Тени. Разум

      Женя привык, что во снах существует порядок действий, некий сюжет, связывающий отдельные события в единую линию, и по отношению к даже совершенно нелогичному или абсурдному сновидению можно использовать слово «происходящее». Все сны, которые он помнил, были именно такими, но этот казался принципиально другим. Там не было происходящего, был лишь образ момента, бесконечно растянутый и зацикленный, как бы существующий вне времени.       Женя видел все из верхнего угла тускло освещенной общественной душевой. Прямо по ходу взгляда был темный дверной проем, в котором угадывались очертания стен коридора. Слева ряд кабинок, справа умывальники, все было отделано темно-бирюзовым кафелем. Или сам свет был бирюзовым, а кафель просто серым? Пол залила вода, что-то где-то капало и жужжали лампы. Это походило на изображение с камеры видеонаблюдения. Только камеры не было, в этом углу не было ни паука, ни другого насекомого, чьими глазами мог видеть Женя. Он знал — угол, откуда он смотрел свой сон, был совершенно пуст и его самого там не было, потому что он сам стоял внизу на мокром кафельном полу и смотрел в верхний угол, но не прямо на себя Смотрящего сон, а немного правее. Внешне он выглядел как наяву, только волосы на пару сантиметров длиннее и одет в незнакомую куртку.       Он просто стоял, уставившись под потолок и не моргая. Глаза казались черными из-за зрачков и тени от челки, рот чуть приоткрыт, гладкое лицо не выражало никаких эмоций. Он почти не двигался. Внезапно раздался короткий глухой хруст. Он несильно дернулся, как если бы вместо позвоночника была сухая ветка и невидимая рука переломила бы ее чуть пониже шеи. Дернулся и снова замер, словно ничего и не было.       — Ева… — в коридоре тихо, как шуршание жухлых листьев, прозвучало имя.       Он, стоящий на полу, перевел взгляд прямо на себя Смотрящего, словно знал что-то большее, и ушел…       По крайней мере, Жене Смотрящему сон показалось, что Женя Находящийся во сне ушел, а не остался пялиться в пустой угол. Точно он не мог сказать, потому что на этом моменте проснулся. За всю жизнь ему приходилось по-разному просыпаться: от ужаса, от логического завершения сна, от оргазмов, но впервые он проснулся от того, что нервничает.       На кухне злобно орала Юля. Потом раздался негодующий топот и хлопнула дверь. Что именно она орала, Женя спросонья не разобрал, да и не особо старался, ему было совершенно фиолетово, отчего бесится сестра на этот раз. Другой вопрос, на кого она так вдохновенно повысила голос? При всей чудаковатости привычки общаться с воображаемыми собеседниками у нее не наблюдалось.       Родители уехали отмокать в море, дома остались только он, сестра и мышонок Петя. Тем временем на кухне кто-то все же гремел посудой.       «Какого хера? — окончательно проснувшись, Женя подскочил с дивана, запнулся о валяющуюся на полу подушку, но виртуозно удержал равновесие. — Кого принесло в такую срань? — Женя гневно посмотрел на часы, но те укоризненно глядели на него и показывали три дня. — Все равно… Никого не приглашали, но кто-то приперся».       Женя проверил наличие на себе штанов — он оказался в футболке и тех же узких серых джинсах, в которых был вчера, только на коленке теперь красовалась дыра с видневшейся сквозь нитки свежей ссадиной. В памяти тут же вспыхнули неясные образы прошедшей ночи: громкая, сплетенная из шумов музыка и прыгающая под нее толпа, бармен с кривой тату над бровью, тонущие в темноте очертания старого завода, мокрый асфальт и чей-то смех, девушка с черными глазами, поливающая ему разбитую коленку водкой из пластиковой рюмки, широкие и давно заброшенные коридоры промышленного здания, облицованные темно-бирюзовой плиткой… Воспоминания смешались в кашу, и Женя замотал головой, чтобы выбросить их и сосредоточиться на главном, на госте в кухне. Вчерашний день подождет.       