Фиксация

Добрую половину пары Лена, задумчиво подгрызая колпачок ручки, изучает их нового преподавателя по социологии. Очень придирчиво изучает, чтобы понять, насколько просто ей в итоге будет сдавать. С большинством старичков очень просто. Губки надуть, ресницами похлопать, рассказать то, что помнит на средненькую отметочку, чтобы в итоге получить высшую. Но новенький — совсем не старичок. Он и выглядит привлекательно, и отсутствие пузика видно даже под не самым подчёркивающим фигуру свитером. Это что, нормально учить придётся? Она откладывает ручку в сторону и пихает локтем в бок Карима, сидящего рядом с ней. — А он ничего такой, — шёпотом обращается она к однокурснику и лучшему другу по совместительству. — Не знаю, — пожимает плечами Карим. И воровато озирается. — Ну, не в моём вкусе точно. «Слишком бородатый, как канадский дровосек», — быстро пишет он на странице в своей тетради. Показывает запись Лене и моментально переворачивает страницу. Она фыркает. На её вкус — нормальная такая бородатость. А Карим просто в мужиках не разбирается. Куда ему? Он настолько в шкафу, что в жизни не решится другого парня обнимать на публике дольше секунды. Даже по-дружески. Даже если от этого будет зависеть вся его жизнь. Лена снова берётся за ручку и закусывает колпачок. Блеск обручального кольца она тоже замечает, когда новенький социолог пишет на доске. Счастливо женатый канадский дровосек. С таким приятным и пробирающим насквозь голосом. Который весьма внимательно слушают, конечно же, все девочки из группы. По всей видимости, у него пропусков в этом году по женской половине не будет. Она осознаёт, что этот-то, в отличие от старичков, наверняка есть в контакте. Переворачивает смартфон, лежащий экраном вниз, снимает блокировку и заходит в приложение социальной сети. Теперь уже Карим пихает её в бок. — Ты серьёзно? — шипит он на неё, глядя на то, как она быстро вбивает имя и фамилию нового преподавателя в поисковую строку. — Бинго, — шепчет Лена, моментально находя его страницу. — Блин, женат. И без ссылки на страницу жены. Великий, блин, конспиратор. — Я б на его месте тоже не стал ставить, — говорит Карим. — Не спрашивай, не говори, не ставь ссылку на профиль в семейное положение, — бормочет Лена. — У него слишком неаккуратная борода для того, чтобы жена оказалась мужиком, — отзывается Карим. — Вот если бы не ты, я бы и не подумала ничего такого, — отвечает она. — Ты вообще стрижку свою в зеркало видел? Тоже мне, специалист по аккуратности бород нашёлся. Она обращает внимание на то, что в сообщениях висит что-то непрочитанное. Тапает по личке. И закатывает глаза. Вот тоже — домашняя катастрофа. Час от часу не легче. «Возвращаюсь. С концами. Комнату мою разбери там», — гласит сообщение от старшего брата. Лена подвигает смартфон Кариму, чтобы показать. Корчит рожу, подносит два пальца ко рту, изображая, что её тошнит. И, конечно же, отмечает, как моментально краснеют щёки у Карима. А он, конечно же, делает вид, что его никакой Данил Малышев не интересует. Но он с каждой новой его фотографии так высаживается, что удивительно, как его кто-то до сих пор не аутнул. Лена просекла моментально. Сначала в общем смысле, а затем и с Данькой. Только говорить ему об этом сама не собирается. Ждёт, когда признается. А раз уж Данька всё-таки возвращается, то признание должно быть с такой эпичной драмой, о которой Лена ещё долго будет вспоминать. Потому что здесь слишком скучно. Город слишком маленький, здесь ничего не происходит. А тут, может, новое драматическое шоу перед ней развернётся. Локального и одностороннего масштаба, потому что брат у неё — тот ещё уродец в человеческом плане. Лена возвращается к изучению страницы молодого социолога. На аватарках у него очень приличные фотографии. С разных ракурсов, в рубашках-костюмах-свитерах. Ничего дурашливого, никаких обнажённых торсов. Скучно. — Поможешь мне хламовник у Даньки разобрать? — спрашивает Лена Карима. Брат не жил дома уже кучу лет. Приезжал только иногда на несколько дней, при этом дома всё равно практически не ночевал. Зависал то по тусовкам, то по девочкам. Но вот с ним, видимо, не продлили в Москве контракт. И вместо того, чтобы искать другое агентство, пытаясь выбиться в люди, пусть и от модельного бизнеса, он возвращается домой. Требуя, чтобы Лена убрала, очевидно, все свои вещи из его комнаты. Козёл, а не брат. — Ладно, — отвечает Карим. Его голос самую малость дрожит. Лена чувствует себя очень большой врединой с таким раскладом, но ничего с собой поделать не может. Да и вообще, в одиночестве она просто опустит руки и не будет ничего делать. А брат приедет и устроит какой-нибудь дикий скандал по этому поводу. Потом наверняка свой телик из гостиной назло утащит к себе в комнату, чтобы у неё не было возможности смотреть с Каримом под пледиком и с поп-корном всякие дурацкие комедии на большом экране. С козла станется. Она смотрит на социолога и закусывает губу. Наверное, и правда придётся учить нормально, а не абы как. Но сначала, конечно, стоит попробовать пообщаться с ним поближе. Лена наклоняется к экрану и кидает преподавателю заявку на добавление в друзья.

