***
Собака скулила в запертом туалете. Сначала она неистово лаяла и бросалась на дверь, но быстро охрипла и выдохлась. Удивительно, что Вован вообще согласился закрыть ее, он обожал свою дурную псину… Видимо, зов члена был совсем уж нестерпимым. — Черт! — Юля сломала ноготь, пытаясь застегнуть джинсы. Они и раньше были ей впритык, а сейчас молния совсем перестала сходиться. Юля поправилась не сказать что очень сильно, но для балерины критично. «Хорошо, что теперь я не балерина», — подумала Юля, представив, как взбесился бы худрук, если бы она пришла на репетицию такой. Она затушила сигарету о горшок с погибшим цветком и взяла с полки недоеденный пирожок. Тесто было паршивое и начинка тоже тянула на семь баллов по дерьмометру. — Слушай, может, прекратишь жрать, и так штаны не налезают? — голый Вован лежал звездочкой на разобранном диване. Возможно, ему казалось, что так он выглядит как альфа-самец, но Юля находила эту позу нелепой, а Вована жалким до омерзения. Хотелось разбежаться и пнуть по неприкрытым яйцам. — Не твое дело, — огрызнулась она. — Как раз мое, я не хочу, чтобы моя девушка была жирной. — Ну так за своей девушкой и следи, — усмехнулась Юля и взяла сумку, — вон, она вся уже извелась в туалете. — Э! Ты оборзела, корова! — Вован приподнялся на локтях, но Юля оказалась быстрее. Она махнула обутой в берцы брата ногой: сначала быстро вверх, а затем резко вниз и остановилась в сантиметре от паха Вована. Тот замер и побледнел. Его и без того лошадиное лицо вытянулось еще сильнее. — Корову в зеркале поищи. Юля подхватила куртку и вышла. Джинсы она решила не застегивать.Глава 8
2 мая 2019 г. в 11:36
Машина подпрыгнула на кочке. Позвоночник растянулся и сложился подобно гармошке.
— Что за пидорасы понаставили тут этого говна на каждых трех метрах! — водитель Гоша возмутился так громко, что было отлично слышно даже в салоне.
Алена скривилась и потерла многострадальную поясницу.
— Это еще по-божески, — вздохнул Андрей Викторович. Он тоже сидел в салоне, хотя пациента не везли. Только Степашка ехал впереди как единственный в бригаде, кто спокойно переносил бесконечное ворчание водителя. — Вот по дороге в Сестрорецк есть место, где лежачий полицейский не только без какого-либо знака поставили, но еще и в асфальт закатали.
За окном мелькали пустынные улицы спящего Приморского района. Они проехали по петляющей дороге вдоль пруда. Рядом с ним локализовалось причудливое сочетание остатков дворянской усадьбы, ветхих деревянных хибар и элитных пятиэтажек, вокруг которых был забор, но не было тротуара. Затем спустились с холма — по меркам привыкшей к горным пейзажам Алены, это был не холм, а насмешище над ландшафтом — и выехали на крупный проспект с новыми и причесанными многоэтажками.
«Забавный Питер город, можно гулять по центру и оказаться в промзоне, ехать по спальному району и попасть на исторические развалины. Стоит не туда завернуть, и ты в другом мире. Забавный… Шизофреногенный».
Алена достала кубик сахара, вылила на него капсулу кофеина и засунула за щеку.
— Сколько времени ты уже нормально не спишь? — спросил Андрей Викторович.
— Зависит от того, что называть нормальным сном, — пожала плечами Алена. Если считать тридцать минут утром в кресле, двадцать минут в метро, царских два часа дома в мягкой кроватке после семинара и сорок минут на станции, то со сном у нее не так уж и плохо.
— Ты работаешь сутки через трое, плюс учеба и постоянно берешь дополнительные смены…
— Это вы к чему ведете? — Было и ежу понятно, что сейчас начнется нотация, хотя Андрей Викторович отличался тем, что никогда не лез к другим с советами и нравоучениями.
«Видимо, я выгляжу совсем замученной, раз даже он не выдержал», — Алена бросила мимолетный взгляд на отражение в темном стекле. Черные тени под глазами превращали лицо в череп.
— Я к тому, что в двадцать, в тридцать лет силы кипят, и это обманчивое чувство. Люди часто взваливают на себя непомерную ношу, а потом ломаются. У сна должен быть режим, если ты хочешь к окончанию учебы стать врачом, а не пациентом.
