***
Башка у Данила с утра пораньше раскалывается только в путь. На кухню он буквально вползает. И видит там чернявого пацана с ярким фингалом под глазом, который спокойно наворачивает за кухонной стойкой хлопья с молоком. Зависает. Вспоминает. Не без удовольствия наблюдает за тем, как напрягается пацан, имя которого он даже вспомнить не может. — Слышь, джигит, ты на моём месте сидишь, — говорит Данил. Пацан выпрямляется, пытается сползти со стула. Данил же благосклонно машет рукой, мол, сиди, чего уж там. Он двигает к холодильнику, параллельно включает чайник. — Мои родители из Сирии, а не с Кавказа, — говорит пацан. — Так что, называть меня джигитом в корне неправильно. Данил оборачивается, косится на него. Отмечает, как крепко пацан держит ложку. До белеющих костяшек. Видимо, чтобы в случае чего сразу всадить её куда-нибудь кому-нибудь в глаз. Данил его винить не может. С утра с бодуном понимает, что был совершенно не прав. Правда, признаваться в этом вслух он отказывается. Он заливает себе чайный пакетик, выуживает из холодильника какую-то колбасу, добывает хлеб. И устраивается за кухонной стойкой напротив пацана. Которому хлопья явно становятся поперёк горла. — Ну не террористом же мне тебя называть, — говорит Данил. — Нет, — соглашается пацан. — Можно просто Каримом. И погружает ложку в размякшие хлопья. Что, вот так просто взял и страх потерял? Данилу хотелось бы возмутиться, но только теоретически. По правде сказать, его этот Карим совершенно не напрягает. Ни своим существованием, ни сидением на его привычном месте на кухне. У него в принципе давно нет никаких проблем с представителями малых народностей, пока они конкретно к нему не лезут. Всякие нохчи, бывает, лезут. А те, которые адекватные — есть и есть. В Москве пока жил, даже со многими адекватными общался, работал и вообще. Но похоже, что родной город будит в нём самые отвратительные порывы. И перед Каримом ему даже немного стыдно. Парень говорит на чистом русском, в ночи ещё, кажется, пытался отшучиваться, а теперь его даже поправляет. Выходит и правда не дикий абориген овечьих горных пастбищ. — Тебе это вот, наверное, помазать чем-то надо, — говорит Данил, глядя на синяк под глазом. — Аптечка у нас вроде в ванной, может, там что-то есть. — Я знаю, где у вас аптечка, — отвечает Карим. — Уже проверил, там нет ничего, что мне бы сейчас помогло. Я говорил Лене, что надо бы какую-то мазь закупить, но она меня не слушает никогда. — То есть, ты всё-таки с моей сестрой... — Нет, — Карим обрывает его очень резко. — Я с твоей сестрой дружу. С первого курса. Просто дружу, без позывов к осеменению. Да, так бывает. Я не в её вкусе, она не в моём. Ничего не было и не будет. Можешь не беспокоиться с моей стороны за чистоту вашего генофонда. Данил морщится. В голосе Карима отчётливо проявляется какая-то обиженная озлобленность. Явно не связанная конкретно с сестрой Данила. И благодаря этим ноткам в его голосе, Данил начинает ощущать себя так, словно он последний кусок говна. Это добавляется к головной боли и выливается в ещё более отвратительное состояние. — Я не имел ничего такого в виду, — говорит он тихо. — Вчера так вообще перебрал. — На суде это бы назвали отягчающим обстоятельством, — отвечает Карим, тоже понижая голос. — Слушай, ты какой-то зелёный. Тебе, может, от головы чего-нибудь принести? И смотрит на него Карим с каким-то очень странным и совершенно искренним беспокойством. Будто он последний настоящий святой, уже сорок раз простивший его и за мордобой, и за оскорбления. Это непривычно, а в привычном понимании Данила ещё и откровенно ненормально. Но от головы ему и правда что-то нужно. А к стулу прижало, любой лишний поворот отзывается похмельным эхом. Потому он молча кивает и наблюдает за тем, как Карим моментально выбирается из-за кухонной стойки, чтобы сходить за аптечкой и спасти обидчика своего живительным обезболом. Это одновременно и очень странно, и удивительно приятно.***
