Алкоголь вредит не только вашему здоровью

      На этот раз ранним утром меня разбудил вовсе не яростный визг телефона; поднялась вместе с солнцем я скорее по зову сердца – сегодня должна начаться самая главная операция, из-за предполагаемого провала которой я потеряю из своего кошелька целых пятнадцать тысяч! Не могу сказать, что мне жаль денег для моих мушкетеров, но в случае проигрыша в нашем споре мне придется пару месяцев жить на воде и гречке.       Сладко зевнув и протерев свои заспанные отекшие глаза, я посмотрела на экран телефона, который четко показывал восемь сорок утра. «И снова проспать на первый урок, Агата, господи прости, да и на второй опоздать...» – подумала я и, не торопясь от слова «совсем», подняла свое тело с постели. Обратив свой уставший взор в зеркало, я на мгновение ужаснулась: кто этот человек, смотрящий на меня из отражения!? Синяки под глазами, чуть бледные губы и до жути белое лицо. Конечно, все эти стрессы не пошли мне на пользу. Гнездо на моей голове и вовсе оставляло желать лучшего – и лучшим для меня было заселение в этом гнезде какого-нибудь дружелюбного семейства перепелов. Повеселив себя собственными сумбурными мыслями, я отправилась прямиком в ванную комнату, где решила провести все необходимые процедуры для превращения монстра во что-то более-менее похожее на девушку. Ну или хотя бы на «хомо-сапиенс», которого обычно описывают в книжках по биологии.       За время моих банных процедур все стекла в ванной запотели до такой степени, что на выходе я не смогла разглядеть свое лицо ни в одной зеркальной поверхности. Возможно, высшие силы оберегали меня от лицезрения не самого удачного вида. В полном смятении и сомнении, что душ и чистка зубов хоть как-то спасли мое положение, я взяла курс на свою комнату, чтобы погрузиться в глубокие недра стилистического искусства.       Недавние слова Светланы Михайловны о «стиле общения» натолкнули меня на мысль, что мне, очевидно, абсолютно точно нужно сменить предпочтения в одежде. И когда я уже распахнула двери необъятного шкафа, заваленного в основном совсем не одеждой, а если одеждой – то отчасти не моей, я опешила от того набора вещей, которые у меня имелись. Рубашки, свитера, брюки, джинсы с завышенной талией, потертая вельветовая куртка… Да уж, для соблазнения хоть какого-то взрослого мужика мне нужно, вероятно, просто идти в нижнем белье – так будет более убедительно. Но, к превеликому сожалению, нудизм и эксгибиоционизм в нашей школе, как и во всей стране в целом, совершенно не приветствовались. Поэтому, обреченно вздохнув, я приняла четкое решение направиться в комнату моей любимой матушки. Ведь я была уверена, что у нее найдется и юбка-мини, и какой-нибудь топ с абсолютно неприличным вырезом. Как раз этого моя душа сейчас неутолимо жаждала.       В полумраке я пробралась через коридор, уткнулась носом в дубовую дверь и на цыпочках, как вор, пробралась, чуть дыша, в обитель Розы Марковны – моей дорогой матери. Аккуратно нащупав на стене выключатель, я щелкнула им, и спустя пару секунд комната залилась ярким теплым светом. Передо мной тут же предстал невообразимый вид – большая кровать была застелена красным покрывалом, белые подушки украшали изголовье, а на прикроватной тумбочке грустно склонила голову увядшая роза. «Очень символично!» – усмехнулась я и продолжила свое путешествие по чертогам взрослой самодостаточной женщины. Чуть левее двери в комнате расположился громадный платяной шкаф. В детстве я всегда думала – может, я смогу найти там проход в неизведанный мир и скроюсь, наконец, от мирских страданий? Но никакого входа в Нарнию в шкафу не оказалось, но зато я уже в юном возрасте узнала, какую одежду предпочитает моя мать. Именно поэтому для флирта с противоположным полом я частенько заглядывала в ее спальню и обнаруживала порой среди вещей вполне себе удачные комбинации. Сейчас я была убеждена – мне нужен глубокий вэ-образный вырез, розовые оттенки и, конечно, каблуки. Каблуки, мать твою! Я их носила так же часто, как мой отец появлялся в нашем доме – то есть, почти никогда. Но мне крайне, могу сказать безумно, повезло, что размер моей ноги (как и одежды) совпадал с размером ноги моей мамы.       Когда я погрузилась в этот таинственный мир блузочек и юбочек, то не обнаружила, к моему удивлению, ничего, совсем ничего подходящего. Тогда я обратила свой взор на мамин портрет, висящий над ее кроватью, обрамленный золотой рамой, и еле слышно пробормотала: – Ну мамочка, ну что же ты меня подводишь?       