобный оборот. Более того, в ближайшие лет пятьдесят-шестьдесят расставаться со своей невинностью Даниил вообще не собирался, оттого-то и нарушение границы личного пространства он воспринял в штыки. До последнего он пытался вырваться или, по крайней мере, оттянуть неизбежное. Хуже всего в этой ситуации было то, что чем настойчивее действовал альфа, тем меньше хотелось сопротивляться его паре. Даниил, подойдя к этому вопросу почти философски, рассудил, что дело в его разгулявшихся гормонах и продолжительном отсутствии секса сроком в двадцать семь лет. Мысль о том, что альфа может оказаться его идеальным партнёром заведомо была отправлена в небытие, ибо слишком уж это было невероятно. Где он, а где этот вшивый альфа? И, тем не менее, чем ближе к уху подбирались настойчивые губы, тем меньше Даниилу хотелось сопротивляться: жалкие попытки отстраниться он предпринимал лишь ради приличия, о котором не мог забыть даже в такой момент. Несмотря на новизну ситуации, он нисколько не переживал, точнее говоря, переживал не так сильно, как должен был бы. На периферии сознания возникло устойчивое и потому такое странное ощущение, что всё происходящее здесь и сейчас правильно и нормально. В тот самый момент, когда омега уже почти был готов застонать от обилия ощущений, Миша отстранился с явным намерением взглянуть на раскрасневшееся, смущенное личико. — И угораздило же меня выбрать такого неправильного омегу, — криво улыбаясь и склоняясь над Даниилом, проговорил мужчина севшим от волнения голосом. Возможно, Даня и возразил бы ему, указав на то, что никто никого не держит. Но он не мог, это было выше его сил, даже от мысли: что придётся сказать нечто подобное человеку, который на тебя так смотрит, омегу передёргивало. Это была поистине критическая минута для обоих: Даниил чувствовал, что стоит ему сказать то, чего так сильно жаждет его гордость, и всему настанет конец. Жестоких слов ждал и альфа, напряжённо вглядываясь в лицо своей пары яркими изумрудными глазами. Обоим было ясно, что настало время принимать решение. — Прости, — шепнул Даня, опуская голову, чтобы альфа не увидел, как на глаза у него наворачиваются слёзы. От страданий человека, которого секунды назад он презирал, от угрызений совести. Как будто бы извиняясь за раны, которые сам же и нанёс, омега привстал на цыпочках и постарался прикоснуться щекой к щетинистой щеке альфы, который не смог сдержать широкой, счастливой улыбки, украсившей его лицо двумя очаровательными ямочками. Даниил невольно залюбовался лицом своего подчинённого, впервые за всё время их знакомства позволяя альфе увидеть своё восхищение. Какая-то его часть, отвечающая за сохранение пристойного вида в любой ситуации, талдычила, что это окончательно избалует и без того надменного альфу, но было уже поздно. Всё остальное происходило для обоих как будто бы на автомате. Приподняв омегу за талию, Миша с самым довольным видом решил продолжить своё занятие, выцеловывая каждый сантиметр любимого лица и особенное внимание уделяя припухшим губам. Усевшись на диван, альфа расположил несопротивляющееся тело у себя на коленях так, чтобы их лица были, наконец, на одном уровне. А Даня что? Ничего, сидит себе красный, как рак, и не знает, куда глаза девать, чтобы не было так стыдно. От смущения омега буквально не мог пошевелиться, боясь своими действиями опростоволоситься. К счастью, его альфа это прекрасно понимал и не спешил. Сколько раз он представлял, как его омега будет вот так сидеть у него на коленях, изнывая от желания? Десятки, преходящие в сотни. В своих фантазия мужчина всегда брал Даниила быстро и жёстко, но в реальности чрезмерная поспешность могла привести лишь к тому, что омега испугается окончательно и, в духе сопливых фильмов, рухнет в обморок. Проведя носом от ярёмной венки на шее, где запах омеги был сильнее всего, до самой щеки, Миша нежно, практически невинно целует горячую от смущения кожу. Даня не сопротивлялся, когда по его губам прошёлся чужой влажный язык, от прикосновения которого его буквально подкинуло в руках альфы. Жалобно простонав и осознав всю неизбежность происходящего, Даниил Сергеевич Винглевский мужественно закрыл глаза и приблизил своё лицо к лицу альфы. Глядя на эту немую сцену, Миша не мог не улыбнуться тому, насколько же комичны у них получились