Убедившись, что он не выйдет наводить порядки с боевым видом и в трусах, Женя отправился на шум.       Тетя Ира, старшая сестра отца, стояла посреди кухни. Она смотрелась монументально, как статуя колхозницы, только вместо серпа в руке держала поварешку — скверный знак. После ссоры с Юлей тетя Ира выглядела скорее озадаченной, чем обиженной. Она вообще редко обижалась, тем более на Юлю, от которой глупо было ждать любезности.       — Теть Ира? А… — Женя завис в попытках определиться, что он хочет узнать в первую очередь: что она тут делает или что там произошло с сестрой. — Почему Юля кричала? — наконец спросил он, решив не начинать диалог с выяснения, какого хрена его обожаемая тетя забыла у них дома. Это невежливо.       — Я приготовила ей кашу, а она отказалась есть и разоралась… — с невинным видом тетя Ира развела руками. — Совсем нервы у девки сдали.       Женя подошел к стоящей на плите кастрюле и осторожно заглянул под крышку. В нос тут же ударил насыщенный запах овсянки на молоке. Каши тетя Ира наварила от души, литра так два с половиной, а по центру плавал исполинский кусок сливочного масла. Женя подцепил немного ложкой и аккуратно попробовал так, словно это был кокаин. Овсянка оказалась не только невероятно жирной, но и безобразно сладкой — неудивительно, что Юля не стала ее есть. Тете Ире еще повезло, что в пылу гнева ей не надели кастрюлю на голову.       — Эм… Юля не ест такую пищу, — как можно деликатнее заметил Женя.       — В смысле — такую? — тетя Ира свела брови. — Это же овсянка. Лера сказала, что она каждое утро ест овсянку.       — Да… на воде, без сахара… и без масла. Она не ест быстрые углеводы вместе с жирами, — попытался пояснить Женя, но осекся, увидев выражение тотального непонимания на лице тети.       Тетя Ира была ветеринаром и прекрасно знала, что такое быстрые углеводы, но принципиально не признавала никакие ограничения в питании. Она обладала неукротимым шилом в жопе и завидным метаболизмом, поэтому никогда не выходила за пределы сорок восьмого размера. Отец говорил, что если бы она хотела, то влегкую подготовилась бы к соревнованиям в фитнес-бикини за пару месяцев, но ей это было более чем неинтересно. Себя она любила и считала красавицей в любом виде, вдобавок искренне верила, что для хорошей формы надо больше двигаться, а диеты лишь ведут к анорексии, причем сразу.       — У них в студии сейчас утверждаются главные роли, она должна сохранять определенный вес, если не хочет оказаться в кордебалете… — робко промямлил Женя, пытаясь не скукожиться под давлением испытывающего взгляда тети. Юля, как и все в семье, была высокой, не чрезмерно, но самой высокой в группе, а следовательно, тяжелее остальных, и это играло против нее. И Женя, и родители, и сама Юля прекрасно понимали, что балет выживает тех, кто не подходит по росту, и этому могут противостоять лишь немногие таланты, но Юля с невероятным упорством год за годом пробивала себе дорогу в число этих немногих.       — Этот ее балет, — тетя Ира закатила глаза, — я так радовалась, когда она ушла из академии, думала, что ребенок наконец-то перестанет себя изводить… но нет, теперь эта студия дурная с педагогами-имбецилами!       — Ей нравится. И у нее получается. Она с детского сада у станка вкалывала, чтобы в последний момент променять призвание на кашу с маслом?! — Женя не заметил, как начал заводиться. — Ей сейчас и так нелегко, она хочет танцевать этого сраного лебедя, так пусть танцует. Это ее мечта. Целеустремленности у нее хватит, но только не надо ей палки в колеса ставить!       