Виктор успевает забыть о том, что столкнулся с одной из своих студенток в спортзале. Пока не выходит из самого здания спортивного клуба. Он поправляет сумку с тренировочной одеждой и кроссовками на плече, вдыхает свежий уличный воздух. И снова видит эту девочку. Девочка увлечённо разговаривает по телефону, стоя прямо у дверей. Точнее, очень заливисто и натянуто смеётся, словно вынуждена это делать. Виктор кивает ей, просто потому что узнаёт. И двигается в сторону своего дома. — Ой, Виктор Сергеич! — обращается к нему девочка. — Погодите! Как здорово, что я с вами вот так снова столкнулась. Виктор притормаживает, оборачивается на неё. Девочка прижимает смартфон к груди и широко ему улыбается. Чуть менее натянуто, но всё равно с очевидными потугами. Может, ей кажется, что она великая притворщица? Или её просто с самого детства приучили постоянно улыбаться и что-то из себя изображать? Не исключено и что Виктор теперь видит вокруг только фальшь, потому что отказывается воспринимать что-то настоящее после смерти жены. Малышева — Виктор вспоминает фамилию. Не может, правда, точно вспомнить имя. Он ещё не успел выучить всех своих студентов. Да и вряд ли вообще сможет, кроме как условно в лицо. Их слишком много на разных курсах. Хотя, Малышеву он в целом помнит. Потому что на всех парах она слишком много отвлекается. Трещит с пареньком, с которым рядом сидит. Печатает что-то в телефоне, явно не связанное с темой лекции. Виктор готов уже сейчас предсказать её поведение на всех практических работах и экзаменах. Будет улыбаться, пытаться его обаять и, конечно же, ничего не выучит. Зачем, когда есть кукольное личико и пушистые ресницы? — У меня есть вопросы по социологической выборке, — говорит Малышева. — Да, я понимаю, что всё может подождать до понедельника. Но раз уж мы с вами так удачно столкнулись. Вы же не против? Просто я могу, если что, вам все вопросы в контакте задать. Если вы торопитесь. — Тороплюсь, — отвечает Виктор. — Простите, мне ещё дочь нужно к репетитору отвести. — А если я вам напишу? — Пишите, — соглашается он. — Постараюсь ответить как можно оперативнее. Улыбка Малышевой становится ещё более широкой и натянутой. — Спасибо, Виктор Сергеич, — говорит она. — Очень здорово наконец-то поработать с преподавателем социологии, не считающим, что социальные сети от лукавого. Наш предыдущий воспринимал исключительно живые опросы и не доверял машинной обработке данных. — Я наслышан, — кивает Виктор. — Когда я у него учился, это, конечно, было более актуально. — Вы тоже у него учились? — Малышева вскидывает брови. — Вот уж повезло так повезло. — Да. Я пойду, всё-таки. Напишите мне свои вопросы обязательно, буду рад разъяснить. — Конечно, конечно. Простите, что так вас задерживаю. Виктор кивает и отворачивается от неё. Очень навязчивая девушка. Слишком цепляется за любую нить разговора. Скорее всего далеко пойдёт с такой цепкостью. Но у Виктора моральных ресурсов на такую активную и цепкую даму сейчас нет. Время при этом есть, к репетитору дочь вести только вечером. И то не факт: нанятая преподавательница английского, к которой он водит дочь, то и дело отменяет занятия из-за каких-то своих домашних бедламов и натуральных трагедий. Виктор её не винит. У него вон тоже год не задался. Причём далеко не первый. Просто это вынуждает задумываться о поиске нового репетитора. По идее, он сам бы мог натаскать, да только дочь на практике гораздо лучше воспринимает уроки от чужих людей, а не от него. Может, стоит кого-то из студентов попробовать привлечь? Им наверняка лишние деньги лишними не будут. Тем более что много платить со всеми тратами и долгами по лечению жены с прошлого года он не в состоянии. Студенты же вряд ли попросят слишком много, особенно у преподавателя. Нехорошо пользоваться служебным положением, но хуже будет только деньги с них за зачёты брать. Чего он делать преимущественно не собирается, если только совсем не припечёт. А сделать поблажку студенту или студентке за помощь с занятиями его дочери — почему бы и нет? Об этом стоит подумать. Вон ту же Малышеву спросить про языковой уровень, чтобы глазами так усиленно не хлопала, когда придёт время сессии. Но это всё потом. Когда он дойдёт до дома, отгородится от внешнего мира и переведёт дух прежде, чем начнёт снова с кем-то о чём-то общаться.***