Мама промолчала, прожигая меня пронзительным взглядом, а я продолжила свой чудо-трип. И вот, спустя несколько тщетных попыток выудить что-нибудь удачное, я вдруг заметила на верхней полке какой-то странный ком. Очевидно, это одежда, которую моя матушка уже сняла со счетов и посчитала нужным похоронить в «братской могиле». Меня уже начало подташнивать от аромата духов, витавшего в комнате Розы, который никогда, сколько я себя помню, ни-ко-гда не выветривался! Возможно, она пропитала им всю мебель; думается мне, мама могла даже смешать клей для обоев со своим парфюмом. Но откинув чувство отвращения к этому приторному запаху, который начал, кажется, въедаться мне в кожу, я потянула руки к несчастному клубу из одежды. Через секунду я уже стояла, с ног до головы покрытая кофточками и платьями. Вместе с ними на пол вывалились какие-то старые пожелтевшие бумажки, пара использованных помад и маленький стеклянный флакончик, который со звоном укатился куда-то к батарее. Я вдруг состроила виноватую гримасу, обернулась к портрету матери и, быстро проронив парочку извинений, скрылась в своей комнате с кипой вещей в руках.       Оставляя за собой мокрый след от не высохших еще волос, я оказалась на своей кровати, где стала со скоростью света просматривать свою добычу. Тут в моих объятиях оказалась блуза, которая могла бы стать пределом мечтаний любой сердцеедки – легкая, почти прозрачная розовая ткань была украшена еле заметными растительными узорами; вырез на груди мог смотреться очень даже вызывающе, но нежность этой вещи не позволяла ей выглядеть вульгарно. И тогда я подумала, что в стенах школы подобная блузка может смотреться вполне себе уместно. Потому, быстренько выудив оставшиеся части сегодняшнего образа, я стала укладывать свое гнездо на голове и постепенно превратила его во что-то чуть менее похожее на бардак. Сейчас уже в отражение на меня смотрела какая-то незнакомка. «Боже мой, Агата, мушкетеры просто с хохоту помрут!» – пронеслось у меня в голове, когда я разглядела себя. На шее у меня красовалась тонкая цепочка с подвеской неизвестного происхождения, пальцы рук я украсила парочкой серебряных колец, а в завершении «лука» намазала (именно намазала – с моими-то навыками) блеск для губ.       Не то чтобы я выглядела как-то смешно – вовсе нет. Просто в подобном виде показывалась на люди я крайне редко. Даже ребят в барах и на улице я цепляла от скуки и в том, в чем придется – и в косухе, и в рваных джинсах. Пару раз удалось даже привлечь внимание парня, будучи одетой в мужской костюм. Я бы и сейчас с удовольствием надела пиджачок и брючки, но почему-то в моей голове подобный образ совсем не вязался с целью соблазнить мужчину. Да и, впрочем, примером для подражания сейчас были девчонки с передних парт на уроке литературы. Я планировала по пути на учебу даже потренироваться накручивать так же локоны на пальцы. А, чего, вдруг сработает?       Когда я уже была морально и физически готова покинуть дом на ближайшие семь часов, мой телефон зазвенел и выдал на экране имя Пашки. – Алло, дорогой. – Театрально проговорила я в трубку. – Агата, кисонька, тебя где черти носят? Твоим родителям они-то не позвонят, но мне уже весь мозг ложкой выели. Думаю в полицию заявлять о второй пропаже. – О второй? – переспросила я с недопониманием. И тут до меня дошло – кажется, моя измотанная психика заставила меня думать, что все в моей жизни как обычно – хорошо. И тут Пашка, со своим заявлением о пропаже напомнил мне об Антоне. Я обреченно облокотилась на входную дверь и пробормотала: – Я буду к третьему уроку, Паш, – и положила трубку.       Сказать, что весь настрой на «соблазнительную» операцию у меня как рукой сняло – ничего не сказать. Я-то, по какой-то неизвестной мне причине, думала, что сейчас встречу в школьных коридорах Антошу, мы обнимемся, он снова будет подкалывать меня с поводом и без, а потом к нам присоединится Паша и мы дружно пойдем на какую-нибудь алгебру. Но вот, черта-с-два, реальность шарахнула меня дубинкой по голове. И в совершенно шарахнутом виде я заперла за собой все двери и направилась в сторону своего любимого учебного заведения.

