Король Артур и его меч

      Артур болеет вот уже несколько дней, он сваливается мгновенно, просто возвращается домой бледный и задыхающийся от сильного кашля. Игрейна немедля и минуты вызывает семейного доктора и, дожидаясь прибытия врача, Артура укладывают в кровать под три одеяла, а в руки дают кружку с тёплым отваром ромашки. Женщина суетится и бегает вокруг сына, зажимая между плечом и щекой мобильный, взволнованно сообщая мужу в командировке, что ребёнок хоть и великовозрастный заболел. Утер, конечно, волнуется, пусть сын его перешагнул недавно три десятка, он останавливает поток волнений жены и советует не паниковать, дождаться врача и быть уверенной, что это все лондонская ноябрьская погода с дождями и ветрами виновата в обычной простуде не более. Игрейна от слов мужа и правда успокаивается, и спешит открывать двери как раз подоспевшему доктору. Врач решает, что это простуда, пусть сильная и кашель неприятный, но это просто простуда. Все время суеты и беготни вокруг Артура, Вортигерн стоял, облокотившись о дверной косяк, держась в стороне и не мешаясь под ногами.       Игрейна, наконец, оставляет сына в покое и уходит на кухню, чтобы заварить еще ромашкового отвара. А Вортигерн скользит тенью к племяннику, присаживается на край кровати и кладёт прохладную ладонь на горячий лоб. Артур благодарно улыбается и показывает два больших пальца вверх, говорить лишний раз он не рискует — его сразу же душит кашель. Вортигерн сидит пока ладонь не нагревается, возможно чуточку больше, и позволяет себе поглаживать влажные от пота светлые волосы, а потом так же молча и тихо уходит. Артур засыпает до глубокой ночи. Проходит пара дней, но Артур все ещё заходится кашлем, к вечеру страдает от жара и ко всему прочему у него начинается ужаснейший насморк, из носа постоянно течёт — вся кровать и пол вокруг усеяны скомканными салфетками. Артур вредничает и капризничает как дитя, от тошной микстуры его воротит, отвар ромашки уже поперёк горла, чай с шиповником и бузиной вообще впадает в немилость у всех Пендрагонов после крапивницы от последнего. В конце концов, Игрейна измотана от бессонных ночей настолько, что засыпает прямо в гостиной на диване, Вортигерн накрывает женщину пледом и собирает с пола выпавшее из рук вязание — неумелое и кривое, но все же трогательно заботливое. Мужчина заваривает простой чёрный чай и идёт в комнату Артура, тот не спит, мучаясь очередным приступом кашля.       — Пей маленькими глотками, — протягивая кружку строго, как с маленьким ребёнком, говорит Вортигерн.       — Опять ромашка? — сипит Артур, жалостливо поднимая покрасневшие болезненные глаза.       — Нет, просто тёплый чай, — мужчина помогает племяннику сесть, подкладывая под спину ещё подушек, пока тот по глотку пьёт чай. Какое-то время они молчат, кашель Артура затихает, и он просто отдыхает от этого, а Вортигерн смотрит в окно, на улицу, где уже давно темно и в свете фонаря можно различить редкие блестящие снежинки, парящие в воздухе.       — Игрейна вяжет тебе шарф, - неожиданно даже для себя выдаёт Вортигерн под удивленный взгляд племянника. — Он ужасен, но советую тебе его носить, — Артур улыбается и качает головой, как бы смиряясь, но все же негодуя. — И не только потому, что его вязала твоя мать, — Вортигерн на мгновение хмурится, — а потому, что... на улице и правда уже достаточно холодно.       Паника и беготня вокруг Артура не случайны, они уже один раз прошли нечто подобное, но во много раз хуже. Маленький Артур умудрился подхватить пневмонию и в критическом состоянии попасть в больницу. Все произошло так быстро... Вортигерну было плевать на убитых и трясущихся брата и Игрейну, но серое лицо вечно улыбающегося мальчишки, тонкие ручки в проводах капельниц и дыхательная трубка врезались в память намертво. Тогда они втроём чуть не потеряли маленького Пендрагона. Как и сейчас, тогда зима только начиналась, и за окном больницы росло дерево, на ветках которого уже наросли холмики снега, когда Артур, наконец, стал дышать без трубки. И Вортигерн ни за что не признается, что с тех самых пор он ненавидит Рождество; и как стоял у дверей церкви, выкуривая пачку сигарет, прежде чем зайти и безмолвно молиться, сидя на последней скамье вдалеке от алтаря. Каждую ночь, когда Игрейна и Утер уже были измотаны, он сидел и читал сказки, мифы, легенды, читал, пока за окном не занимался рассвет, или не просыпался его брат или невестка. Вортигерн вздрогнул, отвлекаясь от воспоминаний, когда на его руку опустилась ладонь Артура.       — Сядь ко мне? — сейчас племянник был тем же малолетним сорванцом с наивным взглядом. Вортигерн закатывает глаза, но садится на край широкой кровати, чем тут же пользуется Артур и придвигается ближе, барахтаясь в подушках и, наконец, устраиваясь удобно. — Расскажи мне сказку, — Вортигерн, не веря, выгибает бровь, вдруг ему послышалось, но судя по ожиданию на лице племянника — тот не шутит.       — Артур, тебе сколько лет? Какие сказки? — удивляется мужчина, но парень непреклонен и ожидающе смотрит, говорить все ещё трудно, но и без слов все ясно. — Ладно! — сдаётся Вортигерн. Он рассказывает какую-то совершенно детскую сказку, конец которой он совершенно не помнит, поэтому замолкает пытаясь вспомнить или придумать, чем закончить рассказ.       Но Артур внезапно хрипло нарушает тишину:       — Я помню. Я помню их все, — он смотрит на Вортигерна и тянется к его раскрытой ладони, едва касаясь пальцами, будто смущаясь такого интимного жеста. — Каждую историю, что ты читал.       Вортигерн отворачивается от племянника и снова смотрит в окно, он и правда боялся потерять племянника, он был напуган и не готов. Артур, наконец, решается и цепко хватается за ладонь дяди:       — Сколько ты ещё будешь делать вид, что не замечаешь как я смотрю на тебя? Как долго ты будешь прикидываться, что не знаешь, как я влюблен в тебя? — спина Вортигерна неестественно прямая, и весь он, как натянутая струна, вот-вот и порвётся, лопнет со звоном. Артур ослабляет хватку и осторожно, с нежностью поглаживает большим пальцем узкое запястье, мужчина не отнимает руки. — Мы оба знаем, что я не один это испытываю.       — Артур... — вздыхает тяжело Вортигерн, чтобы возразить, но быстро замолкает.       — Ну что тебя останавливает? Отец? Мама? — Артур выглядит действительно несчастно.       — Нет, — сдаётся мужчина и мягко выпутывается из захвата, гладит племянника по голове, ласково, так как не может никто, и в этом жесте все ответы, но Артур ждёт слов. — Меня ничего не останавливает, кроме твоей простуды.       — Значит, когда я выздоровею, ты сходишь со мной на свидание? — лукаво щурится парень.       — Все может быть, — уклончиво отвечает Вортигерн, наклоняясь и целуя Артура в лоб.