— Твой брат меня ненавидит, — вместо «привет» говорит Лене Карим, когда утром понедельника встречает её в университете. — Вау, — отзывается Лена. — Ещё на прошлой неделе ты утверждал, что о нём вообще не думал. А теперь с утра пораньше нагружаешь страданиями о том, что он тебя ненавидит? — Я и не думал, — говорит Карим. И на некоторое время подвисает. Ну, ему правда было очень важно об этом сообщить. — Просто мне не нравится, когда меня ненавидят без причин. Но суть не в этом. Я как-нибудь переживу. — Уж постарайся, — кивает Лена. — Но и приходить к тебе я постараюсь поменьше, — высказывается он. — Понимаешь, я не хочу лишний раз его бесить своим присутствием. Мне не нравится эта нездоровая атмосфера. Лена останавливается посреди коридора. Сжимает губы, оборачивается на Карима. Он сразу начинает ощущать себя так, словно провинился в чём-то, а теперь его за это отчитают. Но не предупредить он тоже не мог. Лучше сразу сказать, что не хочет лишний раз пересекаться с Данилом, чем пытаться придумывать оправдания. Лена его слишком хорошо знает, чтобы не раскусить в два счёта. — Глупости не говори, — обращается к нему Лена. — Ты не обязан чувствовать себя в его присутствии лишним или каким-то неправильным, не знаю. Тебя вообще никак не касаются его тараканы. Его ксенофобия — его проблемы. И я более чем уверена, что он на тебя никак больше не дёрнется. А если попробует, то... — она задумывается буквально на пару мгновений. — То я ему в кофейник свой окровавленный тампон окуну. И когда он выпьет кофейку, уже расскажу. — Фу, — морщится Карим. — Это должно быть запрещено какой-нибудь Женевской конвенцией. — Нет, — мотает головой Лена. — Это таких, как он надо запрещать. А ты сегодня после пар всё равно поедешь ко мне. Карим вздыхает. Ладно, он планирует снова в какой-то момент вернуться к этому разговору позже. Потому что и правда не сможет долго находиться в присутствии человека, которому так сильно не нравится. Любой другой его бы совершенно не парил. Но Данил для него оказывается эдакой священной коровой, которую тревожить лишний раз нельзя. Кариму остаётся надеяться на то, что это в какой-то момент пройдёт. Только пока он со своими смешанными чувствами ничего поделать не может, кроме как решительно от Данила оградиться. И его не нервировать, и самому не страдать. Лена цепляет его под руку. Видимо, чтобы прямо сейчас не сбежал никуда. Что ж, он так и думал, что первая попытка провалится. Значит, агония немного протянется. Ведь даже если в моменты, когда Карим будет зависать у Малышевых, Данила не будет, от его незримого присутствия теперь всё равно не получится избавиться.***
Данилу скучно. Он пытается развлекать себя по-всякому. То часами сидит и смотрит бессмысленные видео с планшета, то пытается переиграть во все игры, которые только находит дома. Даже разгребает весь свой хлам в комнате и выкидывает к чертям большую часть этого хлама. Созванивается с девчонкой из клуба, номер которой, как оказалось, записал. Встречается с ней за кофе, зависает с её приятелями в боулинге, снова пьёт. И понимает, насколько же ему скучно. Насколько больше не доставляют удовольствие привычные развлечения. И насколько осточертел этот человеческий поток. У Данила начинается самый настоящий кризис. Он не знает, чем себя занять и с кем