***

      Москва еще пахла летом; несмотря на увядающие растения и с каждым днем все более унылых людей вокруг, в воздухе все так же витала атмосфера беззаботности и веселья, присущая летним денькам. Солнце припекало голову и, – клянусь! – я слышала запах солнцезащитного крема, которым всегда окутаны городские пляжи. Все это вызывало во мне трепещущее чувство радости, которое обычно наполняет жителей мегаполиса в конце мая в ожидании долгожданного тепла. Сейчас же прохожие люди упорно спешили куда-то, порой не удосуживаясь даже смотреть под ноги – поэтому я стала свидетелем того, как молодой паренек споткнулся о выступающую плитку и полетел вперед. Заметив мой взгляд на себе, он быстро встал, отряхнул штанины брюк и направился дальше по своим неотложным, очевидно, делам. Я же продолжила свой путь, про себя посмеиваясь с выражения лица парня, который поторопился скорее нацепить на себя маску мужественности и серьезности после своего фееричного падения. Вот точно – упал, встал прямый, – все как Грибоедов учил! По дороге я еще пару раз натыкалась своим взором на интересных личностей, то и дело попадающихся в мое поле зрения: это и пожилая женщина, держащая в одной руке красивейший букет полевых цветов, а второй рукой подпирающая бок и смотрящая недовольным взглядом куда-то в спины компании молодых людей в костюмах; и тетушка, маленькая собачка которой улеглась на асфальт и уперлась носом в лапы, давая понять хозяйке, что ее тяготит существование в этом большом мире и она уже слишком стара для всего этого дерьма. Мы с собачкой посмотрели друг на друга, и тогда она подскочила и завиляла хвостом. Всем своим нутром я тянулась, чтобы погладить крошечный пушистый комок, но когда я уже сделала несколько шагов навстречу своему счастью в виде вымотанной жизнью собаки, на горизонте стал виднеться темно-зеленый забор, ограждавший школьную крепость. Пару раз тяжело вздохнув и взглядом попросив прощения у пушистой собачки, я немного ускорила шаг, боясь услышать звонок со второго урока до того, как моя нога ступит на порог школы.       Залетев в коридор, я устремилась прямиком через турникет к большой главной лестнице, но передо мной возникло крупное препятствие в лице нашего охранника: – Кравицкая, на тебя уже злости не хватает! Скажу, чтоб директор провела с тобой воспитательную беседу, сколько ж можно, – дядя Гена вдруг оглядел меня с ног до головы и, сменив тон своей речи на более приятный, добавил: – Наряд, что ли, два часа выбирала? – Дядь Ген, я вас молю, только не доносите на меня! Ну опоздала немножко, – я метнула быстрый взгляд на часы, висящие у потолка, и состроила гримасу раскаивающегося человека. – Вы меня столько лет знаете, ну что там, пропустила снова пару уроков, от меня не убудет… Мужчина добродушно улыбнулся, у его глаз показались маленькие веселые морщинки. Он легонько хлопнул меня по плечу и пошел в сторону своего стола: – Смотри, девочка, последнее предупреждение! А то надумали тут пропадать…       Выдавив из себя скромную улыбочку, я отправилась к доске с расписанием, чтобы точно убедиться в отсутствии сегодня уроков литературы или русского языка. Меня немного удручал тот факт, что флиртовать с учителем (как же неправильно это звучит!) мне нужно было именно сейчас – когда моя голова забита мыслями о пропаже друга. Однако на длинном листке бумаги были напечатаны именно те предметы, которых так хотелось избежать. Постоянно меняющееся в начале года расписание очень напрягало – ты просыпался каждое утро в полной неизвестности, особенно если не заглядывал в переписку с одноклассниками, где самые умные товарищи догадывались скидывать новый список предметов на предстоящий учебный день и снабжали домашним заданием. Последние пару лет в школе я и вовсе не обращала внимания на расписание и носила из учебников только основные предметы, которые проходили минимум пять раз в неделю – остальные гордо пылились на моем загруженном столе, – поэтому из шести уроков в день я могла попасть как минимум в один – и этого было вполне достаточно. В данный же момент мне нужно было попасть на третий этаж и пробраться в кабинет истории до того, как прозвенит звонок – а это задача не из легких, ибо дядя Гена уже направлялся к злосчастному механизму для мучения ученических ушей. Одернув блузу, чтобы та сидела достаточно удачно на моей не совсем удачной фигуре, я рванула через пролеты по лестнице вверх, попутно сталкиваясь с недоумевающими учениками. В спину я даже, кажется, услышала пару возгласов и ругательств, но моя стремящаяся к знаниям натура не обратила на это внимания и через несколько секунд, запыхавшаяся, уже стояла в кабинете древней науки.       