***

Карим наблюдает за тем, с каким страданием на лице Лена собирает свои вещи, разбросанные по комнате брата. До того, как Данил написал ей, что возвращается с концами, она относилась к нему совершенно индифферентно. Ну брат и брат, не то чтобы они были слишком близки. Она только иногда показывала Кариму какие-то новые профессиональные фото Данила для какой-нибудь рекламной кампании. Типа «смотри какой у меня брательник!» Карим послушно смотрел. А потом уже дома находил эти самые фотографии и снова смотрел. Убедившись, что никого дома нет. И смотреть можно в полный голос. Данил был его влажной мечтой. Совершенно недостижимой, которую стопроцентно не потрогать. У Карима и первые сексуальные фантазии были связаны именно с Данилом Малышевым. Только Данил был тогда старшеклассником, а Карим учился в одном классе с его сестрой. Он уверен, что героем первых фантазий Данил стал не только для него. По Малышеву сохли многие. Никого не удивило, что после школы он уехал в Москву и начал торговать лицом. Удивило скорее то, насколько незначительным оказался его успех. Он не продвинулся дальше Москвы, не попал на радары мировых агентств. А вот теперь ещё и заявил, что заканчивает с карьерой. Возвращается домой. В их натуральную глушь. С Леной Малышевой Карим в школе не общался вообще. Во-первых, тогда она ему была не интересна. Во-вторых, всё тот же Данил бы его убил, если бы заметил рядом со своей сестрой. О том, насколько старший Малышев не переносит представителей национальных меньшинств, в школе чуть ли не легенды слагались. Тем ребятам, которые учились с ним в одном классе, в этом плане больше всех не повезло. Ну, а в-третьих, Карим бы сам раньше умер, если бы в какой-то момент Данил с ним просто заговорил. Скончался бы от разрыва сердца. Кровь из ушей пошла бы от перенапряжения, настолько будоражил его Малышев. А вот на первом курсе университета в его группе единственным знакомым лицом оказалась именно Лена. Кариму же, не умевшему тогда нормально обрастать новыми людьми, проще всего было познакомиться с ней поближе. В первое время общения Лена даже пыталась с ним флиртовать. Но быстро обратила внимание на то, что Карим совершенно ею не интересуется в романтическом или сексуальном плане. И также быстро поняла, что не только ею, но и другими девчонками с потока. Лена оказалась на удивление сообразительной и славной. И стала первым человеком, кому Карим признался в том, что да. Он не по той части. Вот так вот не повезло ему родиться геем в семье сирийских мигрантов, мусульман до мозга кости. — Может, он на диване вообще поживёт? — спрашивает Лена. — Придумал, блин, возвращаться. Так, отнесёшь вот эту коробку в мою комнату? Карим съезжает с широкой кровати своей влажной мечты. Совершенно нехотя, потому что это — самое близкое из того, что для него возможно. В этой квартире он бывал миллионы раз, порой даже с ночёвками. Но крайне редко заходил именно в комнату Данила. Ему тут нечего было делать. Его и так волновали семейные фото Малышевых в гостиной. Карим отлично знает, что в скором времени это всё закончится. В присутствии Данила он тут зависать часто не сможет. Красавчик-Данил вряд ли стал меньшим расистом. Это с одной стороны. А с другой — Карим, хоть и давно уже усмирил свои желания, не уверен в том, что не переломается в его присутствии. Не начнёт холодеть и мямлить, как дурак. И всё ту же кровь ушами не пустит. Он подхватывает коробку с вещами Лены, идёт с ней в её комнату. Карим всё ещё не может осознать, насколько для него всё изменится. Лена просто утаскивает кучу своего хлама. В четырёхкомнатной квартире