связаться, чтобы спрятаться от бессмысленности своего существования. Данил проводит кучу времени в социальных сетях, переписываясь совершенно ни о чём с людьми, которые ему не интересны. И которым очевидно не интересен он. Даже получает предложение о сотрудничестве от какого-то нового раскручивающегося клуба на другом конце города. Стандартная тема — ты тусуешься, хорошо отзываешься, постишь фотографии из клуба по социальным сетям, при этом получая за это на мороженое. Данил вздыхает и пишет, что на данный момент не рассматривает предложения о сотрудничестве, спасибо, до свидания. А потом понимает, что в какой-то момент всё-таки придётся, потому что у него нет никаких других перспектив. Растрачивать же полностью накопления ему не хочется. Конечно, он может устраивать свои вечеринки. Подвизаться под какой-нибудь клуб и помогать в раскрутке не только рекламой, но и организацией. Данил уверен в том, что его и возьмут, да и сам он справится. Он в клубе уже видел всё, что надо бы исправить до столичного уровня, чтобы тусовка не казалась сельской дискотекой. Прийти и продать себя он сможет точно. Другое дело — его это не волнует. Вообще никак не трогает. Он понимает, что может. И что в какой-то момент придётся. Но совершенно этого не хочет. Устал, кризис, всё. Данил просматривает чаты с перепиской и осознаёт, что у него, вообще-то, миллионы знакомых, но так и не сложилось ни с кем прямо близости. Такой, какую он мимолётом увидел у сестры с этим её сирийским приятелем. За него никогда и никто не впишется. И таблетку от головы не принесёт. Данил даже находит этого пацана в друзьях у сестры. Заходит на его страницу, просматривает скудное количество фотографий. Потом обнаруживает, что в инстаграме у его сестры снимков с Каримом из университета гораздо больше, чем на его собственной странице. На личной странице он постит какие-то дохрена серьёзные фотографии на аватарки. И даже если улыбается, то сдержанно. В инстаграме у Ленки — другой человек. Улыбчивый и очень славный. При более внимательном рассмотрении Данил даже не понимает, как вообще мог человека с явно арабской внешностью перепутать с каким-нибудь чеченом или кавказцем. У Карима приятные арабские черты лица. И очень обаятельная улыбка. Ему повезло обзавестись Ленкой, а ей — им. И Данилу даже завидно, потому что он на такие крепкие дружеские отношения совершенно не способен. Не исключено, что это из-за неумения выбирать людей в своё окружение. Это никогда не было ему по силам. Он отвечает на пришедшее сообщение в одном чате, переключается на другой. Пока его сестра упорно учится и, очевидно, знает, что делать со своей жизнью, он отправляет малознакомым людям бессмысленные наборы эмоджи, разлагаясь в цифровом пространстве.***
В контакте Лена переписывается с Виктором Сергеичем на протяжении всех выходных. Исключительно на учебные темы. Она убивает сразу двух зайцев — и разбирается в вопросах, которые ей действительно по предмету были непонятны, и пытается примелькаться новому преподавателю. Ничего нового о нём она не узнаёт, но время в сети проводит приятно и с пользой. Объясняет всё Виктор грамотно и понятно. Лена информацию быстро подхватывает. И жалуется на то, что в учебниках всё как-то не для людей написано. С чем преподаватель даже соглашается. «Если бы учебники писались просто и понятно, у меня бы не было работы», — пишет он. Лена в ответ отправляет смайлик. В понедельник после социологии она получает сообщение от Виктора. Сразу же, не успев выйти из аудитории. Он просит её задержаться. Она, конечно же, машет рукой девчонкам и Кариму. И остаётся. Лене любопытно. Конечно, она понимает, что ждать каких-то активных действий от него бессмысленно. Но Лена не имела бы ничего против. Уж очень он выделяется своей взрослой мужественной привлекательностью на фоне как остального преподавательского состава, так и