Когда я оказалась среди своих одноклассников, то впервые за все утро почувствовала какое-то смущение – эти ребята лицезрели меня в подобном «откровенном» виде всего пару раз – на выпускном из девятого класса и на новогодней дискотеке в конце десятого класса. Пройдя мимо последних парт к своей заветной первой, я услышала присвистывание и словила на себе пару прожигающих ехидных взглядов своих прекрасных одноклассниц. – Кравицкая, ты чего это вырядилась? Жениха искать решила? – Загоготал мне в спину Андрей, один из коренных жителей «камчатки», и толкнул локтем своего вечного соседа. – Так ты адреском-то ошиблась, Ленинградка южнее. – И как по команде все обитатели задних парт начали хохотать и подшучивать над моим видом. Я прекрасно понимала, что говорят они это все без какой-либо агрессии и ненависти в мою сторону, и подобная манера общения меня всегда забавляла и давала только больше поводов для шуток. – Да-а, Агата, уда-ачно ты решила тройки по литературе отработать, – добавил своим скрипучим голосом Денис, который вчера чуть не приложил мне по лбу дверью, и откинулся на спинку стула, продолжая разглядывать мой наряд.       Простучав своими каблуками до крайней парты, я оперлась на нее руками, уставилась на Андрея и, быстро подобрав в голове все самые нужные фразы (как завещала Светлана Михайловна), тяжело и демонстративно выдохнула: – Андрюша, если бы я захотела найти жениха, я бы пришла в офис к твоему отцу, – и, оценивающим взглядом окинув весь класс, прошептала ему прямо в лицо: – тут мне ловить совсем нечего.       Пару минут назад смеющиеся с шуток своего приятеля ребята сейчас подбадривали меня свистом, а я, развернувшись на носочках, подошла к своему месту и присела на стул, закинув ногу на ногу.       Сзади меня перешептывались девочки; «Боже, какая я сука!» – подумала я и улыбнулась своей мысли, посчитав, что подобный образ не так уж и плох. – Значит, мы уже не твоего уровня, Агата? – обиженно прокричал Андрюша с задней парты под трель звонка, но не успел закончить свою речь, как вошедшая в класс учительница истории прервала его. – Кто чей уровень – будете разбираться на перемене. А сейчас открываем тетради и повторяем конспект по расселению восточных славян. – Но Вера Ивановна, мы же только учебный год недавно начали, и сразу тесты? – Класс загудел, и историчка, взглянув на смельчаков исподлобья, парировала: – Просто проверим в устной форме, осталось ли в ваших головах хоть немного знаний по моему предмету, а то вы же даже об экзаменах еще не начали думать! – она одернула свой серый жилет и вздохнула. – Надо же мне знать, на что рассчитывать и к чему готовиться.       После нескольких секунд возмущений и возгласов со стороны учеников в классе стало тихо, и все погрузились с головой в повторение повторений.       Я же не могла сейчас сосредоточиться ни на одной строчке в своих конспектах – мои глаза отчаянно впились в пустующий рядом со мной стул. Вся моя напускная стервозность уже прошла, и в голове беспрерывно витали одна за другой мысли об Антоне. Меня не отпускало тревожное ощущение, что с ним произошло что-то страшное – и сейчас его пустое место усиливало все эти опасения. Пару раз я чувствовала на себе взор учителя, которая однако ничего не говорила мне – просто постукивала пальцами по своему столу и тяжело вздыхала.       Оставшиеся тридцать минут истории прошли довольно гладко – Вера Ивановна не обращалась ко мне весь урок, зато изрядно вымотала «камчатских» ребят, из-за чего они беспрерывно бубнили о несправедливости жизни и заглушали ответы своих одноклассников. И вот, когда прозвучал сигнал о прекращении страданий на ближайшие двадцать минут, класс зашумел, и через секунду весь этот жужжащий рой вылетел из кабинета.       Я же взяла в привычку задерживаться после уроков, сама того не желая. Когда учитель истории заметила мой иступленный взор в парту, она подошла ко мне и положила ладонь на плечо. – Агата, я понимаю, что тебе сейчас нелегко из-за всей этой ситуации с Антоном, но, пожалуйста, – ее голос звучал гораздо спокойнее обычного, а заботливый жест и вовсе слегка поразил меня, отчего я даже немного вздрогнула, – пожалуйста, не забывай про учебу и будь сосредоточеннее. Ты все же в выпускном классе, и подобные... – Вера Ивановна замялась, – подобные инциденты не должны выбивать тебя из рабочего строя.       После своих слов она направилась к доске, чтобы стереть с нее кривые надписи учеников про восточных славян, но я, быстро перехватив у нее тряпку, выдала: – Я уберусь, Вера Ивановна. Спасибо за понимание!       После небольшой борьбы с некачественным мелом, я собрала свои вещи и медленным шагом направилась в рекреацию к кабинетам русского языка и литературы.       На каблуках, конечно, было идти гораздо тяжелее, чем в классических туфлях на плоской подошве, но, не поддаваясь желанию снять обувь и помчать, припеваючи, босиком, я все же добралась до ближайшей лавки и стала ожидать урока, потирая уставшие ноги.       