Женя понял, что начинает махать руками, поэтому налил стакан воды и хмуро сел за стол. Так он как минимум не будет негодующе подпрыгивать на каждом слове.       — Ладно… — пожала плечами тетя Ира. — Лебедь так лебедь. Пусть Лера разбирается. Ее дочь. Так, ладно, а ты? Тоже на диете? — она подсунула Жене под нос тарелку и прищурилась, внимательно наблюдая, как Женя отреагирует.       — Я… Да… Нет… То есть я бы предпочел яичницу, — у Жени чертовски плохо получалось сохранять невозмутимость. Запах вареного молока бил в нос, но Женя не мог так просто завалить очевидный тест. — Ладно, каша сойдет.       Женя, старательно изображая равнодушие, поднял ложку, с которой обратно в тарелку упала вязкая капля, и отважно запихнул в рот. Вопреки всем усилиям он тут же начал давиться.       — Да ладно! Неужели так невкусно? — фыркнула тетя Ира, но все же попробовала собственную стряпню и сразу скривилась. — Действительно… гадость какая. Да хватит давиться!       С присущей ей внезапностью она вырвала ложку из рук Жени, схватила тарелку, вылила ее содержимое обратно в кастрюлю и пошла к туалету смывать кулинарный антишедевр в унитаз.       — А ты к нам по какому-то делу зашла или просто так? — как бы между прочим поинтересовался Женя, когда тетя бросила посуду в раковину и удовлетворенно села напротив.       — Конечно, по делу. Я хотела помочь вам прибраться к приезду родителей, но у вас как-то неожиданно чисто, — тетя Ира пробарабанила пальцами по столу, оглядывая кухню. За исключением комнат Юли и Жени, в квартире действительно было вполне прибрано. Никаких пицц, размазанных по потолку, гор грязной посуды, никаких бутылок, пепельниц и подобных следов безудержного веселья.       — А что ты ожидала? — самодовольно хмыкнул Женя. Он-то понимал, что наводить беспорядок было попросту некому, Юля все свободное время тренировалась, а он сам предпочитал ходить на вечеринки куда-нибудь, а не устраивать их дома.       — Ну, по крайней мере, не этого я ожидала от двух подростков.       — Я не подросток, — Женя дернулся, но схватился за стакан и удержался от размахивания руками.       — Пф-ф-ф! Ну да, конечно! — тетя Ира специально рассмеялась особенно громко, чтобы показать, насколько нелепым она считает это утверждение.       — Мне двадцать! Я отслужил в армии! — Женя подпрыгнул на стуле от негодования вместе со стаканом.       — Это еще ни о чем не говорит, — фыркнула тетя Ира. — Вот если бы работу себе нашел или хотя бы вернулся на учебу, то да, я бы согласилась, что ты взрослый. Но ты херней какой-то страдаешь, сидишь на шее у родителей. Тебя там походу в фонтан молодости макнули, потому что ты вернулся еще младше, чем уходил.       — Я подрабатываю! К тому же я сразу сказал, что летом после армии хочу отдохнуть.       — Лето закончилось! — на этот раз на стуле подпрыгнула тетя Ира.       — Я ищу работу! — насупился Женя.       — Да? Я вижу, как у тебя пальцы трясутся от бесконечных поисков! — тетя Ира поджала губы, словно хотела не продолжать, но все же добавила: — Я стараюсь лишний раз не резать по живому, но иначе до тебя, видно, не доходит. У твоего образа жизни может быть две причины. Первая — это то, что ты еще ребенок, которому надо дать хорошего пенделя. Вторая кроется в не самом хорошем семейном анамнезе… Ты понимаешь, к чему я?       Женя пулей выскочил вслед за Юлей, даже не завязав шнурки, и понесся подальше от душеспасительного разговора. В подъезде форточки держали открытыми, было свежо, но снизу поднимался сигаретный дым.       — Ты фишку не рубишь. Есть Моне, а есть Мане, и они оба художники.       — А кто из них Клод?       