даже предварительные ласки. Благо, альфа действительно понимал, что у омеги из-за глупой гордости и принципиальности не было ни одного мужчины до него. Это подкупало. — Открой рот, — тяжело дыша, прошептал альфа, с удовольствием глядя на то, как омега, ещё больше смущаясь, всё же исполняет его просьбу. Ловко проскользнув языком в так удачно открывшийся рот, Михаил пытался всеми силами доставить омежке удовольствие: то вылизывая, то прикусывая язычок и губы. Как альфа и предполагал, Даня вскоре совсем расслабился и, войдя в раж, начал отвечать, пусть и неумело, но не менее пылко. Дошло всё до того, что Даня, совсем позабыв о своих хвалёных принципах, охотно подставлялся под ласки и даже не подумал воспротивиться, когда сильные руки альфы забрались под его старую, растянутую кофту, принимаясь изучать тело. Горячие, мозолистые пальцы, легко оглаживая, прошлись по мягким бокам и животу, но особое внимание уделяя плоской груди с двумя твёрдыми сосками-горошинками. Припав к шее омеги губами и не прекращая поглаживаний, альфа услышал то, чего так долго добивался, — протяжный нескрываемый стон удовольствия. Легко прикусив место, где сильнее всего ощущался запах омеги, Миша решил, что тот уже достаточно расслаблен для более активных действий: всё ещё лаская грудь омеги одной рукой, альфа без стеснения засунул вторую руку в его штаны. Даня вздрогнул и захотел было отстраниться, но когда Миша едва ощутимо прошёлся пальцами по возбуждённой плоти, омега резко передумал, сдавленно застонав. Возможно, нет, абсолютно точно, эти двое довели бы начатое до логического конца, если бы не одно «Но». Это «Но» стояло в дверях комнаты с двумя пакетами, набитыми продуктами, и с выражением полного ужаса на лице. Наверное, если бы отец Даниила зашёл проведать сына на минут десять позже, картина, которая могла предстать перед его глазами, надолго отучила бы заботливого отца без предупреждения навещать своего любимого сыночка. Благо для всех троих, этого не произошло и, прежде чем отец успел обратить на себя внимание истеричным воплем, его заметил Даня, у которого в штанах в это время активно хозяйничала рука альфы. Немая сцена длилась ровно две секунды, но и этого хватило, чтобы Даниил внутренне успел проклясть себя, Мишу, отца и всех богов греческого пантеона. — Убери руки, блять, — заорал омега, как резанный, пытаясь оттолкнуть от себя Мишу, который, всё ещё пребывая в блаженном неведении, продолжал склонять свою пару к греху. Крик резко вывел Михаила из мира сладких фантазий. В недоумении взглянув на Даню, который пытался оправить одежду так, чтобы скрыть стояк, Михаил, наконец, заметил фигуру, молчаливо стоящую в дверях. Умственная активность мозга альфы в этот момента составляла около одного процента из ста, именно этого процента и хватило для того, чтобы понять, что неожиданный гость не является грабителем. Грабитель, в руках которого пакеты с едой, — нонсенс, ей богу. Сцена в духе американских комедий стала ещё более эпичной, когда Миша, стараясь порывисто застегнуть молнию на брюках, совершенно случайно и неожиданно прижал своё достоинство. Без сомнения, боль была адской, это прочувствовал каждый человек, находящийся в комнате, тихо зашипев. Но альфа, едва поджав губы и нахмурившись, не проронил ни слова, хотя готов был в этот же самый момент зареветь в голос от боли. — Я… это… я тебе покушать принёс, — наконец, сказал папа Даниила, глядя на сына недоумевающим, потерянным взглядом. В этот тёплый сентябрьский вечер дно позора было пробито для каждого по нескольку раз.***
— И это Вы надоумили моего сына обрить голову? — деловито складывая руки на груди, спросил мужчина, внимательно глядя на альфу, сидевшего напротив него. Даниил, недовольно глядя на папу-омегу, не удержался от истерического задушенного смешка. Надо сказать, что с родителем они никогда не были близки, а когда умер отец, то общение стало тягостным для обоих, сойдя на нет. Была ли этому причиной объединяющая их обоих холодность натуры или же, наоборот, различные типы темпераментов — не знал никто. Даниил всегда считал папу-омегу чересчур вычурным и суетливым, возможно, так оно и было, в некотором роде. Молодому омеге заданный вопрос показался диким и жутко неуместным. По его разумению, волосы, точнее, их отсутствие, должны было взволновать