Где был Пашка – я не знала. Но подозревала, что с ним проводят разбирательства по поводу нашей выходки; или же он все же набрался смелости и отправился сегодня за обедом в логово злющих поварих. Но, конечно, в глубине души меня теперь преследовало беспокойство, что если кто-то из моих мушкетеров не рядом – он мог вполне себе пропасть.       Лавочка, на которой я восседала, постепенно стала заполняться моими товарищами, которые уже успели набить животы и теперь довольно спокойно о чем-то переговаривались, порой поглядывая на меня и ожидая какой-нибудь реакции на их появление.       Но, дорогие мои ребята, мне сейчас совсем не до вас. Поэтому я просто сидела на месте и ждала, когда на меня налетит Паша и даст подзатыльников за очередное опоздание. Кстати говоря, я совсем не знала, выгляжу ли я сегодня как огурчик – он ведь говорил вчера, чтобы я отдохнула от всей этой канители, но уже на выходе из дома она вновь навалилась на меня всей своей тяжестью. Пока я медленно поглаживала цепочку на своей шее и морально страдала, около меня образовался долгожданный мушкетер, который, приобняв меня за плечи, сначала просто помалкивал, но в итоге наконец выдал: – Ну что, прогульщица, как твой настрой? – Какой настрой, Пашка? – Я обреченно уткнулась взглядом в дверь кабинета русского языка и жалобно протянула: – Ну ка-ак мне включить все свое обаяние и быть секси-шмекси для этого… Если перед моими глазами просто постоянно стоит образ измученного Антона, заточенного в кандалы? Тебе меня не жаль, а, Пашка?       Расплывшийся в довольной улыбке чеширского кота, друг мечтательно глядел в потолок. – Не, не жаль, кисонька. Такие забавные вещи как раз тебе нужны, чтобы не ебать себе мозг еще больше.       Внезапно перед нами возникла фигура одной из моих ролевых моделей на ближайшие дни – Наташи. Она изогнула свою нарисованную бровь, поправила короткую юбочку и обратилась к Паше: – Паш, слушай… – Наташе было очень несвойственно мяться перед противоположным полом, но когда перед ней появлялся ее объект воздыхания, она превращалась в блеющую овечку и притворялась максимально глупой, – а ты сделал задание по русскому? Какое оно там, сто пятьдесят.. – Ты же у нас гений филологии, Наташ, чего, сама не справилась? – Ответила я и толкнула Пашку в бок. Девушка перевела на меня свой взгляд и скривила губы в недовольной ухмылке. – Я не тебя спрашиваю, подруга, – съязвила Наташа, выделив саркастичное обращение ко мне, – а твоего приятеля. Пашка тут же принял устрашающую позу и задумчиво произнес: – Знаешь, Наташка, если тебе так хочется со мной сблизиться, то придется смириться с такой противной личностью, как Агата, – он усмехнулся и чуть заметно подмигнул мне, – а я вижу, что ты совсем, совсем не готова к таким жертвам!       Девушка обиженно надула губы и развернулась в сторону своей закадычной компании. Уже ей в спину Пашка добавил: – И по русскому у меня, кстати, тройка! Мы с другом залились смехом, но я вдруг ущипнула Пашу за руку и грозно посмотрела на него. – Противная личность, значит?       Павел округлил глаза, поднял руки и начал делать вид, что ни в чем не виноват. Я же стала тихонько постукивать его кулаком по плечу, пытаясь отомстить за выставление меня в самом плохом свете перед моим кумиром в лице Наташки.       О том, что наша с мушкетером баталия затянулась, нам сообщил пунктуальный как обычно звонок, и мы с Пашей, все еще посмеиваясь, дружным маршем направились в кабинет. И, признаться честно, я совсем не знала, что же мне делать и что говорить Сергею Дмитриевичу. Может, стоит задержаться после урока и пикантно извиниться? Или попросить у него провести со мной дополнительные задания, упомянув невзначай, что почти все время нахожусь одна дома? Все эти идеи заставляли меня испытывать смущение и вызывали мурашки по коже; хоть я и могла спокойно и открыто, даже можно сказать вызывающе флиртовать с парнями, но когда твоей целью на этой «охоте» является учитель – задача усложняется в разы и принимает статус невыполнимой. Однако я вполне могла бы назвать Сергея Дмитриевича симпатичным мужчиной в самом расцвете сил, и, не будь он членом педагогического состава нашей школы… тогда, конечно, я бы с удовольствием включила режим сталкера и стала его очаровывать. Но, черт, почему меня угораздило в пьяном угаре поцеловать на улице именно его! Да я бы даже от водителя такси не отказалась в таком случае!       Мы с Пашкой заняли парту, на которой он всегда сидел с Антоном. Сейчас, рядом с другом, мне было гораздо спокойнее, и я могла сосредоточить свое внимание как на предмете, так и на разработке стратегии. Мушкетер первые пять минут урока стучал меня рукой по ноге, подмигивал, кивал в сторону учителя и кривлялся. В какой-то момент я наклонилась очень близко к нему и шепнула прямо в ухо: – Ты мне что, предлагаешь прям тут под него ложиться!? Друг пытался сдерживать смех, от чего его щеки надувались, а плечи слегла потрясывались. Мне же было совершенно не до смеха. Я, прищурившись, наблюдала за действиями своей жертвы.       