На втором этаже курили Костян и Витек. Они жили вместе со своей бабушкой, раньше учились на класс старше Жени, но ушли в ПТУ, а сейчас работали на заводе. Эти ребята обладали невероятной суперспособностью одним своим видом превращать любое место в радиусе ста метров от себя в рабочую окраину. И хотя они родились и выросли в интеллигентном и экологически благополучном Приморском районе, их суровые лица, высеченные из камня, прекрасно бы смотрелись при въезде в Купчино.       — Здарова, Женек, — сказал Костян, когда Женя протянул руку. — Че там у вас произошло?       — Да ничего… — пожал плечами Женя. — А что?       — Просто тут минут пятнадцать назад промчалась Юля с точно таким же негодующим видом… Только злее.       — Ага, намного злее, — закивал Витек. — В последний раз я видел ее такой свирепой, когда она Вовану… — Витек резко замолчал, поняв, что сболтнул лишнего.       — И че там с Вованом? — лицо Жени приобрело несвойственное холодное выражение, достойное профессионального инквизитора.       Вована Женя не переносил на дух. Он бесил его абсолютно всем — и рожей, и привычкой коверкать имя на блатной манер, но особенно глубоко отвратительна ему была манера здорового двадцатитрехлетнего лба встречаться с малолетками, что Вован и делал. Пару лет назад он положил глаз на Юлю, которая как раз начала превращаться из милой девочки в очень вредную, но крайне привлекательную девушку. Юля, к счастью, не была дурой и Вована отшила. Потом еще раз, потом опять — Вован не блистал интеллектом, но упорства было предостаточно, и он при каждой встрече пытался подкатить к ней яйца. Все закончилось тем, что Юля не выдержала и пожаловалась маме. Лера в этот же час нашла Вована и при всем дворе, основательно надавав оплеух и толкнув в лужу, сказала, что если он не отвалит от ее тринадцатилетней дочери, то она посадит его как педофила, и зэки из его жопы ржавыми заточками сделают Марианскую впадину. Это сработало, Вован отвалил, казалось бы, навсегда. Но, видимо, ситуация поменялась.       Витек помялся, но увиливать не стал.       — Ну, он подкатил к ней неделю назад, сказал, типо, ей уже шестнадцать, давай замутим… Все такое… А она ему со всего размаху по яйцам дала… Он так орал, что я думал, их размозжило к херам собачьим.       — Да, мы видели, — кивнул Костян. — Знатный удар был. И нафига ей балет, лучше б шла в рукопашку, такой талант пропадает.       — Так, а почему я об этом узнаю только сейчас? — возмутился Женя и как можно строже посмотрел на братьев.       — Так тебя дома никогда нет. Ты где-то пропадаешь, о старых корешах не вспоминаешь и еще удивляешься, что тебе забывают доложить о событиях недельной давности, — пожал плечами Костян. В этом жесте было больше чем в словах, он ясно дал понять: «Мы, конечно, благодарны, что ты помогал нам всю учебу, но твоими холопами это нас не делает».       — Справедливо… — мрачно кивнул Женя. — Ладно, пацаны, я побегу, но если че-то такое еще будет, скажите.       — Да не вопрос.       Женя лихо вылетел из подъезда, спугнув стайку сонных голубей, и, преодолев десяток метров, резко остановился. Негодование, с которым он выбежал из квартиры, и злость на Вована уступили место странному смятению и зудящему ощущению не пойми чего. Женя осторожно оглянулся на зеленую дверь подъезда. Дверь как дверь, обшарпанная и старая, со сломанным пару недель назад домофоном. Женя потоптался, чертыхнулся и, бубня под нос ругательства в собственный адрес, пошел обратно. Он не мог вот так просто уйти и не проверить.       В подъезде было неожиданно тихо, видно, братья успели докурить и вернуться в квартиру. Шум с улицы тоже не доносился. Дверь за спиной с силой захлопнулась, и Женя остался в полутьме предбанника. Он всмотрелся в темный угол, ради чего и вернулся.       «Ты мнительный шизик с разгулявшимся воображением, ничего там нет», — сказал он сам себе, но продолжил напрягать зрение.       Дело было даже не в том, что ему что-то почудилось, когда он пробегал мимо. Женя ничего не увидел в темноте, но вот она сама показалась какой-то не такой. Он потер глаза и всмотрелся внимательнее. Самая обычная темнота… Просто отсутствие света… Или нет? Женя протянул руку. Рука дрожала. Где-то в тридцати сантиметрах от кончиков ногтей должна была быть пыльная стена, но что если вместо нее пальцы коснутся вязкой жижи или волосатой зубастой морды или почувствуют горячее дыхание кого-то очень высокого, кто, затаив тощую диспропорциональную фигуру во мраке, вынужден чуть присогнуться из-за низких потолков хрущевки?       Женя подумал, что даже если в темноте скрывается что-то безобидное, то все, что он знал о мире, рухнет, если сейчас на него наткнуться, и он выйдет отсюда глубоко сумасшедшим.       Пальцы медленно прошли сквозь густую тьму и уперлись в стену.       «Женя, ты дебил».       Он шустро достал телефон и посветил — просто стена. Фыркнув, Женя вышел на улицу.       Оказавшись у перекрестка, он понял, что понятия не имеет куда идет. Планов не было никаких. То есть был план поискать работу, но Женя совершенно не желал возвращаться домой и продолжать общение с тетей Ирой. Никаких грандиозных событий вроде как не намечалось, а болтаться подобно говну в проруби тоже не хотелось. Женя был не прочь побегать, душа жаждала скорости и движения, но кроссовки остались дома, а после бурной ночи бегать было не столько трудно, сколько опасно. Давление и без нагрузок еле-еле приходило в норму.       «Может, напомнить о себе Альберту?»       Альберт, которого до смены имени звали Антоном, был фотографом, не таким фотографом, каким был каждый первый житель Петербурга в возрасте от пятнадцати до тридцати, а настоящим фотографом и вполне успешным. Он уже дважды за лето подгонял Жене шабашки, суть которых заключалась в таскании светоотражателей и сумок с объективами. Жене такая работа нравилась, фотосессии, пусть он в них ничего и не решал, были интересными, но в последнюю встречу Альберт жаловался на падение спроса, говнюков-клиентов, которые хотят экономить на всем подряд, на рост цен и прекрасно дал понять, что в ближайшее время халтуры не будет. Но прошел уже месяц, все могло поменяться, а если и не поменялось, то лишний раз напомнить о себе будет полезно. Женя достал телефон и с удивлением обнаружил кучу непрочитанных сообщений от смутно знакомых людей, суть которых сводилась к вопросу: притащится ли он на афтепати и где обещанный джин.       Женя задумчиво пролистал аватарки, восстанавливая детали вечера.       Юля побежала домой собираться на репетицию, а Женя застрял у подъезда с Ди. Ди, он же Дима, был соседом и по совместительству другом детства. Они разве что ни на соседних горшках сидели в саду и в школе все время тусили вместе, но потом дружба немного поугасла. Нельзя сказать, что Ди совсем снаркоманился, но очень конкретно увлекся экспериментами с веществами, а Женя хоть и не был образчиком трезвости, но любил разнообразие, ему быстро надоело мучить слизистую и слушать однотипные истории про поиски закладок или наполненные якобы великим эзотерическим смыслом галлюцинации. Женя был не против упороться и пойти что-нибудь сделать, но в обществе Ди до второго пункта как-то не доходило, вместо этого было упороться и остаться дома, что Женю бесило. В итоге он, сам того не замечая, свел общение со старым другом к минимуму.       