при желании она всегда найдёт, где скрыться от общества брата. А вот Кариму не удастся приезжать сюда после учёбы и свободно гонять чаи. Не получится разваливаться на диване за приставкой всё того же Данила, пока Лена висит на телефоне с какой-нибудь подружкой. Его на это просто не хватит. Возвращаясь в комнату Данила, Карим внимательно её осматривает. Потому что, вероятнее всего, он видит эту комнату в последний раз. — Когда он приезжает-то уже? — спрашивает Карим у Лены, закрывающей последнюю свою коробку с хламом. — Ну, он на своих колёсах, — пожимает плечами Лена. Она подхватывает коробку, подходит к Кариму и вручает её ему. — Так что, когда угодно. Скорее всего в ночи заявится, разбудит меня, козёл. Он тихо заявляться не умеет. Они оставляют последнюю коробку, выходят в гостиную. — Точно не хочешь остаться с ночёвкой? — спрашивает Лена. — Хотя, буянить меньше он всё равно не будет даже в присутствии гостей. — Точно не хочу, — отвечает Карим. Он подходит к целой полке с семейными фотографиями Малышевых. Смотрит на фото Данила, закусывает губу. Его существование — преступление против Карима. Он, конечно, понимает, что теперь ему точно придётся менять воображаемый сценарий. Старший брат лучшей подруги действительно возвращается в город. Как в каком-нибудь порно. Только Кариму с этого ничего не перепадёт. — Твой брат, всё-таки, слишком хорош для этого мира, — говорит он задумчиво. Лена разворачивается на диване к нему, упирается локтем в спинку. И фыркает. — Пока пасть не раззявит, — говорит она. — На картинках он хорош, не более того. И, эй, — Лена щёлкает двумя пальцами, привлекая внимание Карима. — Не гей. — Да знаю я, — пожимает плечами Карим. — И даже если бы и оказался геем, — продолжает Лена. — Я бы ваш союз в жизни не одобрила. Карим смотрит на неё, заставляя себя оторвать взгляд от фотографии Данила с какого-то семейного путешествия. — Потому что он твой брат? — спрашивает он. — Потому что ты слишком хорош для этого ебанавта, — отвечает Лена. — Он бы обязательно разбил тебе сердце в какой-то момент. Так что, никакого моего благословения. Карим снова поворачивается к фотографии. В его голове Данил, конечно, был совсем не таким, какой он наверняка по жизни. Он не ходит в его личные соцсети, чтобы не разочаровываться. В конце концов, у Карима нет других вариантов, кроме как завести себе в голове влажную мечту и успокоиться. Не с его семьёй и не с его окружением выходить из шкафа. Его чуть не покалечили как-то дома, когда он попробовал порассуждать на тему того, каким образом религия должна развиваться вместе с остальным миром. Лена — единственная, кто знает вообще. — О, он пишет, что уже выезжает, — говорит Лена, отвлекаясь на смартфон. — Часа через четыре, значит, ввалится. А я ведь хотела лечь пораньше. Нет, ну он точно тебя не заслуживает, милый. Лена надувает губы и начинает быстро печатать. Наверняка рассказывает брату, какой он козёл, что вообще решил вернуться. Лена, она такая. Она может. Главное, чтобы ей в голову не пришло в какой-то момент ляпнуть, что её друг-гей на него тут немного залипал. — Эй, — снова оборачивается к нему Лена. — Ты же не подружился со мной, чтобы добраться до моего брата? — Я о нём и не думал раньше, — отзывается Карим. Врёт, не краснея. С такой семьёй и такой ориентированностью этому быстро учишься. — Хорошо, — говорит Лена. — Потому что тогда вы бы друг друга заслуживали. И я дала бы своё благословение. Она улыбается и снова утыкается в смартфон. И, судя по появившейся на лбу складочке, получает очередное сообщение от брата, возвращению которого настолько не рада.