студентов. — Вы что-то хотели? — спрашивает она, подходя к нему, когда за последним студентом закрываются двери. — Да, — кивает он. — Хотел спросить, как у вас с английским дела обстоят. — Неплохо, — пожимает плечами Лена. — Понимаю, говорю, пишу. Хотела после школы куда-нибудь за рубеж учиться, но не прошла. Английский зубрила только так. А что? — Вас подработка не интересует? Лена удивлённо вскидывает брови. Выслушивает предложение о репетиторстве с его дочерью. Моментально соглашается. И также моментально переключается на английский в разговоре, чтобы дать понять Виктору, что у неё с языком действительно всё хорошо. Акцент, конечно, из-за отсутствия практики ужасный, но в остальном — никаких проблем. Преимущественно. Половину правил она совершенно не помнит, но не имеет ничего против того, чтобы заново повторить. Виктор предлагает списаться на тему времени и оплаты, добавляет, что будет на первых занятиях присутствовать, чтобы оценить преподавательские возможности Лены. Она соглашается абсолютно на всё. Ей же лучше — они и правда, оказывается, живут не слишком далеко друг от друга. Можно как к нему домой прийти, так и его с дочерью к себе позвать. Когда гоблина-брата дома не будет, само собой. Лучше даже так. Лена не уверена в том, что готова знакомиться ещё и с его женой. Из аудитории она вылетает пулей. Ей нужно срочно поделиться такими новостями с Каримом. Его она находит между лестничными пролётами на широком подоконнике. В компании Оли Абрамовой. Которая смотрит на Карима так, как сам Карим — на фотографии Даньки. — Да вся система эстетической хирургии — тот ещё цугундер, — рассуждает Карим. — Только начинается он в голове. — Стоит тебя оставить на пятнадцать минут, — вздыхает Лена, — как ты лезешь на какой-то броневик. Она садится как раз между Каримом и Олей на подоконник, бессовестно втискиваясь. Оля моментально отсаживается чуть подальше. Лене нравится то, что в ней чувствуют конкурентку. Даже несмотря на то, что таковой она не является, потому что конкурировать тут им, женщинам, не в чем. — Оля просто напомнила мне, что я хотел рассказать о заблуждениях по половому созреванию и моральному взрослению, — говорит Карим. — И тебя понесло, — кивает головой Лена. — Он у нас особенный, — добавляет она, обращаясь уже к Оле. — У него от морального взросления до эстетической хирургии один аргумент. И мне с ним надо поговорить. Как бы ей не хотелось послушать дивную лекцию от диванного теоретика Карима, как бы не тянуло немного позлить Олю, а не до этого всего. У неё такие новости, которые по местным масштабам могут сойти за сенсацию. Поэтому Лена дожидается, когда Оля уйдёт подальше, а затем хлопает Карима по плечу и сообщает: — Ты не поверишь, что сейчас произошло. — Скорее всего не догадаюсь, — хмыкает Карим. И, конечно, весь обращается в слух.***
Карим ютится на самом углу дивана, когда в гостиную вваливается Данил. В его присутствии он сразу начинает ощущать себя совершенно неуютно. Особенно когда Данил падает на середину дивана, расставляет ноги в разные стороны и тянется за пультом от телевизора. — Эй, гоблин, — шипит на него Лена, сидящая на кресле. — Мы, вообще-то, занимаемся тут. Если ты не заметил. — Ты играешь? — спрашивает Данил Карима, игнорируя сестру. Он как раз берёт с нижней полки столика геймпад, чтобы запустить приставку. — Мы занимаемся, алё, — давит Лена. — Отстань от него. Карим выпрямляется, откладывает на журнальный столик свою тетрадку с конспектами. — Играю, — говорит он. — Меня кампания в Дьябле подзадолбала, — говорит Данил. — Запускаю мультиплеер? — Запускай, — пожимает плечами Карим. — Лен, мы можем прерваться же. Ты вон зеваешь сидишь. — Ты не обязан, — говорит Лена тихо. — Он тебе не сделает ничего, если ты откажешься с ним играть. — Я сам хочу, — отвечает Карим. — Я тоже устал от этого всего. Мозг кипит. Данил