Сергей Дмитриевич с энтузиазмом объяснял что-то у доски, периодически покашливая в кулак в попытке привлечь внимание всех учеников. «Не переживайте, моим вниманием вы овладели полностью...» – я пыталась вывозить ситуацию на шутках в собственной голове, и пару раз даже улыбнулась им, вызвав удивление у Пашки. Когда до конца урока оставалось минут двадцать, Сергей Дмитриевич опустился на свой учительский стул, сложил руки и, довольно улыбнувшись, осмотрел свои владения и ехидно заговорил: – А теперь достаем двойной листочек и пишем имя и класс. И не забудьте написать фамилию, а то потом с собаками ищи, на чьей работе написаны признания в любви, – после этих слов он взглянул на одну из подруг Наташи, Олесю, которая даже сейчас сидела и, прикусив нижнюю губу, накручивала волосы на палец. – Меня уже тошнит от нее, Паш, я же буду так же глупо выглядеть, – снова прошептала я другу и скрестила руки на груди, внимательно уставившись на Сергея Дмитриевича. Внезапно я почувствовала толчок в спину. Повернувшись, я обнаружила, что Андрей, почти прижавшись к парте, манил меня указательным пальцем. – Чего тебе, кочевник несчастный? – Еле слышно выдала я и изогнула одну бровь в ожидании очередной колкости от одноклассника. Но тот жалостливо уставился на меня и сложил руки в молитвенном жесте. – Агата, дорогая, мне так повезло, что я сейчас сзади… Я ошарашенно посмотрела на него, а он продолжил вещать лирику: – Пожалуйста, будь другом, помоги с проверочной, я же дурак, – парень постучал по своей голове, – ты знаешь. Паша развернулся вполоборота к Андрею и усмехнулся, выжидая моего ответа. Я убедилась в том, что учитель погружен в изучение журнала, пока мы переписываем задание из учебников, и, состроив самое глупое выражение лица, на какое я была способна, выдала: – А девушек на трассе русскому языку не обучают, Андрюша, – я похлопала ресничками, – ничем помочь не могу. Тогда одноклассник хмыкнул и развернулся уже к задним партам, пытаясь найти отклик помощи у других обитателей класса. – Агата, ты почаще декольте до пупка надевай и на каблуках топай, тогда сольешься с твоими «кумирами» и точно денег нам не будешь должна! – Пашка захохотал вполголоса, но после грозного взгляда Сергея Дмитриевича резко замолк и исступленно уставился в текст задания.       Я тоже решила погрузиться в филологический мир морфемных разборов и прочей трехомути, а потому опустила свой взгляд в учебник, после чего вывела свое имя на листочке и начала изучать задания, периодически легонько постукивая ручкой по парте.       Когда до финального разбора мне осталось всего одно предложения, я внезапно стала испытывать дискомфорт и обратила свой взор на мир, окружающий меня, в поисках раздражителя. И каково было мое удивление, когда, оторвавшись от листочка с ответами, я наткнулась на изучающий меня взгляд учителя! Но это было не изучение моего наряда, не изучение моего вовлечения в учебный процесс, а скорее – настороженное наблюдение. Я в ответ смотрела, не отрываясь, ему в глаза, вскинув брови, и в какой-то момент даже выдала жест, как бы спрашивая у него: «что-то не так?». Сергей Дмитриевич еще на пару секунд задержал на мне свой взгляд, а затем резко встал со стула и хлопнул ладонями по столешнице. – Все, передаем листочки на первые парты и собираем вещи, – и стал с наслаждением смотреть на суету, которая внезапно образовалась среди учеников, некоторые из которых в этот момент только заканчивали первое задание. – Ну Сергей Дмитрич, ну что же вам, сложно еще пару минут выделить? Задание-то, гляди, сложное! – Промычал Кирилл. – Сложное для тех, кто ничего не учит, – отчеканил учитель и еще раз повторил, делая ударение на каждом слове, – передаем листочки. Я обреченно свесила руки и стала ждать, когда Пашка соберет все работы учеников. И вот на нашей парте образовалась небольшая стопочка, а мой преданный друг быстро скинул в свой рюкзак учебник и тетрадь, похлопал меня по плечу и, ухмыляясь, развернулся в сторону выхода: – Остальное – сама сдашь! – Я не успела и слова сказать, как Паша исчез за дверью, оставив меня в кабинете с парой одноклассников, чьи работы я ждала, чтобы передать их лично в руки Сергею Дмитриевичу. Специально ведь, гад, поставил меня в такую ситуацию, чтобы задержаться после урока! Вот я ему... Андрей, который все время проверочной работы кряхтел и пыхтел за моей спиной, сейчас театрально вздыхал и что-то зачеркивал на своем листочке. – Короче, в жопу, будь, что будет! – и на мой стол прилетел кусок бумаги с именем одноклассника и просто… разведенной ручкой грязью. – Спасибо, Кравицкая, выручила. Он наигранно мне поклонился, затем сделал реверанс для учителя и вприпрыжку направился на выход.       