***

Данил слишком отчётливо осознаёт, что застрял на одном месте без какого-то развития. Он вертится, словно белка в колесе, и сам не знает, с какой целью. Понимает он это, когда читает новый контракт от своего агентства, предложенный в продолжение завершившегося. У него всё ещё есть шанс пробиться. Не самый плохой даже шанс. Только после того, как он перестанет котироваться, нужно будет что-то делать. А Данил даже не знает, что ему может оказаться интересно. У него не было времени на то, чтобы решить. Он вчитывается в контракт и решает от него отказаться. Его слишком продолжительное время тяготит эта чёртова работа. Съёмки, тренажёрка, препараты, сушка, вечеринки, съёмка. Обязательная реклама всякого в инстаграме и социальных сетях. Торговля рожей, торговля прессом, торговля собственным образом. Всё то, что в семнадцать лет ему казалось прекрасным шансом убежать от реальности и заработать денег, сейчас становится отвратительным до тошноты. Кто-то назовёт это профессиональным выгоранием. Но у Данила никогда и горения не было. Исключительно попытки закопаться в работу и потеряться в случайных связях и однообразных вечеринках. Поэтому Данил называет это движением вперёд. Всё равно у него нет той искры, которая могла бы протащить его во всемирную известность, а оттуда с рекламных билбордов ещё куда-нибудь в медиа, продолжать торговать харей и харизмой не для себя, а на дядю. А парней с искрой — пруд пруди. Чего лишнее место занимать? Данил отказывается от контракта, оставляет ключи от съёмной квартиры, пишет сестре и садится за руль. Он не знает, когда расскажет родителям. С ними в Москве он просто не пересекается, несмотря на то, что они тут работают практически вахтовым методом. Знает, что родители присядут на уши и заставят подписать новый контракт. Будут грызть, пинать, рассказывать, насколько он больше ни на что не способен. А у Данила не было шанса и времени узнать, действительно ли это так. Им только не докажешь. Рассказывать о завершении карьеры родителям нужно только тогда, когда все мосты будут окончательно сожжены. Так что, для дополнительного керосина, он пишет по дороге домой владелице своего агентства на электронную почту всё, что о ней думал все эти годы. А потом, остановившись на заправке, ещё и пишет её мужу на фейсбуке о том, сколько раз с ней трахался. В подробностях о местах, ситуациях, позах и родимом пятне на копчике. Затем он отключает смартфон и снова выезжает на трассу. При этом чувствует Данил себя не человеком, только что совершившим карьерный суицид, а королём мира.

***

Виктор зябко кутается в пальто. Осень не спешит радовать уходящим теплом. Да и открытое пространство кладбища не добавляет никаких укрытий от ветра. Свежеустановленная скамейка рядом с могилой тоже встречает его холодом. Он крутит кольцо на пальце, разглядывая выгравированный на памятнике портрет. Возможно, стоит его заменить. Слишком бесталанного мастера выбрали родители Насти. Виктор не помнит её настолько серьёзной. А тут фото как на паспорт. Да и то, на фотографии в её паспорте было больше жизни, чем в этой мёртвой гравюре. Впрочем, может так оно с памятниками и задумывается? Чтобы живые не решили, что на том свете кому-то может быть хорошо. Но всё-таки ужасная гравюра. Надо переделать. И оградку перекрасить во что-то более позитивное. Более соответствующее ей. Она бы точно не хотела лежать за чёрной унылой оградкой под безжизненным памятником. Конечно, её родители хотели как лучше. Спасибо хоть, что скамейку установили. Но теперь он точно скажет им, что сам в будущем возьмётся за благоустройство. Их решения он всегда уважал, почему бы им не уважить его? Новый гроб он точно заказать не сможет. Это то, что не поменять под неё. Когда двигаться дальше? Виктор не знает. Максимум, на который он способен — всё-таки купить абонемент в спортзал и начать отвлекаться на работу. Новый учебный год начался, студенты одолевают, время перестать расклеиваться. Ему это действительно нужно, и определённо нравится. Проводя занятия, он не вспоминает о том, какой была его жена в последние дни. Почти прозрачной, убиваемой болезнью. Виктор не хочет помнить её именно такой. Она бы этого не хотела. Сама не раз говорила. Но чем больше он пытается сосредоточиться на позитивных моментах их истории, тем чаще возвращается именно к последним дням. На её месте он бы вряд ли смог так держаться, да ещё и поддерживать кого-то. Виктор упирается локтями в бёдра, сцепляет руки перед собой в замок и чуть наклоняется вперёд. Ни под каким углом эта гравюра не становится более соответствующей тому, какой Настя была при жизни. У Виктора целые гигабайты фотографий, которые подошли бы лучше. Её очень любила камера. Но по гравюре этого не сказать. Только имя и даты на памятнике дают понять, что он не ошибся, а пришёл на ту могилу. На могилу своей самой храброй в мире жены. К смерти которой он готовился, агонизируя и наблюдая за её угасанием. Боль от утраты которой не покидает его и не умаляется спустя практически год. Виктор не помнит, когда в последний раз смеялся без неё и без горечи за неё, угасающую. Он переводит взгляд с памятника на кольцо. Каждый раз он обещает себе, что снимет уже. Каждый раз это обещание нарушает. В кармане вибрирует телефон. Виктор выдыхает, выпрямляется и лезет за ним. Видит сообщение от дочери с просьбой захватить по дороге домой зефирки. Набирает короткий положительный ответ и поднимается со скамьи. Если бы не дочь, ему и жить бы уже было незачем. Жаль только, что в дочери он не видит того света, которым освещала всё его Настя. Пытается, но никак не может переключиться с боли на новую жизнь, которую мог бы дать ребёнку. К которому нужно двигаться домой, не забыв захватить по пути зефирки.

