Я лишь хочу помочь... 3: Восставшие из мрака

Тьма. Вот все, что я помнила. Вокруг ничего не было, даже пола под ногами. Да и что такое ноги? Я и вообще тела своего не чувствовала. Просто парила в пространстве, лишенная голоса и зрения. Что последнее было до этой Тьмы? Не знаю. Ничего не помню, ничего не чувствую. «Эй! Где я?» Но ответа не было. был лишь холод. Но Тьма кончилась. Я медленно открыла глаза, но тут же зажмурилась. Яркий свет резал по глазам не хуже клинка. До ушей доносилось какое-то подозрительное пикание, такое знакомое. Тоже самое я слышала, когда очнулась после автокатастрофы. Неужели я в больнице? Я медленно, оттого что шея адски болела и затекла, повернула голову, осматриваясь. Я лежала в полуосвещенной палате, рядом с помехами работал телевизор, откуда-то пахло котлетами. По новостям показывали привычную всему городу телеведущую Лидию Белохвостикову, она ведала о событиях прошедшей ночи. Крушение небоскреба, плавающие трупы, взрыв автозаправки, монстры и море крови… неужели, все это оказалось правдой? — …Основной частью оборонительных сил города стали, как ни удивительно, персонажи известных книг и фильмов, а так же группа людей подросткового возраста от двенадцати до семнадцати лет, — говорила телеведущая. Я вздрогнула. Точно…, а как же там ребята? А попаданцы? Я вспомнила ужасное зрелище мертвой Саши, а потом и истекающего кровью Мышеуса… нет, мне в моем состоянии нельзя так напрягаться. Сердце сжалось от невыносимой боли — то ли духовной, то ли физической… Внезапно рядом со мной кто-то вздрогнул. Я с трудом приподняла голову и уставилась на… Катерину, Алекса и Лунокрылую. Последняя сидела на табуретке, оперевшись руками об мою кровать и уронив на них голову., но как только я немного заворочалась, так резко подняла голову и сонно заморгала. Выглядели друзья вполне живыми… если не считать бесчисленного количества синяков и царапин. Лицо Алекса так и вовсе цвело всеми цветами радуги. — О, проснулась, — улыбнулась Катерина. Под ее глазами пролегли темные синяки, говорившие о том, что она не спала уже как минимум сутки. Одна рука висела на перевязи. Она посмотрела на мое лицо и тихо усмехнулась. Что не так? — Какой век? — спросила я. Я серьезно. Если сравнить то, что было моим последним воспоминанием — залитые кровью дороги и армии врагов — с этим светлым помещением (в основном светлым из-за небольшой дыры в стене, но не суть), то действительно может показаться, что прошел не один год. — Двадцать первый век, две тысячи шестнадцатый год, двадцать третье декабря, десять часов двадцать две минуты утра, — проинформировала меня Лунокрылая на полном серьезе. Опа, серьезно, только пара часов прошла! Следующее, что меня интересовало: — Что произошло? — После того, как ты отключилась? — уточнил Алекс. — Появились полукровки из Лагеря Полукровок, которые телепортнулись из своего лагеря во время массовой тренировки. Кларисса убедила их помочь нам… ну и они помогли. Потом к ним присоединились коты из Звездного племени, появившиеся чуть ранее из портала. В итоге остатки монстров либо были уничтожены, либо разбежались по окрестностям города. — А Звездоцап?! — я подскочила на кровати, вспомнив о гигантском тиране. У него наверняка были основательные причины не суметь убить меня. — Лежи ты, дуреха, — проворчала Лунокрылая, толкая меня рукой в грудь и заставляя лечь обратно на мягкую постель. Я чувствовала невероятную усталость, а эта подушка такая мягкая… и белье пахнет лавандой… Нет, не спать! — А Звездоцап скрылся, — мрачно добавила глашатая. В сердце поселилось волнение. Что же с ним стало? Мне оставалось лишь надеяться, что его придавил какой-нибудь циклоп во время побега. Но быть в чем-либо уверенной я не могла. О Эру, как же это сложно! Последнее воспоминание — это то, как я лежала на земле на волосок от смерти, практически под мечом Звездоцапа, уставшая от многочасовой резни. А сейчас я лежу в больнице, с перевязанными, хоть и болящими ранами, на душистой постели в окружении друзей. Такой контраст буквально врезается в голову, но мозг не хочет его принимать. Часть моего сознания все еще бегает с мечом и вопрошает: «Где враги?! Кого