Когда все работы были собраны, а первые два ряда уже отчитались перед Сергеем Дмитриевичем, я закинула портфель на плечо и, взяв кучку листов в руку, направилась к учительскому столу. Мне хотелось, чтобы эти два шага до него длились целую вечность, и мне не пришлось лицом к лицу встречаться с этим негодяем, который тоже, наверняка, не горел желанием меня видеть после всех моих… так сказать – выходок! Я пыталась отводить в сторону взгляд, делала вид, что мне безразличен наш вчерашний конфликт и мой позавчерашний поступок. Когда я потянулась, чтобы положить работы на стол, за дверью кабинета скрылся последний ученик нашего класса, и мы с учителем остались один на один.       «Господи, ну за что мне это? А если он меня сейчас запрет в кабинете и станет мучить? Каждый божий день рискую жизнью...» – я вспомнила недавний поход к родителям Антона и скрытые угрозы его отца, а сейчас еще на меня угрожающе смотрел Сергей Дмитриевич. И когда стопка третьего ряда приземлилась на его стол, не успела я убрать руку, как он своей ладонью накрыл листочки, едва не коснувшись моих пальцев. Я тут же одернула руку, как от огня, и попятилась назад. – Я пойду, Сергей Дмитриевич, а то сейчас физика… Под тяжестью взгляда его холодных голубых глаз мне стало трудно дышать; казалось, что еще секунда – и из моих уст вырвутся извинения за все произошедшее между нами, но вот, что я скажу – не дождется! Я ведь себя и виноватой особо не считала. Но полная тишина в кабинете, давила на меня и я уже собиралась вымолвить что-нибудь невнятное, как он прервал молчание и произнес: – Кравицкая, тебя по голове ударили? Я, конечно, осведомлен о случае с Антоном, но ты совсем как замороженная себя ведешь… – после этих слов мне удалось уловить то, что я старалась заметить весь урок – он обратил внимание на мою прекрасную, замечательную блузку! Его взгляд скользнул вниз от декольте до живота, а потом снова вернулся на уровень моих глаз. – Тебя совсем не узнать сегодня. Я пожала плечами и стала вспоминать свою гениальную задумку. «Сначала немного закушу губу, потом отведу глаза и, выдохнув, скажу что-нибудь такое...» – в моей голове со скоростью света выстраивался план. Но и это выстраивание прервал его голос. – Что-то ты совсем на физику не торопишься, я смотрю, – и, сложив руки на груди, он облокотился на доску и с прищуром уставился на меня. – Вы знаете, Дмитр… Сергей Дмитриевич, со мной все хорошо, я, вон, даже проверочную всю сделала! – Мой голос звучал слишком высоко, и говорила я так быстро, что сама не успевала за своими словами. – Да я, вообще, в полном порядке, вы не переживайте! После этого я быстро помчалась к двери, чтобы скрыться где-нибудь в туалете. Трясущейся рукой я потянулась к дверной ручке, чтобы вырваться из плена кабинета русского языка, как вновь услышала свою фамилию: – Кравицкая, подожди. Меня вдруг наполнило раздражение; я опустила голову, поджала губы, а потом развернулась к своему (м)учителю. – Да что же меня все по фамилии называют! У меня имя, вообще-то, есть, причем совершенно замечательное имя – А-га-та! Сколько можно, весь день только и слышу со всех сторон – «Кравицкая то, Кравицкая сё». Да меня уже тошнит от своей фамилии! – Неожиданная реакция на слова учителя удивила не только его; после этого извержения я оперлась на ближайшую к выходу парту, устало склонила голову и потерла виски, в которых пульсировала острая боль. – Еще и весь чертов день каждый второй считает нужным напомнить мне про моего пропавшего друга, – уже вполголоса добавила я и посмотрела на Сергея Дмитриевича. В его взгляде отражались абсолютно смешанные чувства – казалось, он хотел выдать что-то строгое, отчитать меня за неподобающее поведение в сторону учителя (хотя за это мне можно уже целое дело «шить»), и одновременно я видела в нем нотку сожаления. «Очень странно, неужели я настолько вымоталась всем этим дерьмом, что набралась смелости сказать ему это?» – пронеслось у меня в голове. Мы еще несколько секунд молчали, периодически посматривая друг на друга, в ожидании, кто первый провалит игру в «молчанку». Сергей Дмитриевич развернулся к окну и стал наблюдать за колышущимися ветвями деревьев; я нервно дергала край блузы, подбирая слова извинения. В этой ситуации я действительно почувствовала себя виноватой. Надо же – сорваться на своего учителя! Слышала бы моя мать… Хотя, что – мать. Похвалила бы, наверное, похвалила… – Извини, Агата, не хотел тебя задеть. – Мужчина быстро взглянул на меня, потер ладони и направился к своему законному месту. – Не стоило упоминать Антона. – И все же вы снова упомянули его… – Я в очередной раз чувствовала себя героиней фильма, до нелепости абсурдного фильма. Да я прямо-таки настоящая Анастейша Стилл школьного разлива – выкуси, «Пятьдесят оттенков серого»! – Мне тоже стоит попросить у вас прощения. Возможно, вчера я говорила, что не буду этого делать – и я не отказываюсь от своих слов, – но за эту ситуацию действительно – извините.       