Моё "Я" тебя любит

В нос забивается запах, от которого все мысли расплываются, и не поймать ни одну. Слишком много фиолетового. Лаванда не успокаивает, и ее стойкий аромат лезет под кожу и выжигает жилы. Возбуждение настолько сумасшедшее, что мышцы сводит, и бёдра начинают конвульсивно сжиматься для фрикций. Эдвард не может прийти в себя. Он совершенно не понимает, что происходит. Всё тело тянет, и член ноет болезненно. Фиолетовый всеми оттенками переливается в голове. Лаванда и ирис такие яркие, что тело содрогается от их ядовитых испарений. — Эд, Эд, Эд… — зовут его откуда-то снизу. Голос хриплый и мягкий. Эдварду знаком этот надлом. Невозможно взять себя в руки. Очередная судорога заставляет склониться ниже, и вот к его промежности прижимается задница. Эдвард стонет обессилено. Он всё еще не может сосредоточиться. Бёдра толкаются вперед, и член безуспешно проскальзывает по мягким ягодицам. Фиолетовый льется по венам, словно дурман. — Эд! — зовут его вновь умоляюще, и Эдвард чувствует собственную беспомощность. Он бы понял, что делать, если бы мог соображать, но это фиолетовое марево не оставляет ему даже шанса на мысль. Член упирается в анус, и слышится сдавленный хрип. Эдвард дергается, но его член по липкой смазке уже проникает в чужое тело. Так хорошо, что Эдвард вскрикивает, прижимается больше к другому человеку. Мышцы дрожат, и Эдвард вбивается бёдрами в мягкие ягодицы с жаждой утопающего. «Это гон», — осознает Эдвард впервые хоть что-то, когда проходит уже половина вязки. Но с кем? Почему? Когда? Как долго? Всё это абсолютно не ясно. Во всяком случае омега его знает, раз зовет по имени. Последнее, что помнит Эдвард, как он заворачивает за угол из университетской лаборатории, а после находит себя здесь. В постели, где пахнет лавандой и ирисом, без мыслей, в возбуждении, совокупляясь с омегой. Это первый в жизни гон для Эдварда. Ему уже почти 21, но прежде омеги не жаловали его, потому что он «странный», ни одна не звала его к себе в постель, чтобы разделить течку. Был обычный секс несколько раз, был даже феерический секс с Изабеллой совсем недавно, но гон… До отвращения мучительная бесконтрольность, отчего всё тело напрягается, как при бешеной тренировке, а мозг вскипает от безумия гормонов. Такое с Эдвардом впервые. Но его руки привычно оглаживают омегу, а губы тычутся в самые сладкие места, будто он знает, что делать. — Эд… Очередные оковы возбуждения опадают, когда узел на члене начинает уменьшаться. Возвращаются мысли и способность воспринимать реальность, а не только внутренние переживания. Эдвард смаргивает фиолетовые неоновые круги перед глазами и видит, что в его руках блаженно улыбается Освальд Кобблпот, «Пингвин». Тело деревенеет, и Освальд, чувствуя перемены, открывает глаза и неожиданно простанывает, потому что член Эдварда выскальзывает из него в ту же секунду. — Эд? — спрашивает он, хотя в жизни не называл его никак, кроме «Нигма», и Эдвард в замешательстве. Хотя бы от того, что всегда считал, что Освальд — бета. Да все так, наверное, считали. Вот подумаешь, что ростом немного не вышел, но он никак не пах, да и вообще был весьма непривлекательным для омеги — щуплый и острый. Казалось, о его колкие неряшливые пряди, что торчали в разные стороны, можно порезаться. А эта пингвинья походка из-за детской травмы никак не добавляла образа трепетного омеги. А теперь Освальд пахнет лавандой, ирисом и еще бог знает чем. Мысли снова скатываются по зацикленному кругу, где после воспоминаний о запахе, этот самый запах дурманит мозг, и Эдвард без всяких разговоров переворачивает Освальда на спину и снова вводит в него свой возбужденный член. Гон — это определенно та вещь, которая Эдварду не нравится, потому что это настолько хорошо, что сойти с ума не жалко. И не имеет значения, что сейчас под ним человек, которого Эдвард почти не знает; не имеет значения, что у него есть Изабелла. Ничего не имеет значения, когда ты сжимаешь зубы в оскале и вбиваешься в жаждущее тебя тело, стискивая ладонью чужое горло до всхлипов. В заднице у Освальда больше не тесно, и член легко проникает глубже и хлюпает благодаря сперме. Это не второй раз. Но какой? Эдвард кончает с остервенением и очень надеется на то, что его отпустит. Он не хочет признавать, что хоть что-то не подвластно его разуму. Эдвард привык всё контролировать, и это состояние вызывает в нем желание убивать. На горле Освальда красные следы от пальцев Эдварда и более десятка кровоподтеков по всему телу от засосов. Это завораживает, когда сам Освальд отталкивает. Освальд опасен, потому что неожиданно пробуждает в Эдварде самое худшее. В голове вновь слишком много фиолетового. На языке вкус цвета и цветов. Если вставить два пальца в рот, то сможет ли Эдвард выблевать весь этот токсин и сбежать? Эдвард хочет, чтобы Освальд отвернулся, но когда дотрагивается до него, то бьет возбуждением по всем пучкам нервных волокон. — Спать, Эд, — сопротивляется Освальд и морщится, протестующе стукнув кулаком по кровати. И в этот раз тело Эдварда слушается его голоса. Угли желания остаются углями. Освальд отворачивается, как хотелось Эдварду, и закрывает устало глаза. Его худая бледная спина с торчащими ребрами оказывается доступной обзору, и Эдвард шумно сглатывает, когда его взгляд достигает ягодиц. Он накрывает Освальда простыней, осознавая, что, кажется, он находится в его квартире. Эдвард ощущает себя преступником. Или жертвой. Он не может вспомнить ничего, как ни пытается. В голове еще слишком много лаванды, потому Эдвард встает и выходит в ванную комнату, где влияние течного омеги сводится к минимуму. — Черт-черт-черт-черт, — Эдвард треплет свои волосы, едва не вырывая их, и пялится в собственное отражение, словно оно способно всё объяснить. — Что здесь происходит… — Вот и мне интересно, — отвечает внезапно отражение, поджимая недовольно губы. — Что ты? — Я — отражение тебя, — фыркает оно. — Но что важнее: почему ты всё еще ты. — Я? — запутывается Эдвард. — Ты забрал мое время. — Время? — Моё время с моим омегой, — подчеркивает отражение, и в голове Эдварда начинается какой-то шум, сквозь который он чувствует злость, но не свою. — Кто ты?! — пугается Эдвард окончательно. — Я же сказал, — повторяет отражение с такой интонацией, словно объясняет недоумку. — Я — это ты. Только уверенней, симпатичней, общительней и лучше. Я альфа, — все перечисления оно загибает по пальцам. — Ты — плод моего воображения, — качает головой Эдвард, на что отражение громко смеется прямо в его мозгу. — Это неважно, — отмахивается оно. — Сейчас ты достаточно трезво мыслишь, чтобы собраться и уйти. Сделай это, и мы останемся друзьями. Эдвард и без чужих советов намеревался уходить. Он отворачивается от отражения, и когда вновь оборачивается, то зеркало — всего лишь зеркало. Эдвард решает подумать об этом позже. Стараясь дышать как можно меньше и поверхностно, Эдвард с трудом находит в этой грязной лачуге свои трусы, футболку и джинсы. Очки, слава богу, обнаруживаются в заднем кармане. Когда он надевает их, то мир вновь становится предельно чётким. Таким же чётким, как и стыд с отвращением, что Эдвард испытывает, глядя на спящего Освальда под тонкой белой простыней. Его темные волосы иглами торчат в разные стороны на подушке. Омега Освальд Кобблпот. Звучит даже в голове как-то неприятно. Эдвард открывает окно, даже не думая о том, что Освальд может простыть. Просто дышать ароматом лаванды и спёртым запахом секса невозможно долго. Эдвард идет к двери, пока в голове громко не произносится: «Закрой окно!» Но Эдвард игнорирует альфий инстинкт, потому что это не его омега и не его ответственность. «ЗАКРОЙ ОКНО!» И Эдвард падает на колени, хватаясь за голову от боли. Что-то внутри нее лопается так сильно, что у Эдварда троится в глазах. Ему нужна целая минута, чтобы прийти в себя. Дрожащими пальцами Эдвард возвращает очки обратно на нос и с трудом поднимается на ноги. Он закрывает окно, и на этот раз ничего не происходит, когда он выходит за дверь этой ужасной квартиры. На улице уже почти ночь. Недавно прошел дождь и хоть немного смыл привычный смрад грязных улиц. По углам успели разойтись проститутки, а пара вышибал за поворотом заставили Эдварда чуть посторониться. В одной зеленой футболке холодно, а в карманах почти нет денег. Вот бы хватило на метро… Возле станции взгляд Эдварда цепляется за старую лавчонку с журналами, и он узнает, что просто выпал из реальности практически на неделю. Все его наработки, эксперименты, Изабелла… всё это могло порушиться из-за пережитого гона с Освальдом. И кто-то обязан был Эдварду за это заплатить! Вернувшись домой, он пытается какое-то время вызвать собственное отражение на разговор, но всё без толку. Остается слишком много вопросов. На следующий день в кампусе знакомая фигура маячит впереди перед информационной доской, и Эдвард направляется к ней. Это Освальд, внимательно изучающий объявление о новом курсе мистера Раббита. — Освальд, — зовет Эдвард, подходя ближе. Освальд окидывает его оценивающим взглядом и скучающе отворачивается. Да, это не странная зеленая футболка с вопросами, а обычные льняные брюки, рубашка и тонкий мужской джемпер на пуговицах, но можно было выказать и побольше уважения. Эдвард чуть хмурится и подступает ближе. Он принюхивается, но на Освальде вновь нет ни капли аромата, ни своего, ни чужого. Насколько же сильные подавители он пьет, если его никогда не унюхать? Эдвард начинает сомневаться в собственной адекватности и памяти. — Нигма, — внезапно заговаривает Освальд, читая что-то на доске. — Ты стоишь слишком близко. — Разве? — улыбается Эдвард, надеясь, что завладел хоть крупицей внимания этого ненормального гота. — Разве не интересен тот факт, что с точки зрения психологии, личная дистанция — это… — Всё еще слишком близко, — фыркает равнодушно Освальд, и Эдвард замолкает. Отшагивает назад. — Вот так в самый раз, — кивает Освальд. — Запомни это расстояние, — а после поворачивается и, ковыляя, уходит, оставляя Эдварда в полной растерянности. Злость разгорается внутри, и Эдварду хочется ударить тупого «Пингвина», который возомнил себя едва ли не королем. Сегодня он в черной водолазке под горло, в темных драных джинсах, с бардаком на голове. Интересно, успели ли выцвести уже все красные метки на его коже? Эдвард удовлетворяется мыслью, что причинил Освальду достаточно неудобства, что сглаживает конфликт минутой назад. Его альфье эго спасено. И всё-таки что на самом деле происходит?