резать?! Кто умирает?!». И как-то не принимается, что я все еще жива, когда по сути должна была умереть. И вдруг меня словно ударили током. — А Мышеус?! Тут справа от меня что-то зашевелилось, стараясь привлечь внимание. Я повернула голову. Мой взгляд мелькнул мимо зеркала на стене (неизвестно, как оно не упало и не разлетелось во время Армагеддона), и мне самой стало смешно из-за своих распахнутых глаз. Я скорее напоминала мышку, зажатую в угол перед кошкой, чем человека. Но потом мой взгляд остановился на том, что — а вернее, кто — привлекало мое внимание. И я с трудом удержалась от визга — то ли испуганного, то ли радостного. На соседней койке лежал (вернее сказать, полулежал-полусидел) сероволосый парень с зелеными, как весенняя травка, глазами. Пухлые, но разбитые губы были растянуты в слабой улыбке. Длинные пальцы сжимали в книжку. Мышеус, живой и почти здоровый. Я в который раз предприняла попытку вскочить, но все мышцы отозвались адской болью, так что от этой затеи пришлось отказаться. Я не могла поверить. Жив. Он жив. Словно восстановили, отстроили вновь одну из опор моей жизни. Поверить в это было так прекрасно, что было невозможным. На глазах тут же выступили слезы. Совершенно не стесняясь присутствия ребят, я плакала. — Аня, ну чего ты? — спросил возлюбленный, заметив слезы. А я не могла ничего выдавить. Мои плечи сотрясались от рыданий. Мышеус потянулся ко мне и взял меня за руку. — Тихо, тихо… Он успокаивал меня так же, как и я, несколько часов назад. Но тогда я успокаивала скорее себя, чем его… — Успокойся, Ань. Я живой. И ты жива, все хорошо. Его спокойный теплый голос действительно успокаивал. Сердце замедлило свой бег, а дорожки от слез начали засыхать. — Ну что, голубки? — усмехнулся Алекс. — Вы пока курлыкайте. Я лишь скажу, что к вам придет Полуночная, как только сама отдохнет и проснется. А сейчас придут твои родители, Ань. С этими словами Лунокрылая, Катерина и Алекс встали со своих мест и направились к выходу. Мое же сердце замерло, я крепко сжала руку Мышеуса. Что значит сейчас придут?! Мне же придется им все объяснять! Это ведь то, чего я боялась больше всего в последние полтора месяца… Мышеус, кажется, заметил мой обеспокоенный взгляд. На его лице мелькнуло похожее беспокойство, но оно тут же исчезло за непониманием. Ну да, он ведь не знает моих родителей… — Все будет хорошо, — улыбнулся он. Дверь скрипнула, и в палату влетела… Алиса. Мрачная, с огромными синяками под глазами, вся избитая и с необработанными ранами. Как будто она только что вылетела из гущи сражения. Похоже, те несколько часов, что прошли после битвы, она даже не присела и помогала. — Ань, сюда сейчас… — затараторила сестра, но договорить не успела. дверь распахнулась и в комнату буквально влетели мои родители. На них была та же одежда, в которой они покинули дом. На маме была расстегнутая оранжевая куртка и брюки, а на папе — спортивные штаны и синяя куртка. Насти с ними не было. — Так, а теперь я требую объяснений! — протараторила мама, почти срываясь на визг. Это было ожидаемо, потому что я знала, что моя мама просто не может нормально говорить или думать, пока не получает подробную информацию о ситуации. Папа, как обычно, терпеливо стоял рядом. Единственный адекватный человек в семье. Понимает, что мама и так меня убьет без его помощи. — Тёть Марина… — пробормотала Алиса себе под нос, виновато потупив взгляд. — Ты! — мама повернулась в сторону племянницы, — Кому поручили приглядеть за этой дурехой, а ты сама во все это ввязалась — и теперь вот что я вижу! — затем посмотрела на меня. — Обе при смерти, а Аня еще и роман завела! — испепеляющий взгляд на меня и Мышеуса, который все еще держал меня за руку. — И почему-то мы об этом всем узнаем последними! — Мам, мы вам сейчас все объясним, — тихо сказала я, отпустив руку Мышеуса и моля лишь о том, чтобы она была тише. От ее ора голова просто раскалывалась на куски. — Нет уж, сначала вы обе выслушайте! — гнев и крик для моей мамы — типичный способ выразить волнение, так что я была ей благодарна. Привыкла уже определять степень волнения за близкого по громкости и высоте голоса. Сейчас, судя по всему, она была