***

Лена с несколькими одногруппницами группируется на одном из диванчиков анти-кафе, где они периодически устраивают посиделки после учёбы. Хотели поиграть в настолки — не смогли договориться, во что конкретно. Хотели сыграть в мафию — привычный ведущий унёсся на срочную подработку, а никто больше не вызвался. В итоге распределились по разным углам с разными настолками, играми и сортами чая. — Я слышала, что он стажировался в Америке, — говорит первая сплетница потока, Оля Абрамова. Разговор, конечно, заходит о новом преподавателе. Викторе Сергеевиче, бородатом и достаточно молодом для их университета. — Чего ж вернулся тогда? — спрашивает другая одногруппница Лены, Таня Любимова. — Барбер-шоп подходящий не нашёл на Брайтон Бич? — Типа в стиле Петра Первого? — спрашивает Карим, сидящий с телефоном на другой части дивана. Вроде как в отдалении, а вроде как и с ними. Лена и остальные девушки одаривают его неодобрительным взглядом — чего бы он понимал вообще? — Топор и бороды, — поясняет Карим. — Ну. И снова утыкается в смартфон. Лена машет на него рукой. Её интересуют все подробности, которые можно выудить от сплетниц, а комментарии Карима продвижению информации совершенно не способствуют. Лена берётся за чашку со своим чаем и переводит очень внимательный взгляд на Олю Абрамову. — Ну так? — спрашивает она. — Чего вернулся-то? — Стажировка закончилась, наверное, а закрепиться там нигде не смог, — пожимает плечами Оля. — Не знаю я. Но вообще, слышала, что ему в Ярославском госе предлагали место. А он вернулся сюда как-то раз к родным. И познакомился с будущей женой. Так в итоге тут у нас и остался. — Бедненький, — вздыхает Таня. — У бедненького ещё дочка есть, — добавляет Оля. — Собственно, мой младший брат с ней в одном классе учится. Но они особо не общаются. Ну, знаете, мальчики ещё не доросли, чтобы с девочками общаться. — Это вот ужасный стереотип, кстати, — снова влезает Карим. — Про то, кто взрослеет раньше. Оля отвлекается, смотрит на него. — В смысле? — спрашивает она. — У тебя есть ценное мужское мнение по этому поводу? — Вообще-то, да, — Карим даже выпрямляется. Лена выпрямляется тоже. Он отвлекает девчонок от разговора, который ей нужен. На своё особо ценное. Из которого дискуссия может вылиться на несколько часов. Хотя, вряд ли она услышит что-то ещё. И так знает, что новый преподаватель женат и с прицепом. Может, именно из-за ребёнка тут и остался — девочка залетела, пришла с животом, оборвала карьеру в городе побольше. А может он очень глубоко женат по большому и светлому чувству. Но этого от девчонок Лена точно не узнает. Значит, ей надо приступать к разговорам по душам уже лично с ним. Заявку в друзья от неё он одобрил, можно и написать напрямую. А что? Интересный мужчина. Тем интереснее, чем меньше о нём информации ходит по университету. — Вообще-то, у нас, наверное, времени на это нет, — обрывает она Карима, только открывающего рот, чтобы разлиться в какой-то бессмысленной речи. Бессмысленной — потому что девчонкам эти речи не нужны. Особенно Оле Абрамовой, то и дело бросающей на него влажные взгляды. — Брат отказался меня на машине до дома подвезти. А одна я не дойду, темнеет рано. Карим, ты же обещал меня проводить, да? — Когда это? —  Сейчас, — шипит Лена на него. И улыбается девочкам. Она живёт не особенно близко к центру города. Родители предпочли брать жильё более комфортабельное и просторное, чем расположенное в непосредственной близости от основной развитой инфраструктуры. Так что, Лена даже особо и не врёт: Данька сказал, что ему «делать что ли нечего больше» на её просьбу заехать вечером. Темнеет и правда рано, а шагать одной домой не слишком весело. Да и к тому же на дворе пятничный вечер. Можно уломать Карима остаться с ночёвкой у неё. И смотреть добрую половину ночи чего-нибудь, пока Данька где-то шатается. Он упоминал уже, что у него есть планы на вечер. Лена поднимается с диванчика и протягивает руку Кариму. И тот принимает её с самым страдальческим выражением лица, на которое только способен.

