Pov Миша
Впервые я начал задумывать о том, как неразрывны жизни некоторых людей, ещё четыре года тому назад. Я тогда только заканчивал университет и посещал дополнительные курсы по английскому языку. Такие группы посещали, как правило, омежки, мечтающие выйти замуж за иностранца и благополучно свалить из России-матушки; или же альфы, уверенные в том, что знание языков поможет продвинуться по тернистой карьерной лестнице. Я же планировал выучить язык и поехать работать за рубеж, ибо жизнь на просторах родного, приевшегося до тошноты города совсем меня не привлекала. Тогда я находился в том возрасте, когда хочется перемен любой ценой. Больше движения. Больше нового. И я настолько ненавидел устоявшийся порядок вещей, что даже не мог, да и, пожалуй, не хотел, заводить нормальные отношения с омегами, которых в глубине души презирал за их жажду поскорее выйти замуж и нарожать детей, чтобы альфа уж точно никуда от них не делся. Возможно, я бы и по сей день продолжал так думать, если бы не ранее упомянутые курсы, которые и помогли мне определиться с местом в этой жизни. В тот день преподаватель, решив не иначе как отдохнуть, раздал нам задания по закреплению пройденного материала. Все усердно трудились, активно стуча карандашами и бубня что-то себе под нос, когда в аудиторию вбежало хрупкое и взлохмаченное нечто. Нечто обворожительно улыбнулось преподавателю и попросило прощение за опоздание. Сидя на первой парте, я сразу же заприметил это нечто, не стесняясь рассматривая его. Конечно, омега не был эталоном красоты в прямом смысле этого слова: он был низеньким, ладненьким, с длинными, доходящими до пояса в хвосте волосами. Но меня заинтересовала даже не внешность и не запах (хотя он был и довольно приятным), а то, как он держался, когда не говорил. Холодно, отстранёно, как будто все люди, окружающие его, — дерьмо собачье. Мне это нравилось, точнее говоря, мне это нравилось больше, чем всё наигранное дружелюбие всех омег. Сразу ли я понял, что он «тот самый»? Нет, не сразу. Скажу более того, я долгое время вообще убеждал себя в том, что такой странный омега не может быть моим истинным. Но провидение, руководствуясь не иначе как злым умыслом, раз за разом сталкивало нас лицом к лицу. Правда, нечто это упорно не замечало и продолжало жить своей жизнью, безразлично глядя на всех и вся стеклянными синими глазами. Нечто не заметило меня на курсах по английскому. На премьерах в кинотеатре. На концертах национального симфонического оркестра. Он даже не замечал меня тогда, когда я провожал его домой во время его течек. Сперва я думал, что омега просто надо мной издевается и пытается пробудить мой и без того разыгравшийся к тому времени интерес, но, нет, он действительно не замечал. Невозможно при должной внимательности было не заметить человека, с которым раз или два сталкиваешься каждую неделю. Возможно, у многих возникнет весьма логичный вопрос: а почему я просто не подошёл к нему, чтобы познакомиться? Признаюсь, я и сам об этом частенько думал, но каждый раз, когда, кажется, наступал тот самый благоприятный момент, мне что-то мешало. В основном, это был страх того, что он пошлёт меня далеко и надолго. И это был отнюдь не беспочвенный страх неуверенного в себе альфы. За время моего присутствия рядом к омежке пытались подвалить около пяти альф, и каждый из них раз за разом получал один и тот же ответ: «Прости, но я занят». В переводе с вежливого языка это означало: «Ублюдок, мать твою, пошёл вон отсюда, мразота. Не для тебя моя роза цвела». Мне сперва казалось, что так оно и есть, что он занят и ему никто не нужен. Но его никто не встречал, никто не провожал, да и вообще никого и никогда не было рядом, кроме омег. Окончательно всё решилось в тот самый момент, когда я взялся за дело вплотную, ушёл со своей работы и устроился под начало омежки. К тому моменту, он уже полностью состоялся как редактор небольшой, но довольно неплохой газеты. По словам уже работающих там сотрудников, Даниил Сергеевич, именно так звали это странное Нечто, являл собой воплощение эдакого мелкого сатаны, готового в любой момент сожрать твою душу за неповиновение. Честно говоря, я до последнего момента сомневался, что меня примут на работу: уж больно строгим был господин начальник в вопросе отбора кадров. Коллектив газеты состоял целиком и полностью из омег, и я был убежден, что Нечто не станет делать из этого правила исключений. Но он сделал, строго предупредив, что если заметит какие-либо шашни на рабочем месте, без всякого стеснения и угрызений совести погонит меня поганой метлой.***
Вторым открытием для меня стало то, что некоторые люди настолько боятся ударить в грязь лицом, что готовы жертвовать буквально всем, чтобы этого только не случилось. Как это ни странно, но Нечто относилось именно к такому типу людей. На первый взгляд ровно, как и на второй, он представлялся человеком состоявшимся, успешным и независимым. Во всем его существе сквозили презрение к другим и чувство собственного достоинства. И при всём при этом Нечто ужасно всего боялось. С момента нашей первой встречи прошло немало времени, но понял я только сейчас, что все эти годы омега травил себя подавителями, которые блокировали не только нюх, но и полностью меняли его запах. В тот день он пришёл на работу позже обычного, уставший, бледный, раздавленный. Я и раньше видел его таким и прекрасно знал, что на него полным ходом надвигается течка. Только вот раньше запах был другим, приторным и сладким, что ли. А сейчас… сейчас он пах так, словно в душной комнате открыли окно. Он пах зимней свежестью, приятно щекочущей нос. И я был рад, что дилемма этих лет наконец-то разрешилась, и стало понятно, почему с момента нашей первой встречи я никак не мог перестать наблюдать за этим странным омегой. За подавителями и мастерскими уловками всё это время скрывался моя пара, истинный. Глупо с моей стороны было думать, что если где-то и существует моя половина, то она непременно окажется оплотом жизнерадостности и любви к людям. Глупо, ибо я сам никогда не мог похвастаться этими качествами, а истинные пары, как известно, симметричны: партнёр не дополняет другого чем-то своим, он целиком и полностью становится частью его тела, души и жизни. Окинув толпу сотрудников внимательным взглядом, омега задержался на мне, едва заметно принюхиваясь. Это был первый раз, когда он посмотрел на меня. На меня как на альфу, а не сотрудника. По раздражённому и слегка злобному взгляду синих глаз, я понял, что запах ему всё же понравился. А так как Нечто было слишком гордым, чтобы улыбнуться понравившемуся мужчине, оно делало максимально злобный и презрительный вид. — Остапов, ты хочешь что-то спросить? — после некоторого молчания спросил он дрожащим голосом, и пытаясь состроить недовольное личико. — У меня нет никаких вопросов, господин начальник, — глядя прямо в синие глаза, ответил я, улыбаясь. — Раз нет вопросов, живо работать, — мило скалясь, приказал он тоном начальника, не терпящего неповиновения. Я на это ровным счётом никак не отреагировал, продолжая наблюдать за тем, как милое бледное личико уже украсил бордовый румянец смущения. Как всегда он не может вытерпеть длительного зрительного контакта. Отводит глаза, отдаёт распоряжения и улетает в свою крепость, надеясь, что никто не заметил, как сильно он нервничает. Не удалось. Я заметил.