улыбается, обнажая ровные зубы. Слишком ровные для простого человека. Видимо, пока работал в модельном бизнесе, сделал. Слишком ровные, слишком белые. И ямочки на щеках у него дополняют всё это вот, которое «слишком». Но Карим в глубине души только рад такому мучению. Узнает Данила получше и точно разочаруется. А увлекаться только внешностью человека, который рядом, он не сможет. Он не настолько поверхностный. Значит, перестанет залипать и решит целую одну свою проблему. Или наоборот — узнает лучше и опустится на ещё большее дно. Карим поворачивает голову, смотрит на Данила с ответной улыбкой. Лена подозрительно щурится. Затем всплескивает руками, откладывает свой учебник и поднимается. — Свистнешь, как наиграетесь, — говорит она. — Я у себя буду. Карим кивает. Данил провожает её коротким взглядом. — Пиздец она злая сегодня, — комментирует он. — Те дни календаря пришли? — Если б я знал, — пожимает плечами Карим, вытаскивая второй геймпад. — А вообще, люди могут быть злыми и без всяких тех дней, если ты не в курсе. Это очень узкий взгляд на женские эмоции. Шовинистический даже. — А ты зануда, да? — Нет. Просто это не первое, что нужно предполагать, когда женщина злая. Может, ты её просто бесишь. — А я бешу? — Я не знаю. Ты можешь сам у неё спросить. И про те дни, и про то, бесишь ли ты её. Я же не передатчик. — И всё-таки зануда. Или я тебя бешу? — Ты так сильно хочешь бесить кого-то? — Ты вообще сириец или еврей? — А у тебя таки проблемы с евреями? Данил фыркает. Косится на Карима с улыбкой. Ладно, с ним на самом деле рядом находиться не настолько сложно, как казалось поначалу. Карим не краснеет, не лопается, не возбуждается с полуслова. То есть, ничего страшного в том, чтобы вот так посидеть и поиграть в Diablo с Данилом, о котором ещё со школы мечтал, нету. Да, в школе он бы никогда не поверил, что будет вот так сидеть с ним и рубиться в плейстейшн. С персональными богами не играют в приставку. — Вообще, у меня гражданство российское с рождения, — добавляет Карим. — Я же тебе говорил? Я тут родился, тут вырос. И в Сирию в жизни не сунусь. У меня инстинкт самосохранения есть. Я для местных буду таким же чужаком, как ты или Лена. — И климат там другой, — говорит Данил. — Именно, — подтверждает Карим. — Так какой из меня сириец, если я не выживу в Сирии? — Расовый, — хмыкает Данил. — Ладно, теперь ты меня уел. Карим чуть отползает от края дивана, чтобы устроиться более удобно. Раскованнее, раз уж у него с Данилом складывается вполне себе непринуждённый разговор под мультиплеерный режим в Diablo. Они сидят и рубятся в Дьяблу, переговариваясь о совершенно не значащих вещах. Так увлекаются, что Лена сама вылезает, не дождавшись, когда её позовут. Карим отвлекается от игры только на момент, чтобы кивнуть ей. — Я, кстати, вспомнил, во что ещё давно хотел поиграть, — говорит Карим Данилу. — Записывай, — кивает Данил. И ставит игру на паузу. Карим лезет в свою учебную тетрадь, чтобы записать название игры. В процессе они уже решили составить список парных, в которые хотели бы зарубиться. Он отмечает, что Лена падает в кресло и закатывает глаза. — Дань, ну это несерьёзно, — говорит она. — Сначала ты уводил у меня подружек, а теперь лучшего друга оккупируешь. За что ты меня так ненавидишь? — С детства мечтал быть единственным ребёнком. Карим, не закрывай тетрадку, я ещё вспомнил одну игру. — Ясно, — говорит Лена. — Вам по десять. — Не, — мотает головой Карим. — Мне десять, ему двенадцать. Он косится на Данила и слишком отчётливо понимает, насколько рад перспективе проводить с ним больше времени. Это неправильно, конечно. Он должен сопротивляться такому искушению. Но всего одна игра сближает так, что от перспективы не отказаться. Страшно только, что из-за красивой фантазии пробирается настоящий парень, который начинает Кариму нравиться не меньше, чем эта самая фантазия.