1. В кино или театре дублёр — это актёр, который заменяет основного исполнителя. 2. Дублёр — это человек, который выполняет сложные трюки вместо основного актёра. 3. Дублёром называют актёра, который озвучивает роль другого актёра в иностранном фильме. 4. Дублёром называют человека, который параллельно с кем-либо выполняет одну и ту же работу и может заменить в случае необходимости основного работника.
Мне трудно сказать, что произошло в то мгновение — провиденье или просто удача, но я резко обернулась, замечая, как в меня летит стул, из-за чего я инстинктивно подняла руки, закрывая лицо, наверное, только это и спасло мне жизнь. Вспышка боли прошлась с рук и перетекла на всё тело, вызывая у меня болезненный крик. — Это ты виновата, дрянная собачонка! — раздался какой-то визг надо мною, обладателя этого визга я не могла определить из-за боли. — Если бы не ты, эта роль была бы моей! Но теперь ты точно не сможешь играть! Я не позволю тебе, дрянь! — визг набирал обороты, а моя боль только усиливалась. Собрав всю волю, что у меня только имелась, я распахнула глаза, перед которыми замелькали цветные пятна. Чуть проморгавшись, увидела, как по рукам течет кровь — плохо, надо как можно быстрее их обработать, иначе могут остаться шрамы, да в некоторых местах были опилки. По всей видимости, стул был деревянным, жаль, что не пластмассовым, и слава всем богам, что не железным, а то мог бы быть перелом, хотя я не уверена, что и сейчас его у меня нет. Чуть подняв глаза, я наткнулась ими на искаженное злостью и ненавистью лицо Курицы. Ну, я могла бы и догадаться — других ненавидящих меня людей я ещё не успела завести. Не считая Цуругу Рена, но тот, как лично мне кажется, всё же не способен поднять руку на женщину. — Что тебе надо? — голос мой, несмотря на дичайшую боль, был замораживающе-ледяным и бесстрастным. — Что мне надо?! — завизжала она с новой силой, отчего у меня прибавилась ещё и головная боль. — Ты украла мою роль, ты… ты безродная дворняжка, способная только на лесть! — она, казалось, задыхалась от своей ненависти ко мне. — Ясно, — тихо проговорила я, вставая со стула, чуть пошатываясь. — Однако я не согласна со словами такой бездарности как ты. Вместо того, чтобы в поте лица пахать и пытаться снова и снова сыграть как можно лучше, в конце концов прислушаться к режиссеру, ты лишь стонешь и жалуешься, не желая что-либо изменять. Таких как ты я больше всего презираю, на ненависть тебя уж никак не хватит, ведь такую грязь невозможно ненавидеть, только испытывать презрение и брезгливость. Мой голос был медленным, размеренным, холодным, не выходящим из одной тональности, но это действовало куда сильнее на это ничтожество, чем если бы я сейчас кричала. Я подошла к ней, нависая словно коршун над своей добычей, и это при том, что я была немного ниже нее. — Возомнила себя центром вселенной, лишь спев парочку паршивых песенок, но стоит тебе лишь раз оступиться и те, кто ещё вчера лизал тебе пятки, набросятся, словно шакалы, спустив тебя в самые низы. Поверь, падать будет очень больно, шоу-бизнес — это не то место, где можно так наплевательски относиться к своей работе! Эта тупая курица стояла, вся дрожа, как кролик перед удавом, забыв, что до сих пор сжимает слегка «погнутый» стул. Наверняка только сейчас до неё стал доходить ужас той ситуации, в которую она по собственной недалекости себя загнала. — Ах да, можешь не сомневаться, я прямо сейчас пойду к президенту и буду требовать, чтобы на тебя завели уголовное дело по факту покушения на убийство. Если повезет, отделаешься штрафом и условным сроком. Закончив на этом, я с идеально прямой спиной покинула комнату, отведенную под гримерку. Только закрыв за собой раздвижные двери, сделав несколько шагов и завернув за угол, покачнулась, чуть ли не упав, лишь в последний момент сумев схватиться за стену и сползти по ней. Сознание стало медленно уплывать, почти всю свою силу, волю и выдержку я истратила, когда пыталась поставить на место эту дуреху, которая собственными руками решила уничтожить свою жизнь в индустрии развлечения. Я действительно её не ненавидела, ведь она была всего лишь глупой девчонкой, которая дорвавшись до славы, слишком много о себе возомнила. Обычно таких очень быстро скидывали с пьедесталов. Мне бы было её даже жаль, если бы не болели так руки. Как же мне больно…***
