Тени. Разум

      Женя открыл дверь квартиры и впустил сквозняк. Бросив ключи на тумбочку, он потянулся, стащил с себя свитер вместе с футболкой и кинул их прямо на пол. На ходу снимая носки, Женя зашел в свою комнату. Перед уходом он наводил порядок, поэтому царящий бардак был достоин воспевания в эпосе. Вещи были раскиданы, словно их доставили сюда самосвалом, зато все шкафы, полки и тумбы сверкали стерильной чистотой, а на частично вымытом подоконнике тухла мокрая тряпка. Женя с грустью посмотрел на кровать, заваленную мятыми распечатками, картами, советскими справочниками, проводами и торчащей из-под всего этого одеждой. Задумчиво шмыгнув носом, он отправился спать на диван в гостиную.       Уходя из дома, он был преисполнен сил и желания веселиться, галопом перемещаясь из одной шумной компании в другую. Сентябрь в Питере всегда был насыщен событиями: выставки, фестивали, вечеринки с участием кого-нибудь культового и широкоизвестного в узких кругах шли одна за другой. Еще на исходе первого вечера в этом тусовочном марафоне Женя верил, что не захочет возвращаться домой как минимум сотню лет и сможет прекрасно восстанавливать силы мелкими перерывами на сон, сворачиваясь клубком где-нибудь за диваном в очередном отчаянно напоминающем бомжатник арт-пространстве. Как оказалось, он серьезно переоценил свои способности. Не прошло и недели, а Женя притащился домой в объятия теплого пледика с одним-единственным желанием — побыть одному в тишине.       Женя окуклился в пыльный флис и, предвкушая блаженство, лег. Блаженство не торопилось давать о себе знать. Женя нахмурился и, не открывая глаза, перевернулся. Потом еще, но уютно устроиться никак не получалось. Собственный скелет казался на редкость неудобным. Ко всему прочему, ему стало прямо необходимо именно вот сейчас подсчитать, сколько времени он гулял. День и ночь слились в единое целое, а память отчаянно путалась в показаниях.       Двое суток? Или уже третьи подходили к концу?       Сначала был подвальный клуб, потом еще один, потом дворы-колодцы Центрального района с подающими надежду поэтами, где он разбил одному из подающих надежду губу, отстаивая честь то ли Цветаевой, то ли Берджеса… Крыши… Женя начал потихоньку засыпать.       Воспоминания сменились чудаковатыми образами, переходящими в красочный бред, и вот-вот должен был наступить сон, но по закону всемирной подлости зазвонил телефон. Жене показалось, что сейчас он звучит особенно противно и дело отнюдь не в его восприятии, а в настырности звонящего, которая каким-то образом влияла на технику. Человек на том конце провода явно не хотел сдаваться и намеревался поднять Женю, даже если бы он был мертвым. Кто бы мог подумать, что милая восьмибитная мелодия способна так раздражать. В итоге Женя сдался и, матеря все на свете, поскакал отвечать.       Звонила Юля. Она сочно хлюпала носом и просила забрать ее из школы. Она с кем-то не поладила, попала на ковер к директору, где все против нее. Сестра так ревела, что подробнее объяснить ничего не смогла. В ее речи было столько подвываний и шмыганья, что Женя почувствовал, как сопли вытекают через провод ему на руку. Положив трубку, он машинально вытер «испачканную» ладонь о джинсы и поплелся одеваться.       Школа была вполне обычная, Женя сам ее закончил, а Юля только-только перевелась. Обучали там на вполне достойном уровне, но тем не менее почти каждый, кто узнавал о месте, где училась Юля раньше, недоуменно вопрошал: как она могла сменить великолепную Академию балета на это дно.       Женя подошел к зданию и сердито скрестил руки, сверля взглядом бордовые стены. Многие выпускники мечтают навестить школу, подъехав к ней на шикарной машине, и передать привет директору, в мечтах Жени это был заправленный до отказа бензовоз. О да, привет был бы поистине пламенный.       Женя заглянул в нужное окно и сразу увидел каштановый затылок сестры, судя по тому, как дергался вверх-вниз хвост, она усердно кивала, с чем-то соглашаясь. Юля обладала упрямством тысячи ослов, поэтому у Жени даже глаз задергался, когда он представил, каким образом ее сумели заставить признать вину. Напротив Юли сидела тетка лет сорока, она активно жестикулировала, тыкая в Юлю пальцем. В этих движениях отчетливо читалась десятилетняя школа склок и разборок за овощным прилавком. Против такого даже самая наглая девочка-подросток была бессильна. Тетка совсем разошлась и, судя по тому, как стала разевать рот, перешла на крик.       — Проститутка! — донесся сквозь стекло обрывок фразы.       Женя не хотел врываться в кабинет директора подобно урагану. Он хотел спокойно зайти, вежливо поздороваться, быстро узнать, что случилось, и, отмазавшись какой-нибудь дежурной фразой, увести сестру из этих застенков. Он даже не собирался обмениваться с директором колкостями, хотя очень хотелось — во-первых, он-то уже выпустился, а Юле еще предстоит здесь экзамены сдавать, во-вторых, он не хотел выглядеть истеричной бабой в собственных глазах. Благородная снисходительная вежливость — вот правильная модель поведения для достойного пацана. Разумеется, все сложилось совсем не так.       Идя по коридору, Женя так задумался, подбирая фразы к предстоящему благородному и снисходительному разговору, что совсем вылетел из реальности. Он вломился в кабинет без стука, вдобавок не рассчитал силы, и дверь резко распахнулась, с грохотом ударившись о стену. Присутствующие замолчали и синхронно повернулись к Жене, орущая тетка так и не закрыла рот. В этот драматичный момент с улицы донесся крик дворника деда Васи:       — Ебони-и-и-сь!       И залаяла собака. Было не понять, добавило это трагичности появлению, как если бы за окном сверкнула молния, или, наоборот, свело весь пафос на нет, но появился Женя эффектно.       Первой из ступора вышла Юля. Она была невообразимо заплаканной, а нос от бесконечного вытирания платком приобрел пунцовый цвет и шелушился. Юля увидела брата и сразу просияла. Женщина рядом с ней наконец закрыла рот и вопросительно посмотрела на педагогов. Их было трое. Завуча по воспитательной работе и директрису Женя знал, а третью женщину, самую молодую из них, по всей логике классную руководительницу, видел впервые. Он предположил, что она пришла работать в школу не так давно и он ее просто не застал.       — Евгений? — недоумение на лице директрисы сменилось узнаванием. Она явно пыталась понять, что он тут забыл. Женя до самого выпуска регулярно мотал нервы всему педсоставу, и она хорошо его помнила.       — Я за сестрой, — Женя махнул рукой в сторону Юли.       Директриса нахмурилась, но быстро догадалась, что к чему, и понимающе закивала:       — Точно. Ивановский… — она протянула их с сестрой общую фамилию. — Мы даже и не подумали, что вы родственники.       Люди всегда удивлялись, когда узнавали, что Женя и Юля — родные брат и сестра, несмотря даже на выраженные фамильные черты. Оба были худыми и высокими, с одинаково густыми темными волосами, светлой кожей, поразительно похожими, правильными лицами и одинаковым острым подбородком. Женя предполагал, что людей сбивает разница характеров: Юля при всем своем сволочизме отличалась целеустремленностью и дисциплиной, а Женя любил сравнивать себя с везучим говном, которое просто попало в нужное течение и теперь его несет по живописным пейзажам жизни.       — И как твои дела? Учишься? Работаешь? — директриса продолжила вести приторно светский диалог. «Ну, давай, расскажи нам, как ты, невзирая на наши прогнозы, добился успеха! Что? Не добился? Кто бы мог подумать», — читалось в чуть заметной ухмылке.       — Ни то, ни другое, — ответил Женя, пытаясь сделать вызов в голосе менее очевидным.       «Я, как и прежде, маргинальная сволота и ничуть не жалею. А вы можете идти в задницу. Даже будучи бомжем, я проживу жизнь интереснее, чем вы…» — Женя погрузился во внутренний монолог, рискуя совсем захлебнуться рефлексией и зависнуть, а тем временем завуч обратилась к Юле:       — Мы же просили позвать родителей, — «только не говори, что из-за тебя мне придется здесь до вечера торчать».       — Они в Азии, будут дома только через три дня… Но вот брат пришел, он совершеннолетний.       — Очень нужно нам с твоим братом общаться, — фыркнула учительница и устало посмотрела на Женю. — Это правда?       — Мне уже двадцать! — вырвавшись из лабиринта собственных мыслей, Женя попытался поймать нить разговора.       — Да не про совершеннолетие! — завуч закатила глаза. — Родители ваши когда вернутся?       — Дня через три… А в чем, собственно, проблема? Что моя сестра натворила такого, что ее нельзя просто отчитать и отпустить домой с записью в дневнике?       — Дневник, видимо, никто не проверяет. Если бы сразу знали, что ты ее брат, то даже время бы не тратили, — вздохнула директриса и начала протирать очки.       — Ну, блин, я передам маме с папой… Так что стряслось? — Женя взглянул на Юлю, которая подозрительно скуксилась.       Классная руководительница облизнула губы, развела руками, как бы говоря, что у нее нет другого выбора, кроме как смириться с тем, что родители не придут, и жестом велела Жене сесть.       — Передай родителям, что твоя сестра устроила травлю однокласснице и довела ее до нервного срыва, — она кивнула в сторону чуть правее от женщины, которая кричала на Юлю.       Только теперь Женя увидел, что там сидит еще одна ученица — прыщавая, полненькая и сутулая. Она была довольно непривлекательной и неприметной, как старый дорожный знак в кустах. Ей было лет пятнадцать, но полнота, грозившая через пару лет превратиться в полноценное ожирение, позволяла легко принять ее за рано обабившуюся взрослую женщину. Модное среди ее ровесниц платье в духе учениц католической школы смотрелось как дачный халат, для полноты образа не хватало только огромной хозяйственной сумки с торчащими стрелками зеленого лука. Красивые светлые волосы — ее главное достоинство — и те были подрезаны под каре.       Женщина рядом, судя по всему, была ее мамой. Женя дал бы ей лет сорок пять или больше. Она казалась старше из-за заплывшей фигуры и устаревшей лет десять назад прически, жуткой конструкции из начесанных коротких волос, залитых лаком.       — В смысле, травлю? — Женя невольно обернулся на вторую девочку. Таких в школе всегда травят. Женя лишь надеялся, что девочка уже была столь зашуганной и это не Юля ее довела. Юля, конечно, могла, но не за три же недели.       — В прямом, — учительница сложила руки на груди и посмотрела профессиональным особо серьезным взлядом.       — А конкретнее нельзя?       — Конкретнее?! — вмешалась мама девочки, по новой закипая от гнева. Женя зацепился взглядом за ее шею, усыпанную папилломами, которые давно пора было бы свести. — Прямые оскорбления, например!       Папилломы были действительно кошмарными: очень крупными и очень выпуклыми, словно головы вылезающих червей. На шее висели несколько цепочек и терлись о них. Женю даже перекосило от отвращения. «Почему она их не удалит? Волосы в эту херню же она укладывает, значит, пытается следить за собой, так почему бы не убрать эту гадость с шеи?» Женя подумал, что, с одной стороны, ей можно дать визитку матери, с другой, он почему-то не хотел, чтобы его мама подходила к этим штукам даже на пушечный выстрел.       — Я всего лишь сказала, что считаю ее жирной и стремной, — с появлением брата Юля осмелела и начала задираться. — Настолько жирной и стремной, что не хочу сидеть за одной партой, так как считаю, что могу заразиться.       Девочка всхлипнула, пытаясь подавить рвущиеся рыдания, и сжалась, словно ожидая пинка.       «Да еб вашу мать! Юля! Зараза!» — в мыслях заругался Женя, а вслух бодро сказал:       — Ну вот! Это не оскорбление, а сугубо личное мнение. Она же не подала это как констатацию факта, — он оглядел педагогов и понял, что лучше валить, пока они не пришли в себя от такой наглости. — Я передам родителям, что вы их вызывали. Юля, пойдем!       Женя сорвался со стула и стремительно потащил сестру к выходу.       — И вы вот так это оставите?! — возмутилась мама обиженной девочки. — Вы завуч по воспитательной работе или кто?!       Женя выпихнул сестру и следом сам юркнул за дверь. Ему показалось, что эта женщина прошла за ним, он почти физически почувствовал, как на затылок легла тень, но, обернувшись, увидел, что та стоит у стола директрисы, с ненавистью смотрит им вслед, только идти никуда не собирается. Жене стало так неуютно, что он задержал дыхание, как если бы в воздух попала отрава. Он схватил Юлю за локоть и как можно быстрее рванул к выходу.       На улице похолодало и моросил мелкий дождик, смывая остатки нелепого и ложного весеннего запаха.       Только когда тяжелая дверь школы захлопнулась за спиной, Женя вдохнул полной грудью и отпустил руку сестры. Юля поморщилась, потирая плечо, достала сигареты и спустилась с крыльца.       — Ну, ты здесь жить собрался? — спросила она, щуря глаз от едкого дыма.       Женя поплелся по ступенькам.       — И нахера ты ее довела? Она тебе где-то дорогу перешла?       — Она меня просто бесит, — Юля чуть поморщила нос. Судя по непроходящей красноте, кожа на нем ответит знатным раздражением на слезно-платочную экзекуцию.       — Юль, че за хрень? Это же не повод над людьми издеваться!       — Что? Совесть отросла, или ты старую из ломбарда выкупил? — хмыкнула Юля и выдохнула дым брату в лицо.       — Совесть-хуевесть… Ты злишься, что тебя из академии выперли, и отыгрываешься на той, кто тебе сделать ничего не может. Это пиздец зашкварно!       — У… Какое тонкое знание психологии, — Юля изобразила театрально переигранное восхищение. — Тебя этому в универе научили? Ах… как же, забыла, ты не учишься!       Повисла пауза. Юля сначала с вызовом смотрела на брата, но Женя лишь скептично изогнул бровь, и она замялась.       — Ну? Сцедила яд? Полегчало?       — Полегчало. Обменяться любезностями с братом бесценно, — чуть улыбнулась Юля и стряхнула пепел.       — Тебе ее не жалко?       — А сфига ли я должна ее жалеть? Жалеют больных, а она вполне здорова и сама довела себя до состояния обветренного чмо. Если ей лень пробежаться с утра или сделать что-то со своими прыщами, то почему я не могу ткнуть ее в это носом. И вот не смей мне втирать бодипозитивный бред «все равны, и все прекрасны такими, какими их создала природа… Бла-бла-бла», ты сам стремных жирух не переносишь, а мне уже прочитали эту лекцию. Я не обламываюсь следить за собой, и ты тоже, а ей походу лень, так почему на это надо закрывать глаза?       Женя открыл рот и поднял указательный палец, чтобы возразить, и застыл. Ему нужна была пауза придумать контраргумент. Юля уже победоносно ухмыльнулась, видя, как брат пасует, но Женя все же сумел придумать, что ответить:       — Можно сказать «сама виновата» взрослой тетке, но она еще мелкая. То, как и ты, и она, и все ваши одноклассники выглядите, зависит от родителей. Мы с тобой прыщами не страдали, потому что наша мама косметолог, и это отец нас по спортшколам гонял, и это они нудели о правильном питании. А ее маму ты видела? Думаешь, такие тетки способны объяснить, что нельзя мешать жиры с углеводами? Я не учусь в универе на психолога, но могу поспорить, что когда эта твоя одноклассница за ужином отказывается от десятой булки с маслом, ее мамаша смеется и говорит, что в ее возрасте все идет в рост.       — Мда… Стремная тетка… — к радости Жени сестра все же задумалась.       — Одни папилломы чего стоят, — Женя брезгливо передернул плечами, вспомнив усеянную ими шею.       — Папилломы? — Юля удивленно подняла брови.       — Ну да, у нее вся шея в них. Ты не заметила их, что ли?       Юля отрицательно покачала головой и хотела что-то ответить, но изменилась в лице.       — Черт! Русичка, — она со скоростью молнии всучила недокуренный бычок Жене и успела как раз вовремя.       — Молодой человек, на территории школы запрещено курить, — раздался за спиной женский голос.       — Да, все полицейские города уже спешат оштрафовать меня. Прямо землю трясет от… — хмыкнул Женя и повернулся, — топота…       «Русичка» выглядела лет на двадцать пять, не больше. У нее были густые рыжевато-каштановые волосы по плечи, пухлые губы, а затянутый на поясе бежевый плащ демонстрировал очень-очень тонкую талию. Настоящее воплощение жениных эротических фантазий, а он нахамил ей.       — Вы в курсе, что девочке нет шестнадцати?       Женя хотел, проявив все свое обаяние, посмеяться и объяснить, что он ее брат, но мелкая противосина обняла его за талию и прижалась щекой к плечу.       — Вообще-то, шестнадцать мне исполнилось неделю назад, — то ли пошипела, то ли промурлыкала Юля.       — Замечательно, — хмуро буркнула «русичка», развернулась и, стуча высокими каблуками, пошла в школу.       Женя любовался на уходящие от него, возможно навсегда, стройные ноги и думал, куда бы лучше спрятать труп сестры.       Проводив учительницу взглядом, Юля и Женя побрели домой. Юле нужно было торопиться на репетицию, а Женя искренне хотел заняться чем-нибудь конструктивным. Он планировал вздремнуть и пошерстить по сети в поисках работы. То, что все вокруг считали своим долгом что-то вякнуть на эту тему, серьезно бесило, и ему из принципа хотелось продолжить болтаться без дела, но гроши с предыдущей шабашки растаяли, да и скучновато ничем не заниматься, поэтому Женя придумал коварный план: устроиться на работу втайне ото всех. Подходя к дому, он уже представлял, как с серьезным видом занимается чем-то значимым, пока окружающие думают, что он просто где-то гуляет. Женя уже собрался забить на пункт «вздремнуть» и сразу броситься искать работу, но в итоге все сложилось иначе, и он не дошел даже до квартиры.