В этот раз Женя хотел просто минут пятнадцать пообщаться и пойти домой искать работу, но планы резко изменились. К Ди подъехали какие-то веселые чуваки, в которых он узнал музыкантов из восточной Европы, из Белоруссии то есть. Пара их записей уже месяц крутилась у него в плеере. Как оказалось, Ди обещал ребятам помочь разжиться стимуляторами перед концертом. Ведь вечером должен был состояться фестиваль витч-хауса в заброшенных корпусах Красного Треугольника. Хотя Женю пригласили человек пять, про фест он умудрился благополучно забыть.       В итоге Женя поехал вместе со всеми проверять в ближайшем парке пеньки на предмет незаконного клада, а потом на Красный Треугольник, где от смеси алкоголя, амфетаминов и травы достиг ранее неизведанного уровня опьянения.       Все дальнейшие воспоминания были смазанными, но он хорошо запомнил девушку, с которой флиртовал под утро. У нее, помимо пирсинга и искусственных дредов, щедро вплетенных в волосы, были черные глаза без белков. В полутьме Женя не разглядел, была ли это татуировка или линзы, но надеялся на второе. Она тоже написала сообщение, с явным намеком продолжить с того, чем закончили. Вот только Женя в упор не помнил, чем они там закончили, все говорило о том, что он, подлечив коленку, побежал дальше изучать заброшенные коридоры в гордом одиночестве. Это было вполне в его духе.       С одной стороны, он вроде бы подустал от вечеринок в режиме нон-стоп и проставляться на последние деньги незнакомым людям джином не хотелось, с другой — обещания надо держать, а он все равно не знал, чем заняться. Немного помявшись, Женя направился в сторону ближайшего алкомаркета.       Женя любил Гордонс в маленькой плоской бутылочке. Размер и форма бутылочки имели принципиальное значение. Джин мог быть не Гордонсом и даже не джином, но бутылочка должна была быть плоской. Быстро отыскав нужное, Женя пошел на кассу, где уже скопилась небольшая очередь.       — Надеюсь, вы это собираетесь распивать не с моей несовершеннолетней ученицей?       Женя развернулся и увидел нарочито строгое лицо Юлиной учительницы, той самой, перед которой он повел себя как последний идиот.       — Нет. Эта вредная жопа и в трезвом состоянии невыносима, — улыбнулся Женя, стараясь быть максимально милым и забавным. Он надеялся, что она хотя бы немного смягчится, но учительница по-прежнему смотрела на него волком. Он сам приблизительно с тем же отвращением смотрел на Вована. До Жени наконец дошло, в чем дело. — Юля так и не раскололась?       — О чем она должна расколоться? — учительница скептически изогнула бровь.       — Мы не встречаемся с Юлей, она моя сестра.       Женя никогда не видел, чтобы смена отношения к собеседнику с гнева на милость была такой очевидной. Брови удивленно поползли вверх, сжатые губы расслабились и растянулись в немного придурковатой полуулыбке, а с лица словно согнали тучу.       — Оу… Простите. Я думала, что вы один из тех дебилов, которые слишком тупы, чтобы общаться со сверстницами и реализуются за счет девочек-подростков, — ее лицо покрылось легкими розовыми пятнами смущения.       — Нет, девочки-подростки не в моем вкусе.       «В моем вкусе такие, как ты», — подумал Женя. Ему действительно приглянулась эта молодая женщина. Отличная фигура и лицо, особенно глаза. Женя находил выражение «утонуть в глазах» пошлым, затертым и лишенным смысла, но сейчас он в корне поменял мнение. Ее карие глаза состояли из нескольких слоев разных оттенков. Это делало их похожими на пейзаж незнакомой планеты. Глядя в них, он словно летел сквозь дымку серых облаков над черно-коричневыми скалами, у подножья которых билось бурое от водорослей море.       — Наличными или по карте? Молодой человек, наличными или по карте?! — голос кассирши вернул Женю на землю.       — Наличными… — буркнул он и, сгорая со стыда, начал выгребать мелочь и мятые купюры.       «Молодец, Женек, ты на очевидных отходосах покупаешь бухло на последние деньги. Это именно то, чем можно завлечь молодую привлекательную учительницу», — упрекнул он сам себя и тут же оправдался:       «Ну, а что я могу сделать? Ткнуть пальцем в бутылку и заорать, что это не мое?»       «Хотя бы раз прояви себя не с той стороны, где у тебя жопа! Она же учительница русского, ты тоже буквы знаешь. Давай!»       «И что мне теперь прямо здесь припасть на одно колено и начать читать стихи?» — возразил Женя сам себе, но на всякий случай попытался вспомнить какое-нибудь стихотворение посолиднее. Как назло в голове навязчиво крутился только Бродский. При том именно сам образ Бродского, а не его стихи.       «Бродский… Это почти как Троцкий…»       «Соберись, дебила кусок, ты что, ни одного стиха не помнишь?»       «Я — поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем — приветик!»       — С вами все нормально? — спросила учительница, убирая карточку в кошелек. Она успела расплатиться, пока Женя говорил сам с собой.       — Я да… Просто задумался о Троцком… о Бродском.       — Да, — ее лицо приняло озадаченный вид, словно она вот-вот протянет руку и потрогает его лоб на предмет лихорадки. — Действительно… Почему бы не подумать о Бродском.       Женя уже открыл рот, чтобы попытаться развить диалог, но у Юлиной учительницы зазвонил телефон и она, скомкано попрощавшись, убежала, звеня здоровенным пакетом и говоря кому-то, что уже почти подошла к подъезду.       Домой Женя вернулся ранним утром, разбитым и опустошенным настолько, насколько это возможно. Душа была — как старая пепельница из консервной банки, пустая, но с плотным липким налетом на стенках из пепла и плевков. Будто кто-то голодный выпил все силы и эмоции. А самым неприятным была стойкая иррациональная уверенность, что так паршиво теперь будет всегда, что на самом деле мир именно такой, каким он видит его прямо сейчас — серым потоком ложных надежд и разочарований. Умом Женя понимал, что это всего лишь измученный мозг пытается восстановить допаминовый баланс и уже завтра-послезавтра станет лучше, но это понимание слабо спасало.       Матеря самого себя за неспособность вовремя останавливаться, Женя тихо открыл дверь в квартиру.       В коридоре он столкнулся с Юлей, шнурующей кроссовки. У Юли было что-то вроде приработка: в соседнем доме жила девушка-модель, Юля два раза в неделю бегала с ней утром, не то чтобы в качестве настоящего тренера, а дабы не дать лишний раз расслабиться. Юля в любом случае бегала пару раз в неделю, а так она даже имела какие-то копейки с этого дела.       — Привет. Бегать? — шепотом спросил Женя, забыв, что в квартире они одни и можно не бояться никого разбудить.       Юля молча кивнула. В тусклом свете пасмурного утра она казалась такой же вымотанной, как Женя.       — Слушай, дай Пете воды, я корм насыпала, а воду забыла.       — Ладно.       Юля застыла, но мотнула головой, словно отгоняя муху, и ушла.       В ее комнате как всегда царил творческий беспорядок, создаваемый в основном одеждой и веселенькими девчачьими финтифлюшками. В густом полумраке ничего толком было не разглядеть. Женя щелкнул выключателем, но свет не появился — то ли пробки выбило, то ли опять авария. Женя вздохнул и начал осторожно пробираться к клетке, что стояла в углу у батареи.       Женя сначала подумал, что Петя сбежал, но крыс просто забился в угол. Он трясся и тяжело дышал.       — Эй, чувак, что с тобой стряслось? — удивленно спросил Женя и постучал по прутьям, чувствуя, как волосы на спине становятся дыбом. Животное не просто испытывало страх, оно было в ужасе.