The way you laugh The way you smile The way you hold me like a child You pray to me like I'm your sun You kiss me high until you've done The way you make me hold your hand
Артур умирает медленно, с муками, сгорая, и каждый день. Он надевает рубашку, которая душит, тесный пиджак, галстук-удавку… Он предпочел бы джинсы брюкам и высокие ботинки вместо туфель. Но он Пендрагон. А это значит, что у него нет такой роскоши, как свобода. Артур надевает костюм, как чужую кожу, он становится кем-то другим, стоит последней пуговке быть продетой в петлю, и все. Однажды он не выдержит, разобьет чертово зеркало, разнесет всю комнату. Однажды он не выдержит той жестокости, которую так жадно принимает. Однажды чаша переполнится, и все, что в ней, расплескается по мраморным плитам пола, прожигая их. Артур глубоко вдыхает и шумно выдыхает, еще один день, еще одна смерть — ничего нового. Толкнуть тяжелые двери своей спальни и спуститься вниз, выйти на террасу и принять всю жестокость, впитать по капле. Вортигерн виновен, виновен во многом. Больше, чем можно простить. Он не получает прощения, он не просит его. Вортигерн складывает с себя все обязательства, ему больше нет нужды быть кем-то, он получает свободу. Он больше не Пендрагон. Но каждое утро Вортигерн исправно натягивает чужую личину, каждый день он перестает быть собой. Он давно перестал быть собой, потерялся в том, что душило и убивало, он утонул в своей боли. Вортигерн не носит костюмы, он ходит босиком, в светлых мягких брюках и белой рубашке, много курит и всегда сидит в плетеном кресле с распахнутыми на террасу дверьми. Артур поджимает губы и, зажмурившись, считает про себя до пяти, а потом шагает за порог и здоровается с дядей. Вортигерн кивает в ответ, даже не поворачивая головы, он увлечен небом, как и в любое другое утро. Артур скрипит зубами, они общаются только по делам компании, хоть они и делят один дом, вместе посещают светские приемы, полные снобов. Вообще для общественности они крепкая семья, где овдовевший дядя заботится о своем осиротевшем племяннике. Только на деле все совсем не так… Потому что между ними уже давно установилась нездоровая связь. Артур влюблен, как мальчишка в родного дядю, а тот лишь позволяет себя любить, брать свое тело не требуя большего. Артур ненавидит такую жизнь, но и по-другому не может. — Вортигерн… — парень трет виски, голова болит нещадно. — Сегодня прием у Мэгги, благотворительный концерт для… — Артуру тяжело думать, боль как раскаленный клинок, — детей-сирот. — Опять Мэгги со своим скучным смычковыми, да те же отвратительные вина... — наконец, Вортигерн реагирует на племянника и недовольно кривится, ему осточертели эти «приемы». — Теперь главное — воздержаться от подобных комментариев при Мэгги, — парень садится в соседнее кресло и запрокидывает голову, через час ему нужно быть в офисе компании. Какое-то время они сидят молча, Артур дотягивается до стоящего тут же графина с водой и отпивает пару глотков прямо из него, под недовольный взгляд дяди. — Все в порядке? — парень вопросительно выгибает бровь. — Нет, я живу со свиньей, — даже физически можно было ощутить, как Вортигерн был недоволен. — Я просто выпил воды! — Артур дергает плечом, его бесит, как дядя относится к нему, они живут вместе уже несколько лет, но парень все еще гость в доме дяди. — Не у всех серебряная ложка в жопе! — Артур Пендрагон, ты мне хамишь. Советую подумать над этим, — Вортигерн встает из кресла и уходит вглубь дома. — Блядь, — Артур трет лицо руками, вот и поговорили. Вечером того же дня, Артур собирается на прием, он психует, в который раз перевязывая галстук, и, наконец, завязывает идеальный узел. Парень зачесывает волосы и, смотря на себя в зеркало, глотает две таблетки обезболивающего, запивая водой из широкого стакана. Он будто на похороны собрался, костюм черный и рубашка слишком темная, но ему насрать. Артур не может усидеть на месте, приемы нервируют, и перед ними он как на иголках, поэтому парень быстро выходит из комнаты и идет к Вортигерну. — Я