***

Данил не слишком долго зависает в четырёх стенах после того, как возвращается домой. У него здесь есть куча приятелей, с которыми он может проводить бессмысленное время по клубам. Ну, да, часть этих приятелей успела осесть с семьями, нагулявшись. Но ничто не мешает Данилу завести новых. Да и за то время, что его не было, в город как раз успели понаехать учиться девочки из областных городков. Как раз начало нового учебного года. Как раз то, о чём с шипением сообщила ему Ленка, когда он пытался её расшевелить и заставить добрую половину ночи рубиться в какую-нибудь игру. Он только вернулся, а у сестры уже нет на него времени. Студенты, блин. Он обнаруживает, что новый ночной клуб открылся всего в десяти минутах ходьбы от дома. И, судя по фотографиям в инстаграме, вполне себе приличный и активно раскручиваемый. Это очень хорошо. До дома не придётся заказывать такси, а с утра мучительно возвращаться за своей машиной. Можно надираться хоть до зелёных чертей, автопилот всё равно включится. Долго Данил не тормозит. Буквально под вечер первого полноценного дня дома он собирается в клуб. Где ещё искать новых знакомых, он не знает. А пребывать в полном одиночестве давно отучился. Это отвратительная ирония — возвращаться к жизни, от которой бежит, просто в другом городе. Масштабом поменьше. Данил не умеет справляться как-то иначе. Клуб хорош по меркам города, но так себе — по столичным. Диджеи крутят что-то морально устаревшее, девушки накрашены более агрессивно. Данил, пройдя фейс-контроль без каких либо проблем, отмечает, насколько здесь уныленько. Во всяком случае, трезвым. Он быстро заказывает себе выпивку, оперативно с ней расправляется. Внимательно осматривается и видит за диванчиками большую компанию. И, что самое главное, совершенно ему не знакомую. Поэтому он широко улыбается и двигается к этой компании. — Санёк! — перекрикивая музыку, обращается он к парню, сидящему в самом центре компании. — Санёк, ты что ли? Само собой, парень даже близко не Санёк. Хотя, попасть в точку Данил мог бы — у него ещё в классе было около пяти Саш. В их городе был бум какой-то на Александров и Алексеев. Но не попал так не попал, суть не в этом. Данил вливается на «ошибке», быстро со всеми знакомится, быстро становится своим. А потом расширяет компанию, подцепив пару девчонок у барной стойки, когда отваливается за дополнительной выпивкой. Это всё так просто, что выходит механически. И даже выпивка не позволяет по-настоящему расслабиться, отпустить себя и отдохнуть в относительно привычной обстановке. Клуб Данилу надоедает. От новых знакомых он узнаёт, что тут просто диджей сегодня унылый, а вот на следующей неделе из тура возвращается отличный, который просто виртуоз вертушек. Данил надеется, что они не преувеличивают, потому что музыка становится слишком однообразной даже для клубной. Он решает перенести вечеринку из формата глобальной в более локальную. Собирает новых приятелей по клубу и предлагает им отправиться к нему. Соглашаются не все, но небольшую компанию он себе набирает. И что там будет бухтеть Ленка, ему не интересно. По дороге до дома он ещё заворачивает в ларёк, где гарантированно продают алкоголь после десяти вечера. Затаривается, вручает закупки парням, имена которых особо и не помнит. Идёт во главе небольшой колонны. Пошатываясь, потому что немного всё-таки перебрал. Но останавливаться не собирается. И практически у самого своего поъезда видит сестру. И слышит её полный возмущения голос: — Да не буду я тебе ничего о нём говорить больше, Карим! Чего ты пристал ко мне? В голове у Данила клинит. К его сестре кто-то пристаёт! Да ещё и, судя по имени, какой-то мудила с какого-нибудь солнечного Еревана. Какой-то гордый овцеёб докапывается до его сестры. Данил приближается. И действительно видит рядом с сестрой какого-то щуплого и чернявого