И тут же прозвучала трель звонка, оповещающая о начале урока физики в моем классе. Я поторопилась в кабинет точных наук, но вдруг мне пришла самая что ни на есть гениальнейшая идея. У Сергея Дмитриевича сейчас был пустой кабинет, в рекреации – ни души, а значит, мои слова услышит он один, чего я совершенно точно и добивалась.       Я уже вышла за дверь, но, не успев ее захлопнуть, снова заглянула в класс и, прерывисто дыша, чуть громко выдала: – А целуетесь вы очень даже ничего! – И рванула со всех ног на этаж ниже.       В туалете на первом этаже я закрылась в кабинке и, опершись о колени, решила отдышаться. Меня захватывала истерика; я еле слышно смеялась, задыхаясь от дрожи, пронзившей все мое тело. Надо же, я это сделала! Боже, Паша не поверит! Я и сама до сих пор не верила, и все сцены в кабинете русского казались мне неудачными дублями вступления к порно-ролику. Мне было даже страшно представить, в каком состоянии я оставила Сергея Дмитриевича один на один с тем фактов, что он «целуется очень даже ничего»! Интересно, он опешил, удивился? Может, сейчас судорожно пытается найти номер телефона моей матери или спешит в кабинет директора? В голове снова роились глупые догадки. Я не нашла ничего лучше, чем прикрыть унитаз крышкой и рухнуть на него, чтобы спокойно перевести дыхание. «Ничего, я физику все равно ни в зуб ногой..» – и, немного успокоившись, я приняла твердое решение отправиться домой прямо сейчас, хотя помимо физики впереди еще ожидал урок физкультуры.       Быстро отписав Пашке о том, что чувствую себя невозможно плохо – меня тошнит, трясет, и вообще черти перед глазами пляшут, – я торжественно покинула туалет начальных классов и настроилась на судьбоносную встречу с дядей Геной. В ответ на мое оповещение, Паша прислал смайлик мартышки и отправил свою фотографию с обеспокоенным выражением лица. Также обеспокоенно на меня глядел с фотокарточки Ньютон, уместившийся на портрете сзади Пашки. Да, возможно, если бы мне на голову упало яблоко, я бы придумала что-нибудь поумнее, чем то, что выдала Сергею Дмитриевичу.       Когда впереди показался стол охранника, я включила все свои театральные навыки и, еле передвигаясь и тяжело дыша, подошла к дяде Гене. Он перевел взгляд с книги, которую держал в руках, на меня. «Любовные романы, значит, дядь Ген... Интересно-интересно» – подумала я, заметив обложку рукописи. – Ну что, Кравицкая, филоним? – Дядя Гена, мне правда очень плохо, пропустите меня… – Я действительно старалась выжать из себя максимум болезненной игры и, прикрыв глаза, добавила: – я пойду домой и пару дней отлежусь, честно. – Вчерашний герой тоже вышел, только дома, говорят, не отдыхает, – он хохотнул, но, заметив слезы на моих глазах, вдруг выпрямился, прокашлялся и, осмотревшись вокруг, произнес шепотом: – Иди, давай, только до дома доберись, чтобы потом без полиции. Турникет загорелся зеленым, и я выбежала на улицу, жадно хватая ртом воздух.       «И чего толку я наряжалась, перерыла весь матушкин шкаф, если в итоге провалила свою миссию, так еще и стою сейчас во дворе школы и рыдаю?» – я искренне не понимала, зачем развела сегодня весь этот цирк; мне казалось, что действия, которые я совершала на протяжении всего дня, были неосознанными. Может быть, это стресс так сказывается на мне? Ну разве в здравом уме я наплела бы всю эту чушь своему учителю? Разве стала бы надевать декольте до трусов и каблуки, чтобы попытаться соблазнить взрослого мужика с дипломом преподавателя? Слёзы лились сами по себе, и я точно понимала, что меня настигла истерика, которая началась сразу после хлопка дверью кабинета литературы. Тыльной стороной ладони вытирая щеки, я поплелась в сторону дома.       На улице все так же пахло летом; только сейчас тротуары пустовали, все спешащие с утра люди сидели в своих офисах, и лишь несколько фигур проскользнуло мимо меня, пока я в потерянном состоянии пыталась добраться до своей берлоги.