одновременно я бешенстве и жутко перепугана. Но иногда это действительно так надоедало… Я вздохнула. Мама начала обливать всех и вся критикой и очень громко высказывать свои мысли. Немного напрягшись, я вытянула перед собой руку и поставила прозрачный щит. Благодаря бесцветности он был не заметен, зато хорошо приглушал внешние звуки. Спустя какое-то время мама затихла. Похоже, слова кончились. Тогда я еще раз вздохнула и убрала щит. Никто его, судя по всему, и не заметил — кроме Мышеуса и, возможно, Алисы. — Закончили? А теперь можно Аня с Алисой все объяснят? — довольно грубо спросил Мышеус. Мама умолкла и кивнула мне, метнув сердитый взгляд на парня. Следующий час у меня ушел на то, чтобы рассказать родителям всю историю: от начала до конца. Начиная от попадения в мир котов-воителей после автокатастрофы и заканчивая недавней битвой. Каждый вносил свою лепту: Мышеус добавлял что-то, Алиса тоже, она же еще рассказала про свое попадение в тело мужика по имени Боромир (на этом моменте оба родителя залились краской). Когда я, превозмогая сонливость и боль в горле, закончила, родители сидели с круглыми глазами. — Но один вопрос, — сказала мама после минутной паузы. — Почему ты не рассказала все нам еще тогда, три года назад? — А вы бы мне поверили? — ответила я вопросом на вопрос и усмехнулась. Никто не ответил. Кажется, гнев мамы немного подостыл — она задумчиво уставилась в пол, словно что-то вспоминая. — Ладно. Ты поправляйся, Ань. Но когда тебя выпишут, обещай: мы вернемся домой, и ты забудешь обо всем этом. Мы тоже забудем. Так, будто этого всего не было. — А как же попаданцы? — недоуменно спросила я. — И о них придется забыть. Они вполне нормально уже живут и без тебя. Я не хочу разбираться со всеми этими поддельными документами, что вы наделали. — Но когда город отремонтируют, им же нужно будет на что-то жить! — горячо возразила я. — Одной охотой они не пропитаются. — А что ты предлагаешь? Кормить их из своего кармана у нас не хватит денег. В соседнем городе есть фонд помощи таким людям, пусть туда и расположатся. Мышеус смотрела на все это с каким-то странным выражением лица. Оно было обеспокоенным, а когда он смотрел на мою мать, я с горечью видела обиду и злобу в его взгляде. Было обидно, что первым его впечатлением стали именно такие чувства. — А Мышеус? — спросила я, посмотрев на мать. Она на несколько секунд замолчала. — Первая любовь временна. Она пройдет, поверьте мне. так что вам лучше будет забыть друг друга. Я почувствовала, как все внутри меня сживается и завязывается в узел. Что значит, забыть Мышеуса?! На место обиде приходила ярость. Такая ярость, которая приходит неожиданно и так же быстро проходит. Самая горячая смесь — это обида и ярость. — Вот еще! Нет, лучше уж и я тогда уйду. Я не брошу ни одного из моих друзей. После всего, что мы прошли вместе! — Оставишь! — С чего бы это? — С того, что мы так сказали! — Папа вообще молчит! Я никого не оставлю. Дыхание мое становилось тяжелее. Мы с мамой напоминали двух быков, готовых к сражению. Только мама возвышалась надо мной, сидя на стуле в то время, когда я полусидя нахожусь в кровати. — Не веришь, что наша дружба настоящая? Не веришь, что мы с Мышеусом любим друг друга по-настоящему? Мы три года не виделись — и он не нашел себе пару, и я не влюбилась ни в какого человека! Он ради меня переместился в этот мир и нашел меня. И не бросил, когда я ему отказала! И мы помогали друг другу! И попаданцы тоже понимали всю серьезность ситуации, рисковали своими жизнями и умирали! Мы жертвовали жизнями друг ради друга, противостоя одному врагу, который наверняка жив и замышляет новый план мести! Горло раздирала боль, и я уже с трудом говорила. Закончив яростную речь, я зашлась в приступе мучительного кашля. Мышеус вздрогнул. — Да вы хоть видите, что ей больно?! — заорал он на маму. — Вы тут собачитесь, а она недавно вместе с нами ваши же шкуры спасала! Давайте отложим этот разговор. Краем глаза я увидела, как он осторожно поднимается с койки и шипит сквозь стиснутые зубы. Но превозмогая боль в ранах, он встал и подошел ко мне. Я, все еще сгибающаяся от кашля, не могла даже заставить его лечь