паренька. — Э, слышь, — обращается к нему Данил. — Ты чё к сестре моей пристаёшь, а? — Ой, ну приехали, — закатывает глаза Ленка. — Ты нажрался что ли, гоблин? На возмущённую сестру Данил внимания не обращает. Он не особенно соображает дальше своего надуманного. Шагает к чернявому, пихает его ладонью в грудь. — Я с тобой говорю, ёпта, — начинает откровенно бычить он. Парень отшагивает назад, нервно косится на Ленку. — Так, я, наверное, пойду, — бормочет он. — Куда ты, блять, пойдёшь, а? — Данил преграждает ему дорогу. Чернявый ниже его где-то на голову точно, если не больше. И выглядит хиловато. Опять же — в сравнении с самим Данилом. — Домой пойду, — говорит он. — Отойди, пожалуйста, с дороги? — Ты до сестры моей доебался, чебурек, бля, черномазый, — давит Данил. — Ты щас в медпункт поковыляешь, а не домой. — А я тебе говорила, что он козёл, — обращается совершенно спокойно к черномазому Ленка. — Отбитый нахрен гоблин. Дань, отъебись от человека... Погоди, эта вот делегация с тобой, что ли? — она обращает внимание на всю компанию Данила. — Только не говори, что ты их домой к нам тащишь. Ребят, расходимся! Пати капут! — Лен, блять, не лезь, — оборачивается на неё Данил. И чуть не упускает хачонка, попытавшегося было его обогнуть. — А с тобой я ещё не закончил, слышь. Он перехватывает черномазого за плечо. Ловит его откровенно озадаченный взгляд и больше не думает. Совершенно не думает, а вламывает прямо ему по лицу. Парень отшатывается, отходит на несколько шагов. Выдыхает от боли. Данил сжимает кулак снова, но на его руке тут же повисает сестра. — Охренел?! — орёт она. — Чего он тебе сделал? Карим, стой на месте, надо лёд приложить! Мы разговаривали просто, гоблин ты долбанутый! У Данила от этого информационного потока и криков практически над самым ухом голова начинает плыть. Он опускает руки, отмахивается от новых друзей. Обещает кому-то из девчонок обязательно перезвонить, хотя и не помнит, записывал ли номер. И наблюдает за тем, как его сестра деловито подлетает к черномазому Кариму, решительно цепляет его за руку, а потом тащит к их подъезду. На пороге она разворачивается к Данилу и, прямо глядя, говорит: — Значит, так, гоблин. Если ты ещё раз руку на него поднять попробуешь, я на тебя ментуру моментально вызову. Усёк? Дебил. Данилу остаётся только покачиваться и недоумённо моргать. Чего произошло вообще?

***

— Ну он же думал, что защищает тебя, — говорит Карим, прикладывая полотенце со льдом к глазу. — Это благородно. — Ни хрена он не думал, — отвечает Лена. — Он — пьяный козёл, который просто ищет проблем на свою жопу. Ему только предлог дай и... Она оборачивается на шаги у кухни. Карим смотрит из-за кухонной стойки поверх её плеча. Данил, покачиваясь, стоит в дверях. И глазеет на них двоих как-то абсолютно ошалело. Кариму сразу становится не комфортно. Именно поэтому он и не хотел после посиделок с одногруппниками идти провожать Лену прямо до подъезда. Ну, да, темно. Но от остановки до дома она дошла бы нормально. Вот как чувствовал, что какая-то такая ерунда произойдёт. Точнее, он предполагал, что Лена затащит его в гости, придумает, как уговорить. А там он уже столкнётся с Данилом, который окажется всяко недоволен его присутствием. И ведь, что характерно, Карима не пришлось бы долго уговаривать. Теперь он смотрит на пьяного в драбадан Данила и осознаёт, что кровь из ушей у него не идёт. Скорее всего, потому что такое личное «знакомство» вышло. Сразу переворачивающее с ног на голову все возможные фантазии, которыми Карим подпитывается. Данил за пределами фотографий и правда не букет с ромашками. Но Карим всё-таки надеялся, что со школы он как-то изменился не только внешне. И в лучшую сторону. Не хотел верить на слово Лене, ведь братско-сестринские отношения та ещё штука. Лена может просто любя Данила козлом и гоблином