могу войти? — стучит Артур, но уже в открытую дверь и шагает в спальню. Вортигерн едва удержался, чтобы не закатить глаза, по сути, парень уже вошёл, поэтому мужчина лишь кивает и продолжает застегивать пуговицы на белоснежной сорочке. Артур гулко сглатывает вмиг накопившуюся слюну, на Вортигерне только рубашка и нижнее белье. Руки действуют быстрее, чем голова, и вот он уже прижимается губами к шее дяди, а ладони покоятся на ягодицах. — Артур… — угрожающие нотки в голосе мужчины так и звенят. — Хоть раз просто позволь мне сделать это по-моему, — парень тяжело дышит и притискивает Вортигерна ближе, больно сжимая пальцы. — Вон из моей комнаты, — мужчина отталкивает от себя Артура и шипит змеей. — Вон отсюда! Артур отходит, поднимая ладони, спиной к двери, на его лице злость, смешанная с разочарованием, чертов Вортигерн с его неебически сложным характером — трахаются они исключительно под покровом ночи и только в спальне самого Артура. Дождавшись, пока племянник выйдет, мужчина продолжает застегивать рубашку, но его пальцы так дрожат, что приходится сделать небольшой перерыв, дабы унять эту дрожь. Вортигерн опирается на комод и смотрит в зеркало, его зажимает в его же спальне его же, черт бы его побрал, племянник. Стоит проучить Артура, за такое поведение. По дороге в дом Мэгги, Вортигерн не произнёс ни слова, держась с Артуром холодно и отстранённо. Лишь перед самой дверью он не терпящим возражений тоном бросил: «Я запрещаю тебе входить в мою комнату». Но стоило Вортигерну переступить порог, как на его лице появилась приветливая улыбка, и уже четверть часа спустя его увели в дальнюю часть зала старые знакомые и знакомые знакомых. Вокруг Вортигерна всегда много женщин, и он с ними всегда вежлив и отвечает на их флирт. Это медленно убивает Артура, он ревнует, с ним дядя никогда не бывает так мягок и никогда не дарит «таких» улыбок. Парень остался в относительном одиночестве, ища взглядом дядю и замечает того с хозяйкой вечера. Вортигерн излучает вальяжное спокойствие, когда к нему обращается женщина: — Вортигерн! — Мэгги ненавидела его, что, впрочем, было взаимно, но ненависть была для них нормальным явлением, правда, Артура Мэгги любила и часто говорила Вортигерну, что поражена, как такая змея смогла вырастить столько прекрасный цветок. — Как я рада, что ты смог приехать! — Как я мог пропустить твой приём, дорогая, — так же фальшиво улыбаясь, отвечает Вортигерн. — Сегодня так много политиков! Ты бы пообщался с ними, может, за плату смог бы договориться о продвижении моей программы, семья Пендрагон как спонсор помощи детям... — женщина берет под руку мужчину и прижимает к себе. — Милая Мэгги, Пендрагоны не меценаты и не церковная коробка, Артур уже отправил все нужное для строительства стадиона, — Вортигерн до боли сжимает руку Мэгги в своей. — Старый ублюдок, опять вывернул все в свою сторону! — шипит женщина, вырывая руку из захвата. — Как не вежливо, душа моя, — качает головой Вортигерн, — я плачу сколько хочу, а то, что предлагаешь ты — это простая взятка. Вортигерн покинул хозяйку приёма и направился к бару, но стоило ему получить заказ и сделать лишь глоток, как к нему присела она — Джулия. Младше Вортигерна всего на 5 лет, потрясающе красивая, явно скучающая, умело флиртующая и улыбающаяся многообещающе, но не откровенно, без пошлости. Артур наблюдает за дядей издалека, жадно ловя взглядом, как тот уходит с незнакомой женщиной на балкон, и Артур теряет пару из вида. Только теперь он понимает, как болит его голова, и что все это время он не дышал. Его колотит от ревности, от злости на себя за такую слабость, но идти следом на балкон — уже слишком. Поэтому он бессильно опускается на один из диванов и почти вливается в беседу, стараясь не смотреть в сторону балкона. Он рассеян и отвечает возможным партнерам по бизнесу невпопад, или вообще игнорируя их, ситуацию спасает друг его отца — Уильям. Мужчина в шутливой форме оправдывает Артура, тем, что парень перебрал шампанского, с кем не бывает, и уводит его, правда, в