«Прекрасные рассуждения. Будто я из любви к искусству так впахиваю. Вот что он предложит? Перестать платить за квартиру? Вернуться домой? Пф-ф-ф…» Алена уже хотела ответить, но решила не поднимать тему, к тому же они уже приехали на место.
Машина остановилась у невзрачной хрущевки. Алена вышла, поежилась на осеннем воздухе и посмотрела на окна третьего этажа, где тревожно горел свет. Скорее всего, именно туда им и нужно. Следом вышли Степашка и Андрей Викторович, которые тоже посмотрели на окна, словно пытаясь предугадать дальнейшие события.
— Сколько лет пациенту? — спросил Андрей Викторович, продолжая задумчиво хмуриться.
— Двадцать, на учете не состоит, вызвали родители, — отрапортовал Степашка.
По словам диспетчера, парень пил неделю и в итоге устроил дебош, начал кричать на половую тряпку, что собирается кого-то убить.
Андрей Викторович тяжело вздохнул. Алена знала, о чем он думал. Слишком молод для банального делирия. Это могла быть передозировка, а с той китайской химией, которая хлынула на черный рынок, непонятно, как действовать, ведь ее взаимодействие с другими лекарствами предсказать невозможно. И, что наиболее погано, двадцать лет — прекрасный возраст для дебюта шизофрении. Погано для пациента.
Поднимаясь по лестнице, где сквозняк вел неравный бой с пропитавшим стены запахом мокрых окурков, Алена поймала себя на мысли, что надеется на шизофрению. Она желала всем людям никогда не встречаться с тяжелыми психическими расстройствами, но в то же время устала от однообразия алкогольных психозов и истерических припадков, в которых тонул ее потенциал. Душа жаждала встречи с чем-то сложным.
Дверь открыла взволнованная девушка. В первые несколько секунд Алена была уверена, что именно молодая девушка, настолько юным показалось в темноте коридора ее лицо. Девушка сухо поздоровалась и сразу провела на кухню, где на столе, нахохленный как воробей, сидел Женя. Тот самый Женя, в которого влюбилась Катя.
«Что ж эту наивную дуру так тянет к мужикам с проблемами?»
У раковины, сложа руки на груди, стоял и сверлил Женю взглядом мужчина лет тридцати пяти, может, чуть больше. Он оказался Жениным отцом, а девушка — матерью.
«Они его в девять, что ли, родили?» — удивилась Алена и посмотрела на шефа, тот еле заметно пожал плечами.
На фоне взволнованных родителей Женя казался спокойным, как спокойна скрученная до предела пружина.
Белый, как привидение с анемией. Его кожа сама по себе была светлой, но лишенные всякого цвета губы подтверждали, что это не естественная бледность, а симптом. Мидриаз. Руки тряслись. Он сидел по-турецки, приобняв себя за плечи, а пальцами вцепился в рукава футболки, словно специально — чтобы не махать руками. И все же когда ему потребовалось убрать с лица прядь, тремор стал очевиден.
Первокурснику ясно, что это не белочка. Но что тогда? Ширина зрачка наводила на мысли.
«Если он что-то и сожрал, то при родителях не расскажет».
Андрей Викторович предложил госпитализацию, и родители согласились неожиданно быстро без обычного миллиарда глупых вопросов. И все было бы замечательно, но Женя высказал краткое и предельно категоричное нет.
— В смысле нет? — переспросил отец Жени, интонацией давая понять, что вопрос риторический и выбор ему никто не предлагает.
— В смысле, я отказываюсь от госпитализации и никуда не поеду, — мрачно отрезал Женя. — Со мной все нормально. Я не знаю, что вам спросонья показалось. Я никому не угрожал и ни с кем не спорил. Я говорил по телефону, пересказывал фильм, возможно, вы услышали что-то вырванное из контекста и неправильно поняли. И я не дрался с воображаемым противником. Я поленился включать свет и споткнулся о табуретку, отсюда и шум.
Алена даже мысленно присвистнула, настолько складную историю он сочинил. Врал, разумеется, но с такой легендой его не могли госпитализировать против воли. Сученыш явно знал систему.
— Он же врет! — мать всплеснула руками и схватилась за волосы.
— Молодец, научила, — прошипел сквозь зубы отец.