обратно и не тратить драгоценные силы. Он осторожно обнял меня и немного постучал по спине, стараясь не задеть раны. Я почувствовала, как кашель проходит. — Извини, Ань… — лицо мамы мгновенно переменилось, теперь к злобе примешалась еще и боль, доказывающая, что она — не просто злая машина-опекун, а моя мать. Но я сейчас этого не видела. — Уходите, — прошептала я с нажимом. — Но… — Уходите! Я не желаю с вами разговаривать! Кажется, родители это поняли. Вздохнув, мама поплелась за папой, который окинул меня печальным взглядом, в котором ясно читалось: «Не сердись, мы еще придем». Когда дверь за ними захлопнулась, я устало легла обратно в кровать. — Ложись, Мышеус, — сказала я. — Тебе… нельзя вставать. Сероволосый печально, словно не желая убирать руки с моего плеча, отпустил меня и вернулся в кровать. Я заметила, как на белую плитку упало несколько алых капель его крови. Алиса все это время стояла, не зная, что сказать. Когда родители ушли, она вздохнула и посмотрела на меня. — Все наладится, — просто и кратко сказала она. — Как? Как все может наладиться? — мой голос был таким тихим, что напоминал шелест листьев на ветру, и расслышать слова было трудно. Я закрыла глаза и не заметила слез на глазах Алисы. — Все наладится, сестренка. Я обещаю. За окном творилось что-то страшное: город был в руинах, пожарные через пот и кровь тушили небоскребы, врачи все еще собирали трупы и помогали раненным, не говоря уже о до сих падающих обломкам и непрекращающихся взрывах из-за пролившегося бензина и греческого огня. Машины перегородили все проезды, а сам Санкт-Эринбург был разделен на две части, потому что коты Клана уничтожили главный мост. Реки были мутно-алыми, в них до сих пор плавали трупы невинных, попаданцев, полукровок и орков с тварями из Зерцалии и Древней Греции. Стекло настоящим зыбучим и колющим песком лежало под ногами прохожих. Оружия и броня попадались на каждом шагу. От этого страшного зрелища я задрожала всем телом, сердце пропустило удар от страха. По телевизору объявляли погибших, ущерб разрушений и новых новостей за прошедшую ночь. Многие имена я узнавала. Это были мои знакомые, родственники, друзья и одноклассники. Что? Как? Я не могла понять, ослышалась ли я, или я правда слышала в именах погибших старого друга и агента ФБР — агента Купера? К сожалению, ужас в глазах Мышеуса только это подтвердил. Я закрылась одеялом, не в силах слушать телевизор. Мне не хотелось видеть трупы попаданцев на экране и слышать имена друзей. Это были сотни кинжалов на сердце. Почему столько жертв из-за одного монстра? Почему он не может успокоиться, зачем ему захватывать весь мир и убивать столько невинных? Ответ прост. Это Звездоцап.

Повествование от лица Звездоцапа.

Крупный мужчина пробирался сквозь заросли, сердито ворча себе под нос. Его ярости и досаде не было предела. Победа была так близка! А в итоге ему пришлось отступать, как последнему трусу! Некоторые оставшиеся в живых (хотя по их внешнему виду так не скажешь, они напоминали восставших из могил мертвецов) приспешников плелись за ним в пяти метрах позади. Пара стеклянных рыцарей, один недобитый хромающий зорг, штук пятнадцать воинов Сумрачного Леса да лестригон. Никто не осмеливался приближаться к вожаку, готовому убить всякого, кто отвлечет его от мрачных мыслей. Звездоцап размахивал мечом, срубая все на своем пути. Один раз он даже начал орать и пинать дерево, ветка которого задела его лицо. В итоге дерево осталось лежать поваленным, а мужчина пошел дальше. У него ничего не осталось. Месяцы подготовки, и все впустую! Осталось лишь его старое убежище в лесу, пещера, в которой он жил до договора с Клубом Калиостро. Там остались скромные запасы еды, в основном награбленных консервов. Наконец они пришли. Каменная пещера была почти незаметна на фоне густой растительности, а так же благодаря ядовитому плющу, который обвил каменные стены. Не говоря ни слова, Звездоцап отодвинул ежевичный полог и зашел внутрь. И вправду, консервы лежали нетронутыми. Все так же сердито рыча, он сел на пол и вскрыл банку говядины. Ему ничего не остается. Кроме как зализывать раны и ждать случая отомстить. И он дождется.