называть. Ведь правда? Карим не видит её лица, но прекрасно представляет, как губы сжались в тонкую полоску. — Так, а давай-ка ты отвалишься отсюда? — говорит Лена. И скрещивает руки на груди. Карим же аккуратненько съезжает с круглого стула. Пожалуй, ему достаточно прикладывания холодненького. Ему домой идти, маршрутку уже не поймать нормально. А там темно и опасно безо всяких Данилов. Карим планирует аккуратно свинтить, пока не попал во внезапную семейную драму Малышевых. — Чего, мне воды даже на своей кухне попить нельзя? — агрессивно отзывается Данил. — Пацан твой прав, — добавляет он обиженно. — Я думал, что защищаю тебя. — Во-первых, я сама могу о себе позаботиться, — говорит Лена. И оборачивается на Карима. — Сядь на место, ты никуда не идёшь. Домой только позвони, предупреди. Ну? Ты маршрутку не поймаешь. Карим вздыхает. Ему становится всё более неуютно, но он решает, что лучше не будет дёргаться. В конце концов, теперь он к выпадам Данила подготовлен. И в случае чего может среагировать. Попробовать среагировать. Ну, хотя бы по яйцам прописать, а потом забаррикадироваться до утра в комнате у Лены. — Во-вторых, — продолжает Лена, — Карим — не «мой пацан». Он свой собственный. — И она не в моём вкусе, — влезает Карим. — Мамой клянусь. Лена фыркает. — И, конечно же, в-третьих, — добавляет она, — перед тобой тут никто отчитываться не обязан. Данил смотрит на них. Расфокусированно как-то. И с очевидным подозрением. Но Лена абсолютно права — ни отчитываться, ни оправдываться. Даже если бы у них с Леной что-то было — она взрослая девочка, способная принимать собственные решения. Не основанные на расовых предрассудках её брата. — Кстати, — вспоминает Карим о расовых предрассудках, — я — русский. — Мамой клянёшься? — спрашивает Лена, оборачиваясь. — Типа того, — Карим откладывает полотенце со льдом на столешницу. — Но правда. Я тут родился. Честно, мне не очень-то хотелось это делать в России, лучше бы где-нибудь в Рио, но меня не особо спрашивали. Данил зависает с каменным лицом. Обрабатывает полученную информацию. А затем фыркает. — Ладно, он забавный, — говорит он. Кариму хочется съязвить дополнительно, но он прикусывает язык. Тут слишком непонятная атмосфера царит, чтобы каким-то образом её ещё больше нагнетать. Данил проходит мимо него к мойке под пристальным взглядом Лены. До Карима доносится смешанный запах алкоголя и какого-то терпкого парфюма. Он напрягается, потому что ему кажется, что это слишком близко. И что Данил сейчас ещё что-то себе надумает, а затем приложит Карима мордой об столешницу. Но ничего такого не происходит. Данил действительно просто наливает себе воды, выпивает её и, всё также пошатываясь, идёт на выход из кухни. Не прощается, ничего больше не говорит. Просто уходит. Карим переглядывается с Леной. Она выдыхает и садится с кухонную стойку. — Я не буду за него извиняться, — говорит она. — От него тоже не дождёшься. — Я понял, — кивает Карим. — Как же я надеюсь, что он не будет тут постоянно отираться, — добавляет Лена. — Особенно бухой. Он в детстве-то солнышком в окошке не был. А тут припёрся, блин, с Москвы. Милый, если это будет настоящим адом, ты же сбежишь со мной в закат? Она сгребает в обе руки руку Карима. И кукольно хлопает ресницами. Карим усмехается. У него наверняка к утру нальётся огромный фингал, о котором придётся врать родителям. Однако, он всё равно предпочёл бы сбежать куда-нибудь с Данилом. Хоть в закат, хоть на край света. Ну или просто рискнул бы всем, чтобы пощупать эти его мышцы под рубашкой. — Милая, — отзывается он, — я не пойду с тобой проситься в общагу. У него, конечно, так хлопать ресницами не получается. А из гостиной внезапно доносится брутальный пьяный храп. Лена с Каримом снова переглядываются. И в один голос начинают смеяться. — Последний рывок не удался, — комментирует Карим.