— Если ты говорил по телефону, то покажи исходящие звонки. Мы убедимся, что это правда, и недоразумение будет исчерпано, — Андрей Викторович говорил профессиональным мягким голосом, который успокаивал и убеждал даже самых вредных пациентов, но попытка провалилась.
Женя медленно мотнул головой.
— Не обязан.
Повисла неловкая пауза. Родители оказались явно не готовы к такому повороту. То, что никто не может забрать их дееспособного сына против воли в лечебницу, очевидно, стало новостью. Такие ситуации были не самой большой редкостью, и укротители прекрасно с этим справлялись силой убеждения и конструктивного диалога, но родители к конструктивному диалогу были не расположены. Они так же быстро, как согласились на госпитализацию, перешли к наступлению. Алена даже опомниться не успела, как пошли угрозы на повышенных тонах.
— Да позвони ты их начальнику, пусть делают свою работу, — на кухне появилась девочка-подросток с расчесанными до крови следами диатеза на руках.
— Как вас зовут и продиктуйте, пожалуйста, номер бригады, — Женин отец с до комичности нарочито деловым видом взял с полки блокнот и ручку. — В минздраве должны знать имена своих героев.
Ни на Алену, ни на Алексея Викторовича, ни на Степашку это не произвело впечатления, им по пять раз в день угрожали то жалобами, то космическими лучами смерти, но к всеобщей неожиданности это подействовало на Женю.
— Ладно, пап! Не нужно никуда писать. Я поеду, только не будь таким говнюком.
Женя собрался быстро, уже через пять минут он стоял в дверях.
— Я позвоню, когда устроюсь. Со мной не нужно, избавьте меня от ваших озабоченных физиономий.
Ехал Женя молча. Он прислонился к стеклу и меланхолично наблюдал за изменением городского пейзажа. Синие пульсирующие огни мигалки отражались в широких зрачках. Весь из себя загадочный и прекрасный темный принц. Алена тихо фыркнула. За парнем без сомнения толпами бегали дурехи вроде Кати, а она сама была равнодушна к красоте такого рода. Ее привлекали ум, опыт, рассудительность и стойкость состоявшихся мужчин, а все эти бледные юноши со взором горящим интересовали, только пока сохранялась загадка. Загадки же Алена разгадывала хорошо. Стоило чуть подумать, и все оказывалось простым и скучным: обычная акцентуация, невроз, больная личность, изуродованная еще в детстве, или наоборот, посредственность, прикрытая неубедительно сымитированной оригинальностью и прочее, прочее, прочее… И поступки, кажущиеся поначалу такими странными, оказываются предсказуемыми, если знать подноготную. Такие люди как шифр, который кажется невероятно сложным и нечитаемым, пока не узнаешь ключ.
Ключ к Жене Алена еще не подобрала.
Она знала, если сейчас спросить, что же на самом деле случилось, то Женя без проблем все расскажет, но молчала. Вести диалоги Андрей Викторович предпочитал сам. Он считал слова самым сложным инструментом врача психиатрической бригады. Лишь иногда он разрешал примкнуть к беседе Алене, но только потому, что она была не просто фельдшером, а параллельно училась в интернатуре. Андрей Викторович с момента, как они тронулись, не проронил ни слова, но всем своим видом демонстрировал готовность выслушать. Видимо, счел, что будет лучше, если Женя сам начнет говорить.
И в конце концов Женя заговорил:
— Вы же понимаете, я поехал, только чтобы родители успокоились и перестали вести себя как идиоты? Высадите меня где-нибудь, когда они узнают, что до больницы я не доехал, то уже забудут о жалобе.
— Меня больше волнует твое состояние, а не очередная жалоба, — мягко сказал Андрей Викторович.
— Мое состояние прекрасное.
— Ты в этом так уверен? Большинство проблем можно решить, если не игнорировать их в самом начале.
— Слушайте, — вздохнул Женя, — я просто перебрал наркоты, но сейчас меня попустило. Давайте, какие бумажки мне подписать?
Услышав о наркотиках, Андрей Викторович сразу махнул рукой. Не буквально, конечно, но огонь заинтересованности в глазах погас. Недолюбливал он наркоманов. Не презирал и не ненавидел, но считал напрасными усилия по их спасению. В рамках должностных обязанностей он делал все на высшем уровне, но работать сверхурочно, поднимать университетские связи, чтобы устроить человека в клинику получше, из кожи вон лезть