По коридору небольшого домика бежала маленькая девочка со смешными черными хвостиками, по её лицу беспрерывно текли горючие слезы. Она бежала, задыхаясь от собственных рыданий и глотая слезы. — Мама! Мама, не уходи! Девочка кричала горько и надрывно, пытаясь догнать всё больше удаляющийся женский силуэт. Но сколько бы она ни бежала, сколько бы ни звала, женщина не останавливалась и не оборачивалась, лишь всё сильнее отдаляясь от ребенка, пока её окончательно не поглотила тьма. — Мамочка, не уходи… я буду хорошей девочкой! Малышка упала на колени и ещё сильнее зарыдала, размазывая слезы по щекам маленькими кулачками. — Не оставляй меня… Картинка как-то неуловимо изменилась и вот уже в больничном коридоре сидит другая девочка лет девяти. Пустые глаза без единой эмоции уставлены в стену напротив. Если не присматриваться, то её можно было принять за искусно выполненную скульптуру — неживое, бледное словно мрамор лицо, чуть приоткрытые синеватые губы и неподвижное тело с прямой спиной. Уже несколько часов ребенок вот так сидел на жесткой скамье и не двигался. Коридор был пуст, и никто не мог бы подойти к девочке, чтобы спросить, не потерялась ли она. Но никого не было, лишь пустота и красная лампочка, горящая над железной дверью. Неизвестно, сколько прошло времени, но неожиданно дверь распахнулась и в коридор вышел человек в халате и с повязкой на лице. Человек, который оказался на поверку мужчиной, огляделся и увидел ребенка, после чего нерешительно подошел к ней. Он снял повязку, под ней обнаружилось уже давно не молодое лицо, на котором отражалась печаль. Девочке уже были не нужны слова, слишком хорошо всё было написано на лице этого мужчины. Она как-то грузно спустилась со скамьи, ссутулилась, став на несколько лет старше, и медленно побрела на выход, так и не проронив ни единого слова. — Может, стоит позвонить кому-нибудь, чтобы тебя забрали, — неуверенно предложил врач. — Нет нужды, — тихо отозвалась малышка, выпрямляя спину – она не может показывать свои слабости. — До свидания, — повернувшись, она попрощалась и пошла дальше. Её глаза были сухими, ни единой слезинки не пролилось по этому каменному детскому лицу. Слез не было и на похоронах, когда в землю клали её мать. Она не плакала, когда через год так же стояла над свежевырытой могилой отца. Бесчувственная маска была и на похоронах бабушки. Она никому не показывала своих слез, она не умела по-настоящему, искренне плакать — ведь это значило показать свою слабость. Актер не имеет права на слабость — это то, что ей вбивали с рождения. Она была актером, она никогда, никому не показывала свои слабости…***
— Вы чего это тут разлеглись? Отдыхаете? Или упали? — раздался чей-то голос, выводящий меня из забытья. С трудом мне удалось открыть глаза и сквозь резь в них разглядеть… Цуругу Рена — человека, которого я бы в последнюю очередь хотела сейчас видеть. Мне как обычно не везет. — Ты плачешь? — его голос стал удивлённым. — Слезы? — до меня не сразу дошло, о чем он, но когда поняла… это заставило меня вздрогнуть всем телом. — Нет! — получилось резче, чем я хотела. Я попыталась встать, но стоило мне лишь поднять руку, чтобы уцепившись за стену, подняться, как её пронзила адская боль. Из-за этого сна-воспоминания я совершенно забыла об руках. Шрамы…. Надо как можно скорее обработать руки. — Дай-ка взгляну, — Рен не спрашивал, он просто опустился на колени передо мной и на удивление аккуратно перехватил мои руки в свои. Нахмурился. — Надо побыстрее перевязать тебе руки. — Рен! — тут из-за угла показался менеджер названного. — Могами-сан, что с вами? — Яширо, приведи президента ко мне. — Да, но что случилось? — Юкихито был растерян. — Потом, — отмахнулся от собственного менеджера актер. Более не размениваясь на слова, он рывком поднялся на ноги и бережно (!) подхватил меня на руки, неся куда-то в