сторону бара, где они выпивают по бокалу бренди. Вортигерн выкуривает не одну сигарету и допивает уже не первый бокал виски, когда они с Джулией решают повальсировать среди других пар. Женщина перед ним изящна, хороша в танце и гибка, рука удобно ложится на ее талию, а в ладонь аккуратно помещаются ее холодные пальцы. Они движутся по залу, рассекая воздух, плавно, но выверено, аккуратно, но в движениях страсть. Они близко друг к другу, приклеены и так подходят, дополняют. Вортигерн увлечён танцем, но все же выхватывает льдисто-голубые глаза, смотрящие на него словно через стекло, всего мгновение он держится за взгляд Артура, а потом разворачивает Джулию в танце и разрывает зрительный контакт. Кажется, Артур слышит, как трещит стекло бокала в его руке, прежде, чем осознать, в какие сети он попал и на какую глубину идёт. Стекло под сильными пальцами хрустит и звонко лопается, разрезая кожу, выпуская алые ленты крови. Артур совсем не чувствует боли. Вортигерну не нужна ни одна женщина. Но все же они оказываются в коридоре у дальней уборной, где так малолюдно, а вокруг уютный тёплый свет от напольных бра. Темноволосая, красивая Джулия, даёт обнять себя за бедра и, приблизившись, целует, мягко, игриво, как умеют лишь женщины, прижимается мягкой грудью. И Вортигерн сжимает ее, притягивая ближе к себе, позволяя чуть больше задуманного, сминая платье в пальцах и приподнимая расшитый подол, а потом он поднимает взгляд… Посреди коридора стоит Артур, смотрящий на него широко распахнутыми глазами. Даже будучи увлеченным женщиной, он замечает окровавленное полотенце на ладони племянника, боль и непонимание во взгляде, но Джулия приподнимает ногу и слабо давит коленом на пах, и Вортигерн закатывает глаза. Парень пятится и, неуклюже развернувшись, сбегает. Когда же Вортигерн разрывает поцелуй и смотрит на то место, где только что стоял Артур, то видит лишь пустой коридор. Что же, все вышло более категорично, чем планировал Вортигерн, но сделанного не вернуть. Буквально час спустя, Вортигерн вернулся к светской публике, беря очередной бокал и продолжая общаться с гостями. Его отсутствие заметил разве что Артур, на которого наткнулась Джулия, неспешно идущая к выходу, и совсем не сказать, что она была расстроена, скорее наоборот, чуть смазанная помада и раскрасневшиеся щеки лишь подтверждали это. К Вортигерну снова подошла Мэгги: — Ты никак снова напиваешься, — на этот раз издёвки в голосе не было. — Всего несколько бокалов, — да, Вортигерн напивался. — Ты пьёшь все чаще... — Мэгги переживала не за Вортигерна, а за Артура, но, если тот не сбежал от старого ублюдка, значит, ублюдок заботился о нем и, возможно, воспринимал как сына. — Мэгги, то, что мы спали и едва не женились, не даёт тебе права попрекать меня, — однако бокал с недопитым виски мужчина ставит на барную стойку. — Вортигерн, когда ты пьян, ты ещё более жалок, — женщина смотрит с сожалением. — Я найду Артура, пусть скажет водителю отвезти тебя. — О нет, моя дорогая, он поедет со мной, или мы не едем никуда, — Вортигерн был пьян и капризен, а Мэгги это замечает прекрасно. Женщина посмотрела на Вортигерна и кивнула, она была согласна, что оставить Артура хоть на вечер одного нельзя, его разорвут, женят или вытянут все активы компании. — Хорошо, делай как знаешь. Вортигерн прищурился и отправился искать племянника, тот нашелся на пустующем балконе с сигаретой и бутылкой воды, его рука была уже аккуратно перебинтована, мужчина подошел ближе и, облокотившись о перила, вынул из длинных пальцев племянника сигарету. Затянувшись и глянув на небо, Вортигерн устало пробормотал: — Нам пора. Зайдя в дом, Артур быстрым шагом направился на кухню, налить себе воды, но так и не сделал ни глотка. Его трясет, еще немного и он сорвется, совершит кучу ошибок и натворит дел. Дышать, просто дышать, счет помогает и перед глазами уже нет той красной пелены, что повисла после увиденного в коридоре. Парень идет в гостиную, собираясь подняться к себе, и лечь уже, наконец, спать, когда видит, что дядя