непутёвого родителя в последнюю очередь. Но, нет, внешность — первостепенна, остальное может и подождать. Миша уже было хотел сказать, что всё это большое недоразумение, которое возникло из-за непонимания, но не успел он и слова сказать, как его оборвали. — Замолчи, — рявкнул Даниил, который от закипающей внутри злости готов был кого-нибудь разорвать, — Я это сделал, затея была тоже моя. Зачем? Для того, чтобы позлить его и вызвать отвращение. Такой ответ тебя устроит? Минута молчания. Ни слова, ни звука — ничего. Омега посмотрел сперва на сына, потом на его альфу и не смог сдержать улыбки: нашло-таки его недоразумение себе пару. Признаться, мужчина всегда верил в то, что его сын всё же сможет выбраться из того болота озлобленности и недоверия, в которое его так упорно вгоняло одиночество. Ведь… ведь мальчик не был плохим, отнюдь… Даниил вырос хорошим и честным человеком, возможно, слишком честным, без той житейской хитрости, которая порой так необходима в делах. Озлобленным его сделало лишь одиночество. Илья Петрович, а именно так звали папу Дани, прекрасно понимал сына, ощущал его негодование, и потому не мог злиться на выпады и колкости. Отец Даниила рано умер, слишком рано. Дане было всего шесть лет, когда отца разорвало учебной гранатой, которая, по нелепому стечению обстоятельств, оказалась боевой. Это было ужасным ударом для Ильи Петровича, но хуже всего пришлось именно маленькому Даниилу, который в момент лишился сразу двух родителей: одного похоронили в закрытом гробу, другого невозможно было поднять с постели и заставить перестать плакать. Ни слёзы, ни уговоры, ни просьбы, ни разговоры не помогли мальчику добиться родительского внимания. Он был предоставлен сам себе, и если бы не тогда ещё живой, но совсем слабый, дедушка, мальчик мог умереть от голода, и этого даже не заметил бы его собственный папа. В тот переломный год своей жизни Даниил впервые задумался над тем, что в любой ситуации нужно хотя бы пытаться остаться мужчиной, каковым ему и пришлось стать. Всеми правдами и неправдами он пытался поднять папу-овоща (как он тогда ласково называл Илью Петровича) с кровати: порой у него это получалось, благодаря правильным словам, но чаще всего он попросту набирал холодное ведро воды и выливал на бесчувственного родителя, глядя на то, как холодное, каменное лицо преображает недовольство. Илья Петрович справился со своим горем и вновь вернулся к нормальной жизни, но вот его сын так и не смог подавить в себе злость и обиду на папу. Дети в этом возрасте бывают поразительно жестоки, дети суровых военных и подавно. — Этот придурковатый характер достался ему от отца. И тот, если что-то вдалбливал себе в голову, считай — сделано. Мне Вас жаль, молодой человек. Нелегко придётся. Даниил хотел уже было сказать что-нибудь мерзкое, чтобы осадить отца, но передумал. Он не хотел скандалить, к тому же характер у него действительно был тяжёлый, если не сказать хуже. Миша, глядя на своего омегу, которого в данный момент просто распирало от гнева, нашёл под столом его маленькую ладошку, примирительно оглаживая тонкие пальчики. Сперва омега вновь напрягся: одна его часть хотела в ту же секунду вырвать руку и врезать ей же по наглой морде альфы, из-за которого ему и пришлось испытать весь этот позор; вторая же часть понимала, что Миша желает ему добра и пытается предотвратить конфликт. Переборов себя, Даниил мимолётно, совсем жалобно улыбнулся, глядя в яркие зелёные глаза. — Я думаю, это надо отпраздновать, — со стороны наблюдая за этой немой сценой, Илья Петрович тоже не смог сдержать улыбки. Как же всё глупо и невинно, словно эти двое только недавно начали встречаться. Вытащив из принесённых пакетов купленное по наитию вино, мужчина разлил его по бокалам и вручил присутствующим. — Поздравляю, дети мои, — коротко объявил он громким, торжественным голосом и залпом выпил напиток, даже глазом не моргнув. И Даниил, и Михаил смотрели на мужчину непонимающим взглядом: разве так должен вести себя отец, застукавший сына за непотребством; разве он должен их поздравлять с этим? Вероятно, лишь Илья Петрович заметил зияющий из-под одежды сына совсем ещё свежий след от зубов. Он справедливо заметил, что если уж альфа и захочет скрыться от его мальчика, метка не позволит ему это сделать. А не это ли счастье?