одном ему известном направлении. Первые пару секунд я даже не поняла, что произошло, а потом… было бы глупо выставлять себя идиоткой, крича на всю округу, чтобы он меня отпустил. — Зачем тебе это? — тихо поинтересовалась я, переходя на «ты», в конце концов он первый начал. — Ты даже не будешь вырываться и оскорблять меня? — кажется, он был удивлен моим спокойствием. — Разве я когда-то так делала? Это глупо и нецелесообразно в моем состоянии, — спокойно ответила я, пытаясь бороться с головокружением. — Считай, что я не могу пройти мимо раненного человека. Странно, но сейчас сквозь припущенные ресницы Цуруга Рен даже кажется… милым. Мужественным и надежным, возможно, он мог бы быть хорошим другом. Возможно… — Почему ты меня ненавидишь? — неожиданно даже для себя тихо спросила я. — Разве я ненавижу? — Я тоже актер, хоть и не такая знаменитая, поэтому прекрасно вижу твою ненависть в свой адрес. — Ты не помнишь? — А должна? К сожалению, несколько месяцев назад я попала в аварию и потеряла память… частично, — лучше так сказать, ведь если мы ранее были знакомы, то он может знать что-то такое обо мне, на чем я могу проколоться. — В тот раз в LME мы уже не впервые встречались… — подтвердил мои опасения мужчина. — Это должно что-то изменить? — мой голос был холоден. — Хм… возможно. Мы пришли. Остановившись возле двери, одной рукой он сильнее прижал меня к своей груди, а другой раскрыл сёдзи, входя вовнутрь и заодно внося туда же и меня, где аккуратно сгрузил на кровать. Сам же хозяин апартаментов подошел к своему багажу, доставая из него аптечку, после чего устроился передо мною на стуле и принялся тщательно обрабатывать ранки, время от времени вытаскивая из них щепки. Больно, особенно когда он промывал раны перекисью, очень больно, когда вытаскивал застрявшие занозы. Но я видела, что он старался причинять мне как можно меньше боли, даже дул на руки, когда смазывал их. Когда Рен уже завязывал бинты, дверь с грохотом распахнулась, а ведь это сёдзи, состоящие из полупрозрачной бумаги, крепящейся к деревянной раме! Внутрь цветным смерчем ворвался Такарада-сан с Яширо на прицепе. — Кёко-чан! Ты как?! Цела?! Где болит?! Как это произошло?! Лори, по-видимому, действительно обо мне беспокоился, ведь я не видела и грамма фальши на его лице. Невероятное сочувствие и сопереживание к, по сути, чужому человеку! Это очень трогало… — Со мной уже всё хорошо, спасибо, Такарада-сан, — стала я отвечать на поставленные вопросы. — Насчет того, как это произошло… я бы хотела это обговорить с вами наедине… это возможно? — Всё так серьезно? — мгновение и передо мною стоит серьезный, собранный человек, настоящий глава преуспевающей компании. — Да, — я даже кивнула для убедительности. — Хорошо, Рен, Яширо, оставьте нас на несколько минут. Рен, закончив с перевязкой и сложив медикаменты — удивительная предусмотрительность — обратно в чемоданчик, вышел самый первый, Юки же несколько мгновений колебался, но всё же соизволил покинуть комнату, хоть и всё в его виде кричало, что ему безумно любопытно. — Рассказывай. И я начала рассказывать, хотя говорить там было не так уж и много, однако чем дальше я говорила, тем мрачнее был Лори. Когда я закончила, он ещё несколько минут сидел молча, погруженный в свои мысли. — Что ты собираешься делать? — наконец спросил он. — Не знаю, с одной стороны мне хочется отомстить… Рурике, ведь она повредила моё тело — главный товар актера… — А с другой? — Я не хочу навредить LME таким скандалом, ведь скандал будет, этого не избежать. А мне уже как-то понравилось в этом агентстве, — я легко улыбнулась. — Ясно, — он ещё несколько минут посидел, обдумывая что-то для себя. — Хорошо, главная роль в «Ring-Doh» твоя. Однако сегодня же ты покажешься врачу, он должен тебя хорошенько осмотреть. Сможешь работать с такой травмой? — Это мелочь, я же в первую очередь актриса, а не пианистка. — Что насчет Рурико-чан… прессе скажем, что случился несчастный случай, из-за чего она сломала ногу и теперь не сможет играть. Посидит это время дома с муляжным гипсом, подумает над своим поведением, может одумается…