достал из бара бутылку бурбона и бокал. — Тебе хватит на сегодня. Иди спать, — Артур пытается быть сдержанным, но получается только рычать. Вортигерна откровенно веселит такая реакция племянника. Серьёзно? Он ему указывает? И мужчина, широко и зло улыбнувшись, открывает бутылку и наливает сразу целый бокал. Артур трет глаза и проводит ладонью по лицу, задерживаясь на подбородке, и в итоге разочарованно качает головой. — Спокойной ночи… — устало говорит он и поднимается наверх. Последних сил Вортигерну стоило не начать смеяться, а лишь сдержанно кривить губы, смотря в спину племянника. Устроившись на диване, мужчина скидывает ботинки, ослабляет галстук и отпивает из бокала — сегодня он напьётся до очень некрасивого состояния, хотя такие, как он, даже будучи залитыми под завязку остаются аристократией с серебрянкой ложечкой в заднице. Вортигерн заканчивает пить, когда бутылка блестит пустотой, сиротливо оставаясь стоять на журнальном столике. Последний бокал Вортигерн забирает с собой наверх в спальню, мужчина, скинув всю одежду и игнорируя пижаму, зарывается в белые подушки и одеяло, допивает стакан и роняет его на пол, моментально засыпая.The thinking you are the better man The danger I don't I understand The way I have to ask you Is this love Are you hiding under other people's skin But it's way too thin But it's way too...
Следующая неделя проходит в молчаливой войне, Артур отходит быстро, он привык к подобным выходкам, но боль еще долго будет преследовать его по вечерам. Но парень не намерен хранить целибат, поэтому он не спорит с Вортигерном, не устраивает сцены, как в самый первый раз. Он усвоил, дядя не принадлежит ему, и если он хочет хотя бы что-то, то нужно терпеть. Терпеть — становится перманентным состоянием Артура, он всегда терпит, будь то работа или же жестокость, которую так щедро дарит ему Вортигерн. Парень отбрасывает подобные мысли на дальний план и смотрит на открытые двери, ведущие на террасу, дядя, как обычно, сидит в плетеном кресле, и, если бы не сигаретный дым, он решил бы, что мужчина спит. Артур думает о том, что ему точно пора спать, завтра снова натягивать чертов костюм и ехать на чертову работу. Вортигерн без стука открывает дверь в спальню племянника, заставая того с книгой уже в постели. На нем надет только белый халат, и он с непроницаемым лицом начинает развязывать пояс, подходя к кровати. Опершись коленом на кровать, Вортигерн перегнувшись через Артура и взяв книгу, перекладывает ее на тумбочку, а потом выпрямляется и сбрасывает халат на пол, оставаясь обнаженным. Артур замирает, наблюдая за мужчиной, ощущая, как у него сбивается дыхание, как где-то внизу живота скручивается тугой узел возбуждения. Вортигерн дотягивается до ночника, гася свет и скользит по телу Артура, обнимая пальцами за шею и седлая его бедра. Парень притягивает мужчину за плечи вниз к себе и прижимается в поцелуе под челюстью, затем, едва мазнув по губам, Вортигерн отклоняется, избегая поцелуев в губы, как и всегда, не давая себя целовать и не целуя в ответ. Артуру хочется выть от этого, но он лишь мягко толкает дядю в плечо и переворачивает их, нависая сверху и долго рассматривая нагое тело, прежде чем опуститься ниже, целуя в живот и обхватывая бедра Вортигерна горячими ладонями, почти рыча от того, как тот широко разводит колени, открываясь. Парень сразу же оставляет несколько несдержанных и жадных поцелуев на внутренней стороне бедра, поглаживая пальцами член. Артур выпрямляется и на ощупь ищет в тумбочке презерватив и смазку, не отрываясь от дразнящих прикосновений. В голову Вортигерна приходит мысль — что было бы узнай о них пресса? Наверное, у Уильяма случился бы инфаркт, отпрыск его любимого Утера трахает собственного дядю. Да, определённо Билла схватил бы инфаркт, и это точно порадовало бы Вортигерна. Прикосновение прохладных от смазки пальцев отвлекает мужчину от мыслей, а горячие губы, опускающиеся на головку члена, и вовсе делают голову пустой. Артур опускается ртом ниже, беря глубже, и одновременно толкается в тугое кольцо мышц сразу двумя пальцами, за что Вортигерн награждает его сбившимся дыханием. Ухмыльнувшись парень выпускает член изо рта и буквально вылизывает его, одновременно трахая уже тремя пальцами под нужным углом. Мужчина расфокусировано смотрит на Артура, в такие моменты он малодушно наслаждался тем, что владеет парнем безраздельно. Артур отстраняется и медленно вытаскивает пальцы, раскатывает по члену резинку и, добавив смазки, нависает над дядей, опираясь одной рукой в подушки, а второй придерживая свой член у основания и приставляя его к растянутому входу. Вортигерн прижимает свои колени к бокам племянника, когда тот толкается в одно слитное движение, входя сразу целиком в узкое тело. Мужчина шипит и вцепляется в светлые волосы парня, медленно расслабляясь и стараясь унять сбившееся дыхание, но Артур не дает прийти в себя, он обнимает одной рукой под поясницей, а второй упирается в спинку кровати, и размашисто двигается, толкаясь рывками. Вортигерну горячо дышать, то как берет его Артур… Он выгибается в сильных руках и тихо скулит, пока племянник трахает его так, как хочется им обоим. Артур стискивает тело под собой сильнее и двигает бедрами резче, еще немного… Все идет по пизде на следующий же день, Вортигерн снова пьян, он ходит по гостиной и что-то ищет, а когда Артур интересуется, что произошло, то мужчина, исходя ядом, спрашивает в ответ, а чего, собственно, не произошло. Артур кипит и мечется пламенем и все же взрывается. — Что, блядь, опять не так?! — орет Артур, хватая Вортигерна за запястье. — Не твое дело! — шипит мужчина, с ненавистью смотря на сжимающиеся вокруг руки пальцы и выворачиваясь из захвата. На бледной коже запястья остаются уже начавшие синеть разводы, это отрезвляет Артура, и он дышит через нос, мысленно считает, смотрит уже спокойнее на мечущегося дядю. — Что ты потерял?.. — парень трет лицо и говорит уже куда более спокойно. — Таблетки… Своих чертовых маленьких друзей, без которых не уснуть, — мужчина опускается в кресло и устало опускает голову на руки. — Вортигерн… — Артур смотрит на опустившиеся плечи дяди, и его сердце пропускает удар, сжимается и дает еще одну трещину. — Не надо, не ищи. Смешивать таблетки и алкоголь… — Какое тебе блять дело?! Кто ты мне? — кричит Вортигерн, вздергивая подбородок и упрямо смотря, его глаза блестят от слез. Артур пытается держать себя в руках, честно пытается, но чаша все же переполняется, и, как и ожидал парень, она расплескивает вокруг себя всю жестокость, обжигая и принося боль. — Меня задолбало это! За что ты себя наказываешь с таким упоением? Что такого произошло, что ты так самозабвенно тонешь в этом дерьме?! — Артур сжимает кулаки и не следит за тем что говорит. Вортигерн замирает как от пощечины, а Артур вдруг понимает, что он выгорел. Эти «отношения», они истощают его, он перестал быть собой. Артур совершенно четко вдруг осознает — у них нет будущего. Решение такое простое, маячившее все это время на горизонте, настигает его. Это не его дом. Никогда не был, не стал его и не станет. Все, что горело и рвалось из груди, вдруг полностью остывает и успокаивается. Ему плевать. — Я убил их, — где-то на фоне шепчет Вортигерн. — Я убил их всех, это я виноват, это была моя машина… Артур не слушает, смысл сказанного почти не доходит до него, он разворачивается и выходит из гостиной, задевает носком ботинка круглую баночку с таблетками и, нагибаясь, поднимает ее, ставит на журнальный столик и ровным тоном произносит: — Так, может быть, тебе стоит выпить чуть больше, чем одну таблетку? Вортигерн из тех, кто молчит о своей боли и о своих чувствах, и он никогда не скажет о них, в первую очередь тому, к кому их испытывает. Артур ушел из их общего дома. Из дома Вортигерна. И все что делает Вортигерн — это пьет бурбон прямо из горла, сидя на террасе, и смотрит на оранжевый бок маленькой баночки. Идея выпить «чуть больше, чем одну таблетку» звучит в голове голосом Артура. И, пожалуй, он прав, ведь пора смириться — все, кого он любит, исчезают.