Нова Проспект

Эредин проснулся от собственного крика. Что означало по крайней мере две вещи: он жив и еще способен кричать. Как много он провел в забытьи? Несколько мгновений? Один час? Тысячу лет? В некоторых случаях смерть кажется не неизбежно печальным итогом, а вполне разумным выходом из положения. Оторвав голову от подушки, Эредин пожалел о том, что все еще дышит — ведь он, по всей видимости, стремительно терял рассудок. В памяти его были выжжены видения: колосс, скользящий сквозь время и пространство, испражняющийся на ходу населениями целых миров; гигантские черви, растягивающиеся до бесконечности под чёрным ливнем. Он вмиг сделался мокрым от охватившей его дрожи; никогда прежде не чувствовал себя столь ничтожным. Даже своей жизнью он, вероятно, обязан исключительно факту своей незначимости перед повстречавшимся ему существом. Юнцом ему приходилось слушать речи ведунов о междумирье, в котором нет места ни живым, ни мертвым. Чаще всего они толковали о нем абстрактно, как о некоем месте из тьмы и страха. Может быть, ему стоило слушать внимательней. Может быть, стоило вспомнить о предупреждениях до того момента, как он приказал Карантиру обескровить этот мир. Эредин поднялся на локтях — там, где покоилась его голова, осталось влажное пятно — и взглянул на собственные ладони. Ни ранки, ни единой царапины — на мертвенно бледных тонких пальцах густая и клейкая слизь, отвратительная, как гусеница. Стоило ему моргнуть, как она исчезла. Говорят, это наследственное; его собственный дед к закату жизни тоже начал путать сны с реальностью, а реальность со снами. Весь в поту, он кое-как поднялся с койки и облился холодной водой. «Пробудились, мой король?» — прозвучал в голове голос, и Эредину захотелось притвориться мертвым до следующего рассвета. Карантир ждал от него объяснений, которыми он не располагал; оправданий, до которых не желал опускаться, и дальнейшего плана… Которого у него, разумеется, не было. ***** В юности, едва присоединившись к красным всадникам, Эредин сразу отметил структурную слабость в военной организации Aen Elle — патологическую неспособность к прямому конфликту. Вместо того чтобы возражать и перечить, эльфы пускались в ритуальные дипломатические пляски, полунамеки и интриги, зачастую доводя ситуацию до такого состояния, что решить ее можно было только кровью. Увидев Карантира, несущего маску преданного советника с таким усилием, что казалось, еще немного, и она слезет с лица вместе с кожей, Эредин сразу почувствовал, насколько тот взбешен. При его появлении маг закончил свой разговор, быстрым и четким, словно выпад меча, движением положив телефон на стол, тем самым демонстрируя и свое умение обращаться с техникой d’hoine, и наличие собеседников, личность которых Эредину не известна. «С пробуждением, — поприветствовал его маг, резко одернув рукав левой руки. — Как самочувствие, друг мой?» Он не из вежливости осведомился; Карантир придирчиво выискивал в нем какой-то изъян, пристально вглядываясь в зрачки.       — Ты можешь объяснить мне, — выдохнул Эредин, не утруждаясь телепатией, — что это было? Зная, что маг прогуливается по его мыслям, как по своей собственной лужайке, Эредин любезно предоставил кошмарные образы, с недавних пор прочно поселившееся в его голове. «Прекрасный вопрос, — ответил маг, уперевшись обеими ладонями в разложенный перед ним пергамент. — И вправду: что же это было? Твой ночной променад нам очень дорого обошелся». Проигнорировав выпад, Эредин повторил:       — Мне кажется, ты не совсем понял, друг мой. Расскажи мне, с чем я имел честь недавно столкнуться? Карантир болезненным усилием проглотил нарастающее бешенство. «Откуда мне это должно быть ведомо? — прищурился он, сложив руки на груди. — Я не рассылал приглашений, мой король. Я открыл дверь; кто захотел, тот и пришел. Я знаю о наших гостях столь же мало, сколь и ты — а то, что я знаю, лучше бы не знал». Ему очень не понравилось это его «лучше бы не знал». Чародеи, будь они неладны, всегда довольствовались принципом obscurum per obscurius, ignotum per ignotius. Объясняй темное еще более темным, непонятное — еще более непонятным. «Не время для загадок, Карантир, — бросил Эредин». На лице мага застыло непреходящее выражение безмерной усталости. «Каких объяснений ты ждёшь? — спросил он. — Что это существо хочет, чем дышит и как его уничтожить?». Само воспоминание о колоссе оказывало на Эредина почти физическое воздействие. Пожалуй, за всю свою жизнь он не испытывал подобного ужаса. Та стена, которую он долгие годы возводил, чтобы защититься от подобного рода наваждений, пошатнулась, разлетелась на куски.       — Для начала. «Для начала, — горько повторил Карантир. — Ты исходишь из предположения, что она живет, дышит и довольствуется тем же, чем ты и я, существа из плоти и крови; что смерть и жизнь для нее то же, что и для нас, а я очень сомневаюсь, что оно так и есть. Видишь ли, мой король, жизнь удивительна и многообразна, и в данном случае… Он выдохнул. «Это нам совершенно не на руку».       — То есть ты даже не ведаешь, кого призвал, — подытожил Эредин. — Раз так: закрой эту дверь к diable aep arse, либо попроси непрошенных гостей удалиться. Карантир поджал губы, понял, что сдерживаться больше не может, и холодно, на грани непростительной грубости, выпалил, забыв о телепатии:       — Мне кажется, ты совершенно не ведаешь, о чем говоришь.       — Я, — парировал Эредин, — по крайней мере, не закрыл нас в клетке со зверем и запер ее изнутри.       — Я, мой король… — не до конца сформулировал предложение, Карантир перевел дух и начал с начала: — Я, по крайней мере, пытаюсь спасти твой народ, пока ты делаешь все возможное, все мыслимое и немыслимое, чтобы мне помешать. Набравшись дерзости сказать ему такое в лицо, Карантир осатанел ещё больше, осмелившись и повысить голос:       — Скажи мне, какого diable тебя понесло к самому эпицентру Разрыва?! Какого diable ты заключаешь сделки не пойми с кем?! И зачем — чтобы прикончить человеческую девку?! Какого дьявола ты угрожал… Его гневную тираду прервал телефон; завибрировал, словно пытаясь убежать со стола. Карантир выпрямился, будто ему по хребту заехали дубинкой, и сглотнул. Эредин аккуратно перевернул жужжащее устройство экраном вверх и взглянул на высветившееся на нем имя.       — Не… — предупреждающе сказал Карантир. — Не стоит. Эредин посмотрел ему прямо в глаза, и маг их поспешно отвел. Подсмотренным у d’hoine жестом он провел по экрану пальцем — наискосок — и трубка рявкнула:       — Шалом. Карантир вздрогнул. Эредин сложил руки на груди, склонил набок голову и изогнул бровь. Верно говорят: соратник, который действует за спиной своего командира, способен причинить больше вреда, чем самый страшный враг.       — Они согласились, — не переводя дыхания и на секунду, продолжил голос. Трубка выжидала радостной реакции — какой-нибудь реакции, если на то пошло, — и не дождавшись, сказала:       — И тебе лучше молиться, чтобы оно сработало, потому что в ином случае тебя ждёт электрический стул. Причём повесят всех собак, начиная с геноцида. Карантир перевел невидящий взгляд на окно. Усталое лицо, сложенные на груди руки — он словно пытался сохранить остаток сил перед грядущей бурей.       — Маг? — позвала трубка.       — Я тебя понял, — отозвался Карантир. Его механическая рука дернулась, будто бы в спазме, но отрешенное выражение его глаз не изменилось Эредин даже немного наслаждался его унижением.       — И будь так добр, держи своего еблана на привязи — или ни он, ни его блядь до саммита не доживут. Карантир бросил нервный взгляд на Эредина — от волнения он стал выглядеть совсем мальчишкой, едва на пятьдесят зим — и спешно ответил:       — Я те-бя по-нял.       — Отбой, — попрощалась трубка. Стало тихо. «Значит, государственная измена", — с каким-то мрачным удовлетворением подумал Эредин. Происходящее даже доставляло ему определенное удовольствие — когда кто-то падает столь низко, невольно чувствуешь себя выше. Карантир вжал голову в плечи, будто ожидая удара — Эредин был бы и не против закатить ему оплеуху, но в обществе Aen Elle дела так не решались. Никакое насилие не сравнится с карой холодного презрения. Он помолчал немного, давая магу время как следует понервничать.       — Что, оправданий ждешь? — огрызнулся Карантир, когда молчание стало для него невыносимым.       — Они существуют? — лениво поинтересовался Эредин. Они не просто существовали — они уже были сформулированы и так и норовили слететь с языка Карантира.       — Кто-то должен был якшаться с dh’oine, — сказал он, — раз уж такова цена спасения нашего народа. И уж точно не ты, король Ольх, — он фыркнул. — Великий воин. Герой. А я… Он вытер губы тыльной стороной ладони, словно уничтожая мерзкий привкус собственных слов. Эредин скривился с нескрываемым презрением.       — А ты — продававшаяся им шавка, — закончил за него Эредин. — Ты все очень точно описал. Но нет, я не жду оправданий, Карантир. Я жду действий. Маг помолчал, взвешивая свои следующие слова.       — А я — содействия, — наконец сказал он. — Любая атака в лоб закончится сломанной шеей, и теперь нам нужно не просто бежать - нам нужно не оставить за собой следа.       — Люди при всем желании не могут последовать за нами, — возразил Эредин. Карантир дернул плечами и мотнул острым гладким подбородком:       — Я не о людях говорю. Они помолчали. Эредин прохаживался по комнате, раздумывал, какое наказание будет уготовано Карантиру на Тир на Лиа.       — Просто не мешай мне, мой король. То, что я собираюсь сделать… не вмешивайся, — сдавленно произнес маг и с горечью добавил: — Пусть хоть кто-то из нас останется в анналах народа Ольх героем. Эредин перевернул и придвинул к себе пергамент, разложенный перед магом. Схема здания (судя по маленьким прямоугольным комнатам за перегородками — темница) с наложенной поверх него гексаграммой. Провел указательным пальцем по схематически нарисованным сигилами знакам, по крестам сульфура — Эредину не хватало оккультных знаний, чтобы понять деталей, зато хватило, чтобы понять суть. Нет, так пачкать руки он действительно не станет. Карантир и без того нашел куда более подходящего напарника для своих преступлений.       — Делай, что считаешь нужным, — махнул рукой Эредин, надеясь, что кроме них двоих никто никогда не узнает об этой его фразе. Маг медленно кивнул.       — Не забудь нанести визит Дейдре, — сказал он на прощание — Она вытащила тебя из лаборатории: это едва не стоило ей жизни. Что в ее положении… Вот как. Такое откровение задело его мужское самолюбие острой иголкой.       — Так не терпелось стать отцом? — тихо сказал Эредин. — Здесь и сейчас? Карантир помрачнел и ничего не ответил. Эредин неодобрительно покачал головой и развернулся на каблуках, пока резкое осознание не остановило его в дверном проеме:       — Святые силы, — тихо сказал он. — Не отцовство тебя прельщает. Ребенок — и есть твой план к побегу. Карантир скривился, как от зубной боли. Эредин до последнего надеялся, что маг воспылает гневом и начнет яростно отрицать его догадку, но он молчал.       — Мой запасной план, — наконец поправил его Карантир. — Zireael много предпочтительней. Он взглянул на своего советника так, будто видел впервые, и поймал себя на мысли, что тому лучше никогда не возвращаться на Тир на Лиа.       — Боги тебе судьи, Золотое дитя, — выдохнул Эредин. ****** Дни походили на рябь на темной воде, и при всем желании Эредин не смог бы ответить на вопрос, какой сейчас день недели. Он так и не был уверен до конца, в здравом ли он все ещё уме, или сам не осознал, что рехнулся: что бы ни повстречалось ему на острове, чем бы оно ни было, он чувствовал, что оно все еще таится поблизости. Пытаясь отогнать дурные мысли, всю следующую неделю Эредин занимался самоистязанием, упражняясь каждый день почти до изнеможения. Винтермьют еще дважды пытался с ним связаться, но Эредин на корню пресекал всяческие попытки. Таггарт настоял на том, чтобы Эредин сопровождал его в его миссионерском — почти что мессианском — турне; пожалуй, из всех посещенных ими городов ему больше всего запомнился названный Римом. Там же их теплей всего приняли. Когда местный правитель, монах в позолоченной рясе, начал произносить приветственную речь, то слов его речи совсем не было слышно — так оглушительно взревела толпа. Эредин едва удержался от того, чтобы не заткнуть уши. Толпы людей, тысячи, сотни тысяч, внимали их голосам, готовые выслушать все, что им скажут, хотя Эредин подозревал, что большинство из них, если не все, до недавних пор были крайне далеки от церкви. Но теперь они смотрели на священника, как будто их господь лично спустил того с небес. Они жаждали понять, что происходит, подсознательно чувствуя всю безнравственность своей короткой жизни и неминуемую за это кару. И если их ученые утаивали правду, то они искали ее в устах человека с крестом. Раньше Таггарт питался людьми, которых пугали новые технологии; теперь перешёл на людей, которых пугает конец света. Когда пришел черед выступать Эредину, они замолкли; когда он рассказывал о Тир на Лиа, то они вожделенно вздыхали: «Эдем». Их благоговение просачивалась из физического мира в метафизический, и Эредин наблюдал за потоками магической энергии, что пропитывали толпу на площади, как губка. Если Карантиру будут нужны жертвы для заклания, то в Риме он найдет множество добровольцев. Тем же вечером Таггарт пригласил его прогуляться по местным музеям, желая похвастать местной культурой — и то ли из скуки, то ли из вежливости, Эредин согласился. Внутри здания было сумрачно и глухо, как в святилищах забытых богов; нефы и алтари десятками выстроились в альковах. Таггарт подвел его к скульптуре, выполненной в рост человека и изображавшей императора, триумфальным жестом встречавшего победившие войска, и представил ее Нероном. Мраморную голову мужчины с царственным профилем украшал лавровый венок, а складки тоги драпировались столь величественно, что вызывали ассоциации с колоннами. Эредин узнал воплощенный в мраморе образ и улыбнулся; каким-то образом d’hoine, бесталанные к магии и отрезанные от иных миров, разжились артефактами одной из Потерянных Рас.       — А… — со знанием дела протянул Эредин. — Творения забытого народа. Aen Elle тоже ценят их красоту; подобные украшают мой дворец.       — Такое совпадение малоудивительно, — кивнул Таггарт. — Все прекрасное имеет единое начало. Как иначе объяснить схожесть наших языков, схожесть наших культур? В своей обычной манере проповедника Таггарт сам спросил, сам же и объяснил, продолжив:       — Только тем, что возникли они по общему замыслу, которой нам понять, увы, не суждено. Насчет схожести культур Эредин предпочёл не согласиться, поэтому только неопределённо хмыкнул.       — Почему вы называете Римскую империю потерянным народом? — по-светски непринужденно спросил Таггарт.       — Потому что история расы, создавшей эти шедевры, — пояснил Эредин, — безвозвратно утеряна. Нам, к сожалению, не суждено узнать, кто они и где жили. Таггарт одарил его загадочной улыбкой опытного рассказчика, намеревающегося поразить слушателей неожиданным поворотом событий.       — Ну, теперь знаете, — улыбнулся он, поправив аккуратные очки. — В колыбели цивилизации, городе на семи холмах. Риме.       — Риме? — не без интереса переспросил Эредин. — Здесь до вас жила другая раса?       — Это людские творения, — не без гордости отметил Таггарт, бесцеремонно проведя пальцами по белому мрамору. — Как и латынь, дороги и канализация. Эредин снисходительно улыбнулся.       — Все любят приписывать себе заслуги атлантов прошлого, — пожал плечами эльф. — Но, право… Таггарт нахмурился.       — Господин Бреакк Глас, — медленно сказал он. — Я совершенно уверен, что все мной перечисленное — изобретение человечества.       — Ну-ну, изобретение, — покачал головой Эредин. — Вы же только что сказали, что все это возникло по задумке высшего смысла, и тут же приписали человечеству? Таггарт усмехнулся.       — С философско-религиозной точки зрения, — сказал он. — С практической — оно возникло здесь. На этой планете, в этом городе. Недолго торжествовала человеческая скромность. Эредин покачал головой в недоверии:       — Я настаиваю, — не унимался Таггарт, — господин Бреакк Глас, что скульптуры в вашей спальне сделаны человеческой рукой. Ну, ей-богу, как вы еще объясните плоские уши?       — Не у одних людей они такие, — натужно отозвался Эредин. Таггарт рассмеялся.       — Ну-ну, — сказал он, — если вам так крепче спится по ночам, то оставим этот разговор. Разговор и правда вызывал у него только лишь головную боль, но Эредин ещё не знал, какой удар его ожидает, пока они не пересекли следующие несколько комнат. Таггарт ввёл его в капеллу — и над ними раскинулся расписной потолок; фрески, изображавшие ангелов и демонов, людей и нелюдей, ад и рай. Глаза эльфа едва не заслезились от совершенства форм и красок, от гармонии общей композиции, от почти физического, хоть и незримого, присутствия гения, и в голове запульсировала страшнейшая, убийственная мысль: он никогда не видел ничего красивее. Не проведя в капелле и десяти минут, Эредин укрылся в ближайшей ванной, где по стенам были развешаны иконы местных божков, и сделал несколько дорожек эльфской пыли. Вынюхал одним залпом и подставил лицо холодной воде. Он ещё до конца не осознал, но чувствовал, куда именно пришёлся удар Таггарта: по вере в исключительность собственной расы, в право властвовать, полученное ими от рождения, а значит — в него самого. Эредин вздрогнул. Что-то коснулось его плеча; он обернулся, но позади никого не было. ****** Он и эльфские светские рауты не очень-то жаловал — раздражали улыбки, за которыми таились неуверенность и страх, и взгляды, значение которых надо было разгадывать — а уж людские и подавно. Ярмарка дурновкусия: виной тому были даже не блестящие одежды кричащих цветов и не женские прелести, вываливающиеся из вырезов, как перевязанные жгутами куски мяса на лавке, нет; причиной было выставленное напоказ благополучие, пока мир за пределами пира горит в огне. Или тонет. Эредин отнесся к саммиту с чувством неизбежности и мысленно разделил циферблат часов на две половины — с девяти вечера до трех часов ночи — шесть часов, когда он должен выдерживать людскую компанию, и оставшиеся шесть, когда он сможет удалиться в свои покои. К ним с Таггартом подлетел слуга с парой бокалов вина на подносе. — По эту сторону Женевского озера вы лучше не найдёте, — сказал Таггарт. Эльф пригубил и убедился в его правоте. Подали закуски, и музыканты снова принялись за игру, что сократило слышимость голосов и перевело разговоры на более интимный уровень. — Ни единого знакомого лица, — сказал Эредин. — Кто тот dh’oine с красным галстуком? — Кестлдайн, премьер-министр Великобритании, — сообщил ему Таггарт. — Разговаривающая с ним леди в желтом платье — СЕО Штайнер-Бизли. Пресловутая дама в летах окинула его раздевающим взглядом. Таггарт задумчиво добавил:       — Вам обязательно нужно будет перекинуться парой слов.       — Всенепременно, — ответил Эредин, изучая лица остальных гостей. И улыбнулся, натолкнувшись на приятную глазу картину. Над собравшимися на саммите на невысоком балконе галереи стояла Дейдра. Она облокотилась на низкий парапет и смотрела вниз, ее кожа светилась изнутри, как редкий сорт мрамора. Кровь Aen Inchaer уже перемешивалась с ее собственной, и одни боги ведали, на что она сейчас способна. В последнее время она была к Эредину крайне благосклонна, видимо, помня о том, что по возвращении на Тир на Лиа ему еще предстоит признать ее сына законнорожденным. Вернувшись из Рима он обнаружил подарок от чародейки: промасленный пергамент на рабочем столе. Дейдра разыскала ему боевой клинок; сначала он показался Эредину слишком простым — ни рун, ни рисунков на лезвии, но он пришелся точь-в-точь по руке. Черный и блестящий, меч выглядел так, будто сталь фальцевали при ковке не меньше тысячи раз. «Лезвие - сталь с танталом, — гордо пояснила ему Дейдра немногим позже, — а эфес из углеродных волокон». Diable его знает, что это значит, но поблагодарил он ее как следует. Завидев его, чародейка помахала ему рукой. На периферии толпы он увидел Намира, рассматривавшего на телефоне чьи-то фотографии. Словно почувствовав взгляд, киборг сразу поднял глаза. Вокруг него было еще не менее дюжины солдат, неустанно следивших за всеми и каждым. ***** «Забавно, насколько иными кажутся вещи, как только они больше нежеланны», — подумал Эредин, заприметив за фуршетным столом знакомое лицо. Напомаженная и засунутая в узкий зеленый футляр (все платье вполне могло бы уместиться в его кулаке) Zireael битые полчаса выбирала между красной и черной икрой. Из платья выпирали груди, благодаря женским ухищрениям казавшиеся куда больше, чем были на самом деле. Девчонке было явно было не по себе. Рыская вокруг фуршетного стола, она двигалась, как дворовая кошка — на цыпочках и опасливо, ожидая нападения с любой стороны. Единственным, кто выглядел на приеме еще более неуместно, был ее спутник. Угрюмый до комичности, киборг по пятам следовал за своим куда более живым и обаятельным начальником. В том, что киборг — ее спутник, и что слово «спутник» имеет в их случае телесную подоплеку, девчонка не давала никому и малейшего шанса сомневаться: ластилась и прижималась к нему с такой двусмысленностью, что Эредину усилием воли пришлось прогнать из воображения сцены их соития. На этом схожесть любовников не заканчивалась; оба не имели ни малейшего представления о светских манерах и были наискучнейшими собеседниками, не способными поддержать непринуждённую беседу больше пары минут. Скептически взглянув на некогда столь желанную добычу, Эредин вздохнул и поблагодарил высшие силы, что их путям суждено было разойтись. Когда закончилась их натужная короткая беседа, Дейдра рассмеялась над откровенно осуждающим взглядом, что Эредин бросил вслед паре:       — Ну, мой милый друг, а я не так уж осуждаю нашу маленькую Zireael. И помнится, когда Карантир обучал меня големоведению… Она засмеялась, прикрыв рот рукой, и взглянула на него искоса. Ее тонкое платье было почти того же оттенка, что полевые цветы в долине Трех Сестер. За ограниченностью своих способностей к восприятию цвета, Dh’oine назвали бы его белым.       — Наши творения мы использовали не только в качестве рабочей силы, — поджав губы, закончила Дейдра своё предложение. В последние дни улыбка снова не сходила с ее тонких губ, а скабрезности стали чаще вылетать из уст: интересное положение благоприятно влияло на темперамент. Эредин глубоко вздохнул и посмотрел на нее с ироничным выражением на лице. Затем поднял бокал, словно в ее честь, и выпил.       — Хочешь сказать, даже лучше мужчин из плоти и крови? — поднял бровь Эредин.       — Послушней, — двусмысленно улыбнулась Дейдра, прижавшись грудью к его предплечью. Ее веки были слегка оттененные блеском, а багрянец губ гармонировал с оттенком шейного украшения. — Не могу дождаться, когда закончится это скучнейшее мероприятие. Ерунда, она им наслаждалась; красавица, осознающая свою красоту, требует поклонения, как имперский сборщик налогов — податей. Как порой ни раздражало Эредина сумасбродство Дейдры, эта женщина возбуждала его. Он чувствовал свою ответственность за нее, хоть и не любил. Временами, казалось, даже ненавидел. ******* Когда Таггарт отправил Эредина на аудиенцию к Бобу Пейджу, занявшему на празднике жизни более уединенную нишу, он не ожидал от встречи ничего, кроме раздражения и скуки; но этот человек, как ни странно, показался Эредину воплощением достоинства, насколько оно вообще могло быть присуще d’hoine. Мужчина выглядел отполированным, как дорогое дерево, и слишком молодым для своего высокого положения. При встрече с Эредином, Пейдж улыбнулся, кивнул и потряс его руку; они обменялись дежурными любезностями, и эльф совершенно опешил, когда тот ни с того ни с сего сказал:       — Фарс, — и кивнул подбородком в сторону собственных гостей. Смерив dh’oine удивленным взглядом, Эредин ответил:       — Потрясающей роскоши и изящества мероприятие, более чем достойное нового союза. Пейдж рассмеялся, прерывая Эредина взмахом руки.       — Я уже заметил, что у вас подвешен язык, господин Бреакк Глас. Ваше выступление в Риме? Такая убежденность, почти религиозная страсть… Мое почтение! Политика, у вас, должно быть, в крови. Эредин пожал плечами.       — Я — король Aen Еlle. Впрочем, Ваше положение, насколько я могу судить, не сильно отличается от моего.       — Демократы с вами, может, не согласятся, — согласился Пейдж. — А я соглашусь. Виски? Эредин кивнул. Из всех dh’oine Боб Пейдж пока был единственным, кто вызывал в нем симпатию — хоть Эредин и подозревал, что иммунных к его обаянию единицы. Налив два полных бокала, Пейдж наклонил голову и искоса уставился на эльфа. Глаза у него были нечеловеческие, кристально-голубые, как у полукровки. В радужке переливались, словно живые змейки, белые нити.       — Особенно меня прельщает ваша ненависть к нашему роду, — сказал Пейдж.       — Прошу прощения? — опешил Эредин. Пейдж засмеялся.       — Ксенофобия. Это, господин Бреакк Глас, самая естественная вещь на свете. Сколько мы против нее боролись? Белые против черных? Семиты против антисемитов? И каков итог? Пейдж провел пальцем по налитому до краев бокалу. Мужчина выглядел так, будто бы что-то раздирало его изнутри.       — Появляетесь вы, — выдохнул он, — и все начинается с начала. Нет. Ненависть — это не бич человечества. Ненависть — это движущее сила, это катаклизм, это катарсис… Он взмахнул рукой в ораторском запале.       — Вы можете себе представить, сколько я проталкивал проект терраформинга? Квантовых исследований? Эредин даже слов таких не знал, но с интересом поднял подбородок.       — «Это не будет продаваться. — передразнил кого-то Пейдж. — У нас нет на это средств». Горькая откровенность, с которой он говорил, не оставляла Эредину сомнений, что Пейдж собирается убить его в самое ближайшее время. Эльф согласно кивнул, опрокинув в себя виски, как воду.       — И тут появляетесь вы, и вдруг все вспоминают — невероятно! — что нет ничего ценнее будущего. За пару месяцев, ме-ся-цев, мы совершаем больше научных прорывов, чем за последние пять лет. Что-то не так с его глазами. Словно какая-то сущность живет под склерами, и наблюдает за происходящим невидимым взором.       — И поэтому, — с апломбом завершил свою речь Пейдж, — я, господин Бреакк Глас, безмерно благодарен. Ваша ненависть дала нам больше — дала мне больше — чем мы могли надеяться. Эредин не знал, что и ответить на такую исповедь, и поднял бокал:       — В таком случае — за спасительную войну. Мужчина издал короткий смешок.       — Отличный тост! — Пейдж поднял бокал и чокнулся с эльфом. — Наслаждайтесь вечеринкой, господин Бреакк Глас. Так, будто бы она последняя. В его голосе послышалось — или нет? — нечто вроде печали. Эльф не был уверен, обмолвка это или актерство. Он допил виски и церемонно кивнул. Пейдж отвернулся, завершив странную аудиенцию. **** За время его отсутствия внимание Дейдры захватил юркий, раздражающе обаятельный мужчина — начальник Адама Дженсена. Поймав взгляд эльфа, Шариф широко развёл руками, звякнув золотыми запонками:       — Эредин Бреакк Глас, не так ли? — весело спросил он. Произношение имени далось ему куда лучше всех остальных. — Как вы? Вопрос совершенно не подразумевал ответа, и поэтому Эредин просто кивнул.       — Присоединяйтесь к нам, — хлопнул его по плечу Шариф, — мы с мисс Сеабагар урвали себе лучшие трюфеля! Он с чувством отправил себе в рот парочку вяленых в белой пыли кругляшей.       — Так о чем я? — спохватился Шариф. — Ах, да. Все заслуживают второй шанс, не так ли? Он обладал удивительной способностью обращаться ко всем и ни к кому одновременно.       — Мы не очень заботились о матушке-Земле, ваша правда, — виновато кивнул он. — По недосмотру, по незнанию, по халатности, в конце концов… Эредин решил его поддержать:       — Не вините себя — все людские расы, которых я встречал, относились к родному миру, как к помойке. На ваше счастье, есть мириады миров, которые ваша раса еще не осквернила. Морщинки в уголках темных, как смоль, глаз проступили яснее, и Шариф кисло улыбнулся.       — Мириады миров, которые нас ждут-не дождутся, — улыбнулся Шариф. — Вот это я и хотел услышать! Бьюсь об заклад — в следующий раз у нас получится лучше. Краем глаза Эредин заметил, что Zireael куда-то пропала. Еще больше помрачневший в ее отсутствие спутник (хотя казалось, куда уж больше) опрокидывал уже второй стакан и останавливаться не собирался. Повисла пауза.       — Говоря о неизвестных мирах, мисс Сеабагар… «Заставь меня долететь до луны и там играть со звездами… — мягким баритоном пропел Шариф. — Заставь увидеть, какова весна на Юпитере и Марсе». Фрэнк Синатра, мисс Сеабагар, гений, сущий гений! Разрешите? Он у него или у нее разрешения спрашивал?       — Наши женщины — не рабыни, — покачал головой Эредин, уступив мужчине дорогу.       — И предположить не смел, — невозмутимо ответил Шариф. — Мисс Сеабагар? Она одарила его снисходительной улыбкой.       — Очень любезно с вашей стороны, — согласилась эльфка. Шариф оказался зажигательным танцором — из тех, что занимают добрую половину бального зала, выталкивая оттуда всех остальных и раздражая всех присутствующих. Дейдре, казалось, с ним даже весело. Эредин потянулся, разминая мышцы. Он играл роль дорогого гостя в течение нескольких часов. Хватит. Теперь ему остро необходима была тишина и прохлада. Он извинился перед присутствующими, обронив реплику, что тотчас вернется, совершенно не намереваясь сдержать слово. И сразу задремал, уединившись в предоставленных ему покоях на верхних этажах, положив с собой рядом на подушку, как любимую женщину, заранее припрятанный в комнате меч. **** — Спишь? — спросила его Дейдра, наклонившись к самому уху. С трудом очнувшись от беспокойного короткого сна, Эредин хотел было возмутиться бессмысленности вопроса, но Дейдра быстро придвинулась к нему и обвила руками шею. Чародейка казалось неестественно возбужденной, будто была под хмелем или пылью; но Эредин не стал выяснять обстоятельств. Уложив его обратно на ложе, Дейдра продолжила обнимать его, добавив к этому кое-что поизысканнее. Оставив попытки к сопротивлению, Эредин покорно позволил мягким губам ласкать ещё не пробудившуюся ото сна плоть — и эльфка справилась с задачей столь искусно, что ей хватило нескольких движений, чтобы развеять его сонливость. Они забылись: Эредин не услышал ни суматохи, захватившей парадный зал, ни разгоряченных мужских голосов, и только когда Дейдра отстранилась, поправив на быстро вздымающейся груди шелковую сорочку, он пришел в себя:       — Сюда кто-то идёт, — шепнула чародейка. «Цок-цок-цок», — подтвердили чьи-то механические копыта.       — Им не хватит наглости сюда ворваться, — недовольно возразил Эредин. Он ошибался; ударив в дверь копытом так, что та едва не слетела с петель, Намир вошел в комнату и без тени смущения уставился на любовников. Его приспешник остановился в проходе, небрежно держа в руке автоматический пистолет; еще двое, державшие в обеих руках оружие потяжелее, заняли углы комнаты.       — Эльф, — поприветствовал его киборг. — Хотел перекинуться парой слов. Эредин, поспешно подтянув штаны, в бешенстве уставился на него, попытавшись, хотя и без особой надежды, разыграть благородный гнев аристократа.       — Мы заняты, — сказала Дейдра тихим голоском, в котором, однако, как дальний гром, рокотала злость. Обнаженные мышцы киборга вздувались на руках и груди под бронежилетом, как у хищника, готового к прыжку.       — Вот и мне интересно, чем, — без тени эмоций сказал Намир, изучая их лица. — В особенности — в течение последнего часа. Эредин отстранился от любовницы и дернул подбородком. Вопрос не заслуживал даже презрения, как и вопрошающий.       — Это не очевидно? — огрызнулся он. Намир усмехнулся. Усмешка эта очень не понравилась Эредину: было в ней нечто зловещее, предвещающее что-то фатальное.       — Ну разумеется, — ответил Намир, — и потрахаться вам приспичило аккурат в тот самый момент, когда взлетел джет Пейджа. Намир провел указательным пальцем по шраму, зигзагом молнии пересекавший бритый череп и скрывавшийся за левым ухом.       — Взлетел, — Намир резко наклонил ладонь влево и резко рубанул ей по воздуху, — и приземлился. Раздался щелкающий скрипучий звук. Эредину потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что это его собственный зубовный скрежет.       — И зачем это мне?       — А кому еще это, черт подери, нужно? — развел руками Намир. — Шарифской соске? Я тебя умоляю. В искаженных чертах проступала злобная ярость уличного громилы. В ней было что-то заразительное — Эредин почувствовал, как его собственный пульс учащается в предвкушении крови.       — Как бы то ни было, — протянул Намир. — Боб Пейдж мертв.       Дейдра выдохнула.       — И рапортовал я лично ему, — продолжил Намир. — Улавливаешь, что это значит, эльф? Его тонкогубый рот был стиснут в узкую полоску, а белки глаз горели, подчеркивая расширенные от стимуляторов зрачки. Пускай. Эредин готов. Он, в общем-то, давно жаждал крови.       — Ну наконец-то, — ответил Эредин. — Твое гавканье мне уже порядком поднадоело. Дейдра, ступай и найди Карантира. Она уставилась на него так, будто тот влепил ей пощечину. «Не в твоем положении», — возразил Эредин. В первую очередь нужно защищать нерожденного ребенка — по иронии судьбы, ни к нему, ни к Дейдре не имевшего ни малейшего отношения.       — Отпусти женщину, — попросил Эредин. — Она на сносях.       Дейдра вскочила с кровати, и солдаты единовременно вскинули оружие. Чародейка оказалась под пристальным вниманием трех дул. Один из солдат толкнул ее в спину, накинув на запястья двимеритовую петлю, выполнявшую роль импровизированных наручников.       — Примите мои самые сердечные поздравления, — улыбнулся Намир, подойдя к эльфке, и как бы невзначай поправил слетевшую с плеча лямку ночной сорочки. — Дети — это счастье.       — О, без всякий сомнений, — ответила Дейдра. — Твоя дочка… Знаешь, что я с ней...       — Ты не хочешь заканчивать это предложение, — перебил ее Намир, прищурив глаза. — Поверь мне. Солдат покрепче сжал запястья чародейки. Чем больше разгорался безумный блеск в глазах эльфки, тем больше сомневался Эредин, что их эрзац двимерита сможет ее удержать.       — Сниму кожу, — выдохнула Дейдра со страстью в голосе, почти неотличимой от любовной, — и заставлю тебя смотреть. Станет точь-в-точь как папо… Намир не дал ей договорить — c силой ударил эльфку по лицу — наотмашь, всей ладонью, как зарвавшуюся шавку. Кудрявая голова качнулась, как у тряпичной куклы — она упала бы, если бы ее не успели подхватить люди Намира. Дейдра сплюнула кровью на пол, и хрипло, будто умалишенная, рассмеялась. Эредин и сам опешил от угрозы, в особенности — от смертельной решимости, в ней заключенной.       — Уведите эту суку отсюда, — приказал киборг, сжимая и разжимая кулаки. Он страшно побледнел, его лицо исказилось, как у демона, — пока не вернусь — делайте с ней, что хотите. Солдаты слишком опасались чародейку, чтобы воспринять предложение с энтузиазмом, но, подчинившись, буквально вытолкнули Дейдру из комнаты. Намир захлопнул за ними дверь и уставился на эльфа, явно желая выместить на нем накопившуюся злость. Эредин ждал насмешек, очередного подобия диалога, но киборг был явно настроен на эффективное решение проблемы. Увидев вскинутое вверх оружие, Эредин бросился на пол, к стенке, уходя с линии огня. Пуля просвистела у него над ухом. Правая рука Эредина метнулась к рукояти меча, торчащей под лёгким покрывалом. Намир пнул кровать, и тяжелая конструкция проехалась по деревянному полу, придавив Эредина к стенке. Эльф ухватился за край свободной рукой и поднял вверх, пытаясь защититься от следующего выстрела. Раздался леденящий душу вопль, за ним — второй и третий — такое ощущение, что кого-то резали. Ужас в голосе лишил кричащего его половой принадлежности; Эредин не сразу сообразил, кому он принадлежит. Как бы ни хотелось Намиру проигнорировать крики, но когда те повторились вновь, с утроенным отчаянием, ему пришлось открыть дверь и выглянуть.       — Какого х… Увиденное заставило его полностью забыть об эльфе. И Эредин, вскочив на ноги, рванул прочь из комнаты вслед за киборгом — прямо навстречу оглушительному треску и резкой озоновой вони. Он на миг зажмурился от яркого света, и тотчас вновь открыл глаза: мерцающее световое колесо примерно восьми аршин в диаметре повисло в воздухе, материализовавшись посреди парадного зала. Черная прорезь виднелась в эпицентре; затем линия расширилась, словно приоткрывающийся занавес, и Эредин увидел скрывавшиеся за ней неясные очертания. Люди задрали головы, глядя на портал, как на явление тайны, и восхищенно выдохнули. Дейдра стояла на подмостках перед толпой, подняв вверх тонкие бледные руки, на которых кровоточили ожоги от пытавшегося ее удержать двимерита. Безупречные черты лица перекосило от слепой ярости; огненные локоны сверкали и переливались, будто живые, как змеи Медузы-Горгоны. Из-за струйки темной, почти черной крови, струящейся под подбородку, и невидящих глаз она походила на буйнопомешанную. «НЕ СМЕЙ, ДЕЙДРА, — запоздало крикнул Карантир, и от его телепатического рева едва не закровоточили уши. — НЕ СМЕЙ! ТЫ ПОГУБИШЬ НАС ВСЕХ!» Легок на помине, и где его только diable носил? Предостережение только раззадорило разъярившуюся чародейку, и она шире раскинула руки, превратив тонкий разрез в зияющую дыру. Что за самоубийственная, черная ярость в ней поселилась — Эредин не ведал. Карантир тщетно пытался противостоять натиску чародейки — и от противостояния магических энергий пол заходил ходуном. На мгновение стало необычайно тихо. Но только на мгновенье. Потому что тут же раздался такой рев, будто рухнула дамба, сдерживающая быструю горную реку. Из портала хлынула черная вода; нет, не хлынула — обрушилась, сметая за собой людей, столы, стулья и все, что было в зале. Свет с оглушительным свистом померк, и те, кто ранее не сообразили, что надо было кричать, решили сейчас восполнить упущенное. Эредин рванулся к чародейке, намереваясь прервать ее убийственный транс, но Намир опередил его, впечатав Дейдру в стенку и сомкнув красные пальцы на ее тонком горле. Эльфка дико и злобно зашипела и ударила раскрытой ладонью по держащей ее лапе, отчего та тотчас покрылась инеем. Инстинктивно разжав кулак, Намир мельком взглянул на свою и без того изуродованную руку. Вскинув руку в магическом жесте, Дейдра ударила по воздуху, словно хотела влепить тому пощечину. Магическая волна сбила Намира с ног, заставив кинуться вниз, в темную воду; кто-то из его солдат открыл огонь, и Дейдра, как подкошенная, упала на пол. «ЗАКРОЙ ПОРТАЛ, КАРАНТИР», — мысленно рявкнул Эредин, не понимая, почему тот медлит. За первым выстрелом последовал второй, третий, четвертый; Эредин даже не мог разобрать, кто и в кого стреляет — люди в эльфов, люди в людей, или в те тени рядом с порталом, которые ошибочно можно было принять за игру света в полумраке. Он перечеркнул воздух рукой, материализуя перед собой ледяной щит, пытаясь заслониться от града пуль и сориентироваться в пространстве, огляделся: Карантир совершал пассы в глубоком магическом трансе, заключив себя в магический щит, как в скорлупу. Дейдра не двигались. Ее сорочка задралась чуть выше колена, оголяя бледные стройные ноги. Земля дрожала, и тьма потихоньку окутывала помещение. От зарева портала Эредина отделял десяток аршин, и он мог ошибаться в том, что увидел; слезящиеся глаза могли и не отличить иллюзию от реальности. Он и не думал закрываться. «Aen Inchaer, — наконец понял Эредин. — Искусство стабильных порталов во всем своем великолепии. Но — совершенно не там и не тогда, где нужно». И только при этой мысли до него начинал доходить ужас происходящего. Создания, чьи очертания появлялись возле портала, были чудовищами, которые могут пригрезиться лишь в кошмаре безумия. Завидев его, одно из созданий — сущая оголенная плоть, красное с белым — подняло пронзительный вой. Даже ослабленный расстоянием, этот вопль чуть не разнес Эредину голову. Рев, выстрелы, лепет до смерти перепуганных людей, прежде никогда не видевших сражения, заполонили парадный зал. Эредин услышал знакомый голос — Дженсен надрывал глотку, призывая не стрелять без толку, но всем не терпелось опробовать оружие на живой мишени.       — Без паники! — кричал он, но тщетно. Превратно поняв инструкцию, люди бросились врассыпную, прямо под шальные пули. Грохот стоял такой, что перепонки болели, словно из ушей текла кровь. Закрыв уши ладонями, Эредин едва успел заметить летящую на него тварь с острыми, как иглы, клыками. Левое предплечье инстинктивно взлетело на перехват, в разверстую пасть, другой рукой он размахнулся и не глядя ударил рукоятью меча по морде твари. Эредин застонал, почувствовав, как клыки впились ему в кожу. Тревога выплеснула в кровь поток адреналина, чувства до безумия обострились. Тварь сбила его с ног, протащив до настенной ниши, и бросила на спину, не разжимая челюстей. Одна из длинных лап, увенчанная острым когтем, нацелилась ему в глаза, но Эредин резко увернулся вбок и рубанул. С хлюпающим звуком конечность очутилась на полу, все еще извиваясь. Эредин, тщетно пытаясь вырвать руку из пасти, нанес еще один удар, на этот раз по черепу твари; клинок вонзился по рукоятку, и темная жидкость заструилась по лезвию. Эредин почувствовал гнилостный запах — несло, как из древнего захоронения, и повернул клинок, направив его в скопление глаз. Все известные ему твари старались защитить глаза. Маневр сработал; взревев от боли, тварь отпустила руку и в припадке ярости рванула своими конечностями его рубаху, раздирая ее в клочья. Вскочив на ноги, Эредин с размаху нанес два мощных удара плашмя и наискосок, разрубая ей череп. Тварь все еще продолжала издавать хлюпающие звуки, а отрубленная конечность при этом сделала попытку приподняться к торсу. Но пока чудовище трепыхалось, Эредин поставил точку в их поединке, вонзив клинок в пористое тело. Он упал на колени рядом с тушей, пытаясь восстановить дыхание, и поглядел, что творится вокруг. Нижний этаж напоминал бассейн с вязкой, отвратительно пахнущей жидкостью вместо воды. Крики о помощи запертых внизу людей превращались в захлебывающиеся звуки — прежде чем стать молчанием. Эредин прищурился: жидкость пузырилась, в ней образовывались формы — гротескные и странные, формы эти, казалось, вот-вот обретут твердые очертания, но они тут же вновь растворялись в вязкой субстанции. Кто-то, в приступе кратковременного безумия, палил по ним сверху — и пули врезались в густое желе. Люди призвали на помощь железных помощников — мимо Эредина прокатилась бронзовая черепаха метровой длины с прикрепленными к ней орудиями. Здание тряхнуло, как во время землетрясения. «Либо затопит, — подумал он, медленно поднимаясь на ноги, — либо рухнет».       — Бреаглаз, — железная рука вцепилась в плечо и дернула куда-то вбок. — Нужна помощь. Лестница обвалилась. Эредин изумился такой наглости и обернулся на хриплый голос — точно, Дженсен. Его едва слышно: свист, вой и кулдыканье разносились по зданию гулким эхом, смешиваясь со звуками выстрелов и бульканьем жидкости.       — Мы теперь заодно, dh’oine? Киборг сильно вспотел, его гладкое лицо лоснилось, а желтые глаза мерцали.       — Ну ты либо с ними, — кивнул куда-то в сторону Дженсен. — Либо с нами. Уже определился? Эредин посмотрел на другое крыло галереи и наконец понял, зачем понадобился Дженсену — его начальник оказался отрезанным от остальных из-за обрушившийся лестницы, и в десятке аршин от него материализовывалось нечто, выглядящее совершенно противоестественно. Завидев стремительно приближающуюся к нему тварь, Шариф испустил сдавленный вопль и уставился на нее так, словно та уже вкушала его плоть.       — Эльф! — окликнул его Дженсен. — Ты вытаскиваешь его, я — ее, ок?       Кого — ее? Дейдра. Распростертую на земле женщину едва можно было различить в атмосфере, так густо насыщенной смертью, что воздух, казалось, можно было резать. По тонкому стану чародейки ползла вверх слизь, будто облекая ее в чёрное платье — и воротник этого "платья" устремлялся к ноздрям. Один из солдат Намира ухватил ее за плечи и встряхнул - безрезультатно. В пол-аршине от чародейки, Намир, безразличный к всеобщей панике, методично расстреливал сгустки плоти, формировавшиеся в жиже.       — Понял, — коротко бросил Эредин. Дышать становилось все труднее. Теперь проблемы людей действительно стали его проблемами. Жадно вдохнув поглубже, он метнулся через межпространство на подмогу Шарифу. Угрожавшая тому бестия была гораздо выше Эредина и значительно шире в плечах. Ее голова была покрыта мхом, сквозь который, словно раскаленный металл, поблескивали два фасетчатых глаза. В полумраке здания казалось, что оно с головы до ног опутано темными водорослями. Эредин сделал шаг назад, обдумывая следующий маневр; пульс бешено заколотил у виска. Тварь не оставила ему времени на раздумья: расставив руки, двинулась на него, шаркая ногами. Эредин взялся за рукоять меча обеими руками и ударил в горло — снизу вверх колющим ударом. Острая сталь лишь слегка погрузилась в плоть. Раненый зверь взревел и рванул когтями его плечи. Острая боль в момент пронзила спину, а перед глазами Эредина поплыли аляповатые круги разной величины. Что-то глухо щелкнуло, и тварь отбросило назад, как пинком. Грохот выстрела потонул в шквале сотен других, чьи отзвуки метались меж узких стен. Пуля, попавшая в грудь твари, туда, где должно было быть сердце — не причинила вреда. Тело монстра уже начало разжижаться. Образовавшееся было сквозное отверстие быстро затянулось, и лишь несколько капель упало на пол. Тварь загоготала. Эредин обернулся и поглядел на стрелявшего — Дженсен смотрел на него поверх дула длинного оружия, держа в другой руке чародейку, вместо чёрной слизи теперь окутанную противопожарной белой пеной. Тем же красным баком, из которого киборг окатил Дейдру, он оглушил одного из Намирских прихвостней.       — Оста…! — крикнул ему киборг, но слова были едва слышны. — Вытащи… Рифа! Киборг как пить дать блаженный; большинство людей спят и видят, как их начальников пожирает плотоядная бестия. Искать Шарифа не пришлось — тот что есть мочи вцепился в лохмотья его рубахи. Ухватив побледневшего мужчину за шиворот, Эредин переместился прочь от разваливающейся балюстрады. Оказавшись внизу, Шариф, бледный и вспотевший, не утрудил себя словами благодарности — его вывернуло наизнанку. Он инстинктивно оглянулся, словно стыдясь, но никто не смотрел на него с отвращением. Никому не было до него дела. Ни до него, ни до Эредина, ни до Дженсена с Дейдрой.       — Дэрроу! — коротко бросил Намир. — Рэнд, Карстен — их первыми! Солдаты отступали к стенкам, стараясь держаться подальше от наступающей жижи, пытаясь обеспечить важным персонам побег. Видимо, поняв, что бурлящее перед ним зло - явно не та субстанция, на которую можно воздействовать огнем или пулями, Намир отбросил свой огнемет. У его железных ног плавали трупы, и жидкость, вытекающая из их глаз и ртов, тоже была черной. На лице Намира не отражалось и толики страха; как любой наемник, он умел отстраняться от происходящего, будучи и в эпицентре преисподней. Твари не прекращали свой натиск; несмотря на свое многообразие (Эредин не приметил двух одинаковых особей), все они двигались одинаково слепо и целенаправленно, в едином безжалостном порыве. Эредин подался вперед, едва не споткнувшись о скрытый водой труп. Взглянув вниз, он узнал знакомые черты: кровь и желчь, медленно пульсируя, вытекали из изувеченного тела Таггарта. Желудок конвульсивно сжался, явно намереваясь выплеснуть наружу содержимое, но усилием воли Эредин сдержался. «Забирай Дейдру, — раздался в голове голос Карантира, — и убирайтесь прочь отсюда». Один из солдат перекинул Намиру пушку потяжелее — и Эредину не захотелось оказаться тренировочной мишенью. Дженсен протянул Дейдру, настолько по-деловому и безэмоционально, насколько возможно держать полуобнаженную женщину в белой пене. Эредин бережно принял ценную ношу на руки, смахнув рыжие прядки с лица. Глаза чародейки, казавшиеся красными из-за кровоизлияния в склеры, все еще смотрели в ничто, но на них навернулись слезы. По ее подбородку потекла тонкая струйка крови. Завершив сделку церемонным кивком, Дженсен тут же устремился в толпу, прижимая оружие к бедру. Жидкость под ногами Эредина стала напоминать песок — как расплавленный металл, она охватила ноги, и, когда он сделал шаг, то едва не потерял равновесие. Зловонная масса уже поднялась ему до колен, и пена щекотала бедро.       — Посмотри на свое тело, — шепнула ему вода, — тряпичная кукла, бедная игрушка сочлененных частей, готовых к краху. Эредин подпрыгнул от неожиданности и судорожно выдохнул. Животный ужас, единожды испытанный им в лаборатории, вернулся с утроенной силой, и организм предложил самый естественный выход из положения — бежать прочь, оставив других на съедение кровожадному богу. Вовремя; несущая стена накренилась, разъеденная ядовитой водой, и здание начало рушиться. У входных дверей началась невероятная давка, плотные людские массы сгустились около входов, кости несчастных хрустели под ногами более удачливых сородичей. Отовсюду доносились вопли и предсмертные хрипы, но никто не обращал на них внимания, думая только о спасении собственной жизни.        — Остановитесь! Опомнитесь! — кричал кто-то. Счет погибших шел на сотни. Нет, не таких битв он искал, и рассчитывал не на такую славу. Прижимая к себе чародейку, Эредин усилием воли оставил разрушенное, разбитое, сочащееся дымом, как тело, только что разделанное на поле брани, здание саммита, позади себя, очутившись в новом пекле — уже городском.       — Не мешайся под ногами, уебок! — рявкнул бронированный с ног до головы наемник, толкнув Эредина локтем в бок. — Пошли, пошли, пошли! Автомобили, стоявшие у побережья, почти полностью ушли под воду, а прилив со стороны озера, поднимаясь вверх по склону, продвигался с каждым мгновением в сторону города. На темных водах безжизненно покачивались мачты ушедших на дно судов. Над головой эльфа кружили летающие машины, скидывавшие солдат вниз. Эредин бросился прочь с дороги и уже преодолел пару десятков аршин, как молодой худой солдат, перемазанный слизью, поравнялся с ним, окинув его внимательным взглядом. Он странно взглянул на Эредина; будто бы вместо него видел кого-то совершенного другого, на повисшую на его руках Дейдра и вовсе не взглянул. Эредин зашагал быстрее, но тот преградил ему путь.       — Я видел тебя в Риме, — тихо сказал солдат. — C Таггартом. Он сказал тогда — грядет Вознесение. Эредин взглянул на его больные, лихорадочные глаза, на оружие в дрожащей руке, и сделал осторожный шаг назад.       — Ты знал? — спросил его юнец. — Ты знал, что будет?       — Оставь нас, — натянуто попросил Эредин, — моей спутнице нездоровится.       — Так и сказал, — горячо повторил солдат, — «грядет последний день». И мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе. «Штайнер-бисли» оказался у эльфа прямо перед глазами, сверкая серебром. Было заметно, как оружие дрожит. Эредин прищурился и сглотнул, готовый к прыжку.       — … и так всегда с Господом и будем, — закончил солдат с блаженной улыбкой. И более она с его уст не сходила — даже когда тот отработанным движением, быстро и аккуратно вставил дуло себе в рот. Выстрелил, прежде чем Эредин успел его остановить — да что там остановить — вымолвить и слово. Тело рухнуло на землю, как марионетка, которой перерезали ниточку. В ту же секунду над их головами промелькнула черная птица. Истошно крича, она полетела на север. Эредин посмотрел на упавшее на мостовую тело, и, покрепче прижав к себе Дейдру, быстро зашагал прочь, постепенно переходя на бег. *** Мрак наползал на город, как рука колосса, готовая без труда прихлопнуть улицы и площади, как надоедливую муху. Оказавшись среди высоких башен, Эредин почувствовал себя в относительной безопасности; будто бы творения цивилизации могли защитить его от творящегося позади. Так и не пришедшую в себя Дейдру он оставил на попечение сотрудников Госпиталя Красного Креста, жужжащего и переполненного как муравейник; среди искалеченных людей на окровавленных носилках, вони от ожогов, гниющих ран, дерьма, и пота. В такой суматохе никто не спросил у него, кто он и откуда. «Я и всадники будем с Беллтауэр. Если Дейдра не выживет, — воззвал к нему Карантир. — Приведи ко мне Zireael». Эредин не удостоил мага ответом, прекрасно понимая, на чьей стороне и под чьим флагом тот остался. Покинув госпиталь, острым охотничьем чутьем он уловил на себе недружелюбное внимание. Несколько раз поймал краем глаза какое-то движение, скользящие силуэты в длинных тенях колонн и сводов. Он взглянул на дым, поднимающийся над водой Женевского озера — там, где когда-то стояло здание саммита. Небо становилось все темнее, и грянул дождь. В воздухе замелькали неясные огоньки, и Эредину показалось, что он увидел туманный силуэт огромной фигуры, появляющейся из моря.       — Посмотри на свое тело! — сказала вода. — Больной и страдающий сосуд, полный ложных фантазий. Слова смешивались со звуком дождя. Они были почти не похожи на слова, скорее — звуки, которые может производить дождь, на язык, на котором говорило бы море. Все бесполезно. Бег, погоня… какое безумие, и от чего он бежит? Зачем? Он так смертельно устал. Единственное, что может принести ему облегчение — прохладная вода. Смыть с себя кровь и слизь, смыть с себя ужас прошедшего дня, смыть с себя липкое, полуосознанное чувство вины. Да, именно это ему и нужно; Эредин закатал рукава и направился к озеру.       — Мама, мама, руадезельф! (Мама, мама, король эльфов!) Девочка лет пяти, легко, не по погоде одетая, уставилась на него своими большими голубыми глазами и показала на него вымазанным в чём-то пальцем: Что делает в пол-полуночи на улице ребенок, совсем один? Она совершенно не испугалась ни незнакомца, ни выражения его лица — дома, по всей видимости, жалели розг. Нет, ребенок был не один; ее родители, растрепанные и растерянные, грузили в багажник своей машины нехитрый скарб — видимо, собираясь покинуть город. Эредин сделал шаг назад, в тень, не желая быть увиденным.       — Мама! — топнула ножкой девочка, поняв, что ее никто не слушает. — Руадезэльф!       — Иль-ва-ан-енфер (да и пошёл он к черту), — крикнула в ответ растрепанная женщина.       — Ступай прочь от воды! — предостерег Эредин. Испугавшись его грубости, девочка наморщила маленький носик и заплакала. Мать подхватила ее на руки и понесла прочь, оставив Эредину на прощание пару проклятий. Уткнувшись в плечо матери, девочка продолжала жалобно всхлипывать. Эредин часто заморгал; окутавший его морок спал, будто бы испугавшись детского присутствия. В отчаянии эльф уставился на побережье, на поднимающийся над озером дым, и закрыл лицо руками. Укушенная тварью рука — на счастье, левая — все еще зверски болела. Как же он устал. От резни, от крови, от смерти, от человеческого мира, но больше всего — от себя. Ненависть, которую он испытывал, истощила его до предела, и он начал ненавидеть свою ненависть. Из этого порочного круга еще никому не удавалось выбраться. ****** Он бежал по следу Старшей Крови, как гончая, пока не увидел вход в здание причудливой формы, походившее больше на творение природы, чем разума. Дверь затворилась за ним сама по себе, и вспыхнул ослепительный свет, такой яркий, что Эредин зажмурился. Из железных стен доносились мерные щелчки, и этот звук напоминал биение сердца, эхом разносясь по туннелю, проникая в самые его глубины. Он дернул за ручку, раз, другой — хода назад не было. Длинная винтовая лестница описывала круг за кругом, закручиваясь в спираль; по сторонам мало что можно было разобрать, несмотря на искусственные фонари на крючьях, чей белоснежный свет нервировал больше, чем абсолютная темнота. Спустившись на два пролёта вниз, он услышал приглушённые стоны и ругательства — как ни странно, мужские. Подождав еще немного, он заметил какую-то вспышку вдалеке, он стал напряженно вглядываться в углубляющийся дальше коридор. Долго ждать не пришлось. Zireael улепетывала так, как будто за ней гналась сама Смерть. Странно и неуклюже — ее сбивало с пути будто бы встречным ветром. Завидев его, она замерла на месте и шумно, со свистом выдохнула.       — Курва ж мать! — хлопнула себя по коленке Zireael. — Тебя, песья кровь, только… Не закончив реплику, она затравленно обернулась, словно оценивая, кто хуже — враг, от которого она бежит, или враг, к которому она прибежала. Когда она сделала шаг вперед, навстречу к нему, Эредин задумался, кто ж такой за ней должен гнаться. Он инстинктивно сжал рукоять меча, ожидая, что Zirael нападет на него — но, судя по ее виду, сил на это у нее уже не осталось. Ее ноги подкашивались; она едва не падала, и стояла, замерев и прислонившись к противоположной стене. Кем бы ни был ее неведомый враг, мерзавец отделал девчонку, как свинью на скотобойне; личико напоминало одну большую рану, от ссадин на подбородке до фингалов под обоими глазами. Тонкая верхняя губа рассечена, на щеках синяки, цветом и размером напоминающие спелые сливы.       — Кто тебя так разрисовал? — поинтересовался Эредин, мимоходом пытаясь найти в карманах платок. Zirael ощерилась и резко мотнула головой, пытаясь таким образом остановить сочащуюся из носа кровь. За ее спиной послышался едва слышный шорох — не громче производимого лапками таракана, бегающего где-то под половицами. Эредин отпрыгнул назад и замер в боевой стойке, ожидая врага. Через мгновение в дверном проеме, светлеющем на фоне темной стены, появилась мужская фигура. Эредин нахмурился, признав недавнего союзника. Выражение мрачной благодарности на лице Дженсена сменилось пустым, безэмоциональным выражением фанатика. Эредин бросил быстрый взгляд: киборг не утруждался потянуться за пистолетом — видимо, израсходовал на девчонку все патроны. Его правая рука странно подергивалась, сверкая искрами.       — Не стоит бояться, Zireael, — усмехнулся Эредин. — Он ранен и безоружен.       — Да что ты говоришь, — на одном дыхании ответила Zirael. — Счастливо оставаться! Она пустилась наутек, едва завидев своего (стало быть, бывшего) любовника. Дженсен поднес к лицу левую руку, из запястья которой выскочило блестящее черное лезвие; правая так и осталась висеть у тела.       — Быстро закончилось наше перемирие, Дженсен, — сказал Эредин, сжав рукоять меча и перекатившись в полусогнутую стойку. — Стало быть, ты теперь с ними. Он никак не мог понять, какая отрава влилась в душу киборгу и помутила разум. Морской бог? Стало быть, если они могли приказать людям убивать себя, вполне могли приказать убивать и других. Не поддержав светский разговор, Дженсен напал без промедления и заминки. Увернувшись от устремившейся к виску темной руки, Эредин отскочил вбок и выполнил обманный боковой маневр, притворившись, что намеревается нанести удар в грудь, а сам готовясь к прыжку за спину. Предвосхищая намерение Эредина, Дженсен мощным прыжком отпрянул прочь. Мысленно сформулировав четкий образ места, куда желает переместиться, Эредин вместо этого оказался на целый аршин ближе к противнику, чем рассчитывал, чего с ним не случалось лет с пятидесяти. И потому не увернулся от просвистевшего мимо виска лезвия; Дженсен нанес противнику тонкий, но глубокий порез в область правой брови. Первая кровь вызвала сильнейший выброс адреналина — как пинок, придающий скорость. Отскочив назад, Эредин дважды описал мечом круг и ударил куда-то в левое колено врага, натолкнувшись на прочный металл. Руку пронзила острая боль, а Дженсена аж развернуло. Удар получился сокрушительным, и Эредин почувствовал отдачу до самых пяток. Но киборг даже не застонал от боли, готовый к бою меньше чем через мгновенье после удара. Обычно силы Эредина хватало, чтобы нокаутировать или даже убить человека. Отскочив назад, чтобы перегруппироваться, и увидев на лице Дженсена холодную, нечеловеческую решимость, Эредин тут же пожалел, что не догадался отравить лезвие своего меча. Мысль его судорожно работала в поисках выхода, за какую-то долю секунды он принял и тут же отверг целый десяток маневров. У него было преимущество в росте, но только и всего: киборг ранен, но и эльф едва шевелил укушенной рукой; Дженсен продолжал наступать, нанося удар за ударом, и Эредин вновь вынужден был отступить. Киборг сражался не как фехтовальщик, скорее, как животное, которое наделили длинным смертоносным когтем, но не наделили подходящими для этого конечностями. Фехтовать с ним равно, что драться со снежной лавиной. Ярость и целенаправленность в бросках и выпадах могли сравниться разве что с быстротой, с которой он уворачивался от ответных. Шквал ударов. У Эредина даже не оставалось времени применить какой-нибудь изощренный прием — он был слишком занят отражением атак киборга. Они обменялись яростными ударами, и по воде пронесся громкий звон стали о сталь. Наконец, улучив момент, Эредин выкинул вперёд руку и построил ледяной щит, отразивший удар клинка — и, пока киборг по инерции пытался прорвать лед, поднырнул под собственный щит и атаковал, в прыжке полоснув противника по бедру. Воткнул лезвие и точным резким движением поддал вверх, стараясь перерезать артерию, как когда-то учился на соломенных чучелах. Горло, глаза, виски, запястья и бедренные артерии — наделав достаточно порезов в нужных местах, с противником можно распрощаться. Однако он просчитался: Эредин слишком привык к заминке после нанесённой противнику раны, к вскрику боли, но Дженсен, не прервавшись и на вздох удивления, рубанул левой рукой, как сохой, воспользовавшись прорехой в защите эльфа. Оставил глубокую отметину на левом запястье — Эредин даже не увидел, как это произошло — и секундой позже рассек эльфу правое предплечье. Жизни это не угрожало, но из раны хлынула кровь. Несколько секунд — и он не сможет как следует держать меч. Продержится еще, может быть, пару минут, пока лезвие киборга не перережет ему горло. Лезвие просвистело у самого виска Эредина. Ему нужна передышка. Эльф устремился через межпространство вправо, но вместо этого улетел куда-то вверх, как мальчишка, только учащийся овладеть искусством телепортации. Поток волн и вихрей, электрическая какофония звуков и форм на мгновение оглушили его. Ничего не понимая, Эредин вскочил на ноги в поисках противника — и понял, что оставил его этажом ниже. Эльф рухнул на колени, тщетно пытаясь отдышаться. Таким беспомощным он чувствовал себя прежде только во сне, в кошмарах, наполненных сценами погонь и нападений.       — Эй, ты! — окликнул его гнусавый мужской голос. Эредин недоверчиво взглянул туда, откуда доносился звук; на полу лежал dh’oine, одной ногой еще в мире живых, другой — уже в мертвых. Рубаха облепила его чахлое, слабое, лишенное намека на мускулы тело. Позвать Эредина ему стоило немалых сил — он сразу же сполз на пол, приложив правую ладонь к нижнему ребру.       — Эльф… блядь… — выдохнул мужчина. — Помоги… мне!       — Чем? — спросил Эредин, бросив беглый взгляд на огнестрельную рану. — Лекарь из меня никудышный. Мужчина горько рассмеялся, скрежещущим смехом висельника.       — Мне нужно… — прохрипел он, — терминал. Кровь, блядь, из носа…. нужно. Мужчина застонал.       — А то муди… хакнутый, — выругался он. — Если его не… вырубить…он меня… тебя… хотя… хер с тобой… но и ее… тоже. Сечешь? Для умирающего он оказался страшно говорлив. Эредин покачал головой, утерев кровь с лица.       — Насколько позволяет твоя речь. Эредину потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что именно тот от него хочет — а именно, перенести его тщедушное тело в указанном направлении. Задача не из сложных: d’hoine почти ничего не весил — в чем только душа держалась — кровоточащий мешок с костями и кожей. Перетащив его куда надо, он помог раненому устроиться в сомнительного вида кресле и отыскать шлем, больше похожий на пыточное устройство.       — Ты серьезно собираешься засунуть туда голову, dh’oine? — изумленно спросил Эредин. — Жить расхотелось? Зеленые глаза впились в него: такое выражение Эредин часто видел у тех, кто совершенно не желал ему добра. Мужчина сохранял этот свирепый вид несколько секунд, затем прошипел:       — А я что… по-твоему…. похож на жильца? Поразительно, сколько яда осталось в этом умирающем теле. Но с ним было трудно поспорить: по самой радужной оценке Эредина ему не суждено было дотянуть до рассвета.       — Твое дело, — хмыкнул Эредин. Взяв шлем обеими руками, dh’oine изучал его, наморщив лоб, крутил так, чтобы осмотреть со всех сторон. Затем поднял и надел на голову отчаянным, решительным движением.       — Да, — сдавленно ответил он неизвестно кому, — я со… гласен. Изнутри конструкции послышался звук, похожий на приглушенный щелчок. На лице мужчины на мгновение застыло сожаление; прямо перед тем, как шнур, присоединенный к основанию кресла, вонзился в основание позвоночника. Эредин поднял руку, чтобы заморозить провода и выпустить dh’oine из плена, но тот из последних сил дернул подбородком, мотнув головой — мол, не надо. Оставив ему право выбрать смерть на свой вкус, эльф сделал шаг назад.       — Да, — повторил dh’oine, еле живой от боли, — про... дол... Машина не дождалась конца предложения. С тихим свистом шлем выпустил в виски длинные иголки — тело dh’oine изогнулось дугой и тотчас обмякло. Лицо мужчины, который, судя по мимическим морщинам, привык хмуриться и улыбаться, стало совершенно неподвижным. Из носа в рот потекла темная струйка крови, которую он безуспешно попытался сглотнуть. Судя по влажным глазам и легкому подрагиванию пальцев, он все еще жил. «LOADING», — зажглась надпись на экране. Машина довольно зажужжала, и в ее вибрациях Эредину почудились нотки радости кровожадного божка, на алтарь которому принесли очередную жертву. Только через пару минут, как только цифра рядом с надписью достигла сотни, глаза окончательно потухли и стали напоминать две безжизненных стеклянных бляшки, как у забытой ребенком игрушки. Еще через несколько мгновений он перестал дергаться. Эредин не понимал цели самопожертвования железному богу, да и времени разбираться у него не было. Он отошел на пару шагов от обмякшего в кресле тела, и вслед за этим ощутил силу бесшумного взрыва и несколько ударных волн, заставивших его припасть к полу. Пока Эредин лежал, нехорошие мысли роились в его голове. Выждав пару мгновений, он поднялся, подобрал свое оружие и глубоко вздохнул, пытаясь преодолеть слабость, которая грозила свалить его с ног. Кошки скребли у него на душе. Вновь сойтись в поединке с таким противником, как Дженсен — самоубийство, но другого выхода он не видел. Zireael, подводные твари ее раздери, должна жить. Словно языческая богиня, людская девчонка требовала все новых и новых жертв. Глубоко вздохнув, Эредин устремился на источник шума. Когда он увидел бывшую парочку, Дженсен уже почти добрался до Zireael, которая пыталась спастись в лабиринте из железных блоков. Судя по кровавому следу, киборг ранил девчонку, но Эредин пока не мог оценить, как сильно. Он не намеревался схлестнуться с киборгом в еще одном поединке на мечах. Может, Дженсен и превосходил его в боевом искусстве — исключительно благодаря своим модификациям — но Эредин хорошо знал, что в реальности далеко не всегда выигрывает самый лучший. Выигрывает самый отчаянный. А отчаяния ему хватало с лихвой. Железо тяжело поцарапать или расплавить; железо не боится льда и холода, но одна слабость у железа все же есть. Оно тонет. Дженсен стоял в паре аршинов от плотной стены, за которой плескались воды глубокого озера. Эльф бросился на него слепо и отчаянно, не давая себе шанса передумать. Он ожидал, что железная глыба будет весить куда больше, но нет — его роста и веса вполне хватило, чтобы сбить противника с ног. Дженсен рефлекторно схватил его за ворот рубахи. Инстинкт выживания усилил его и без того нечеловеческую хватку, и горло Эредина болезненно сдавило. В механических глазах даже не промелькнуло удивления — он был слишком занят просчитываниям маневра и последствий. По расчетам киборга они наверняка должны были врезаться в стенку, но этого не произошло — хоть траекторию прыжка и сбило на пару аршинов то ли вниз, то ли вверх, желаемого Эредин добился. Масса воды сдавила их свинцовым молотом, и из барабанных перепонок хлынула кровь. Под водой не было видно ни diable, и эльф моментально оказался дезориентирован. Но не Дженсен; киборг прижал левый кулак к подреберью эльфа, и выпустил из запястья свой черный клинок, прорвав ткань, кожу и легкие. Воздух, который Эредин набрал в легкие перед телепортацией, мгновенно вышел из них, как из заполненного до предела воздушного шара. В агонии Эредин отпихнул от себя железное тело, и вода заполнила его рот вперемешку с кровью. Воин всегда знает, когда нанесенный ему удар — смертельный. Когда лезвие, отклонившись всего на пару вершков, перерезало те артерии, что отделяют жизнь от смерти. Эредин погружался на дно, отчаянно пытаясь сохранить последние остатки воздуха. Хотя то, что не выплывет он сам, имело для него в тот момент куда меньше значения, чем то, что не выплывет его противник. Дженсен задыхался; хватал воздух ртом, будто был способен дышать под водой, но механизм явно работал не так, как тому хотелось, и он шарил рукой по шее, проверяя соединения и приводы. Через пелену мутной воды Эредин наблюдал, как тот пытается выплыть на поверхность, но до нее — не меньше десятка аршинов. Не успеет. Подводный рев в ушах постепенно сменился на шепот, отчего у него возникло впечатление, будто с ним разговаривают еле слышные голоса. Последний, лихорадочный рывок воли вытащил его обратно в подземный лабиринт, и когда он вновь ударился о каменный пол, то выплюнул жижу вместе с кровью. Но даже выплыв из темной воды, из объятий смерти он уже не выплывет. Он не мог даже пошевелиться. Когти киборга превратили его легкие в решето. Сколько ему осталось? Полчаса? Эльфы живут долго и умирают долго — в этом их проклятие и благословение. Он не ведал, сколько так пролежал, когда знакомый голос пробился сквозь хаос в его голове. Он молча лежал в изнеможении на полу зала, не в силах шевельнуться.       — Нет, — прошептала Zirael, прикрыв рот рукой, и взгляд стал яростным, как у василиска. — Нет, НЕТ, НЕТ! Эредин приоткрыл глаза. Как наивно было ожидать от капризной людской девки хоть малейшей благодарности. Сколь мало значит для нее погибшие ради нее! Ему не понять людей, и пытаться уже поздно. Zireael со всей силы размахнулась и заехала носком сапога по ребрам. Не успокоившись на этом, она пнула его ногой еще и живот. После всего предшествующего Эредин едва ощутил удар.       — Сучья кровь, — выругалась Zireael. — Ты убил его! Я могла его спасти! Человеческие девки, diable б их побрал — даже когда любовник расписал ей лицо так, что мать родная бы не узнала, она все равно плачет по его потере! Сколько раз он уже это видел: в любой воительнице в такие моменты всплывает истеричная бабья натура. Вот именно поэтому баб нельзя пускать на поле боя — что людских, что эльфских.       — Тварь! — заорала Zirael, заходясь в рыданиях, одаривая его щедрыми пинками. — Ненавижу! Ненавижу! Сдохни! Яростные удары забирали у него последние минуты жизни, и после очередного пинка Эредин изверг на пол ошметки легких. Кровь окропила новехонькие, щегольские сапожки Zireael. Уж лучше бы она его прикончила — нет сил терпеть эти завывания. Он прикрыл глаза. Позади Zireael ему привиделось едва уловимое не человеческому глазу переливающееся мерцание. О, нет. Понятно, кого Карантир послал за девкой следующим.       — Обер…нись, — предупредил ее Эредин, предчувствуя, что скрывается за мерцанием. Zireael зашипела от возмущения.       — Ты меня совсем идиоткой считаешь?! Старый трюк с «позади тебя»? Эредин закрыл глаза в бесконечной усталости.       — Цири, — впервые обратился к ней по имени. — Обер… Лицо девушки неуловимо изменилось, когда Эредин назвал ее по имени, и она опасливо и медленно обернулась, но было уже поздно.       — Попалась, — сказал Намир, словно играя в салочки, — Тихо, тихо, детка. Она побилась в изуродованных красных лапах — пару секунд, но ее попытки к сопротивлению были обречены. Гримаса отчаяния исчезла с лица девушки, словно ее стерли ластиком; оно стало безмятежно спокойным и умиротворенным. Намир прижал ее к себе, и Zireael безвольно повисла на мускулистой лапе. Голова запрокинулась, пепельные волосы упали вниз, и стоявшие в глазах слезы покатились вниз по вискам.       — Детка, ей-богу, — засмеялся Намир, обратившись к бессознательной девушке, — ты у нас какой-то переходящий приз. Ну, теперь моя очередь.       — Не… трогай, — выплюнул Эредин. Киборг перекинул Zireael на плечо, обращаясь с телом девушки, как доковый работяга с мешком картошки, ни на йоту не церемонясь.       — Не в том смысле, — осклабился Намир. — Имей совесть, эльф, я женат. В подтверждение своим словам он быстро прижался губами к золотому обручу на безымянном пальце.       — Ну как? — спросил Намир у одного из солдат, стоило тому появился в дверях.       — Шарифовский айтишник поджарил себе мозги, — шумно выдохнул через ноздри солдат. — ИИ они разнесли к чертовой матери. Короче, SNAFU*.       — Аминь, — хмыкнул Намир, — Дженсен? Солдат сделал неопределенный жест в сторону стены, по направлению к Женевскому озеру.       — Пошел поплавать.       — С летальным? — уточнил Намир. — Отправьте робота-водолаза подтвердить. Солдат кивнул.       — Невероятно, — размял затекшую шею Намир. — Чудо господне, аллилуйя! Впервые в жизни мою работу сделали за меня. Он вновь перевёл взгляд на эльфа.       — Это ты утопил Дженсена? — спросил Намир. — Серьезно? Эльф, это вершина твоей бойцовской карьеры. Теперь можешь спокойно умереть, лучше уже не будет. Слова Намира долетали до Эредина откуда-то издалека; он погружался куда-то вниз, в бархатную пустоту.       — Вижу, ты уже в процессе. Ну, ты знаешь, — широко развел руки Намир, — я всегда рад помочь. Эредин не ответил; Намир, которого лишили удовольствия поиздеваться над умирающий жертвой, этим фактом оказался крайне раздосадован.       — Спи, милый принц*, — сказал Намир, вскинув в своей руке пушку. — Да упокоит колыбельной хор ангелов твою больную душу. Эредин думал, что готов к смерти. Поэтому не испытывал страха, когда дуло очутилось перед глазами. И когда пуля врезалась точно промеж бровей, пронзив само сознание, разбив его на осколки, окрасив бордовыми пятнами, образами лилий, солнц Тир на Лиа, коралловых губ Дейдры - это и есть смерть? Эльтара, отец (он же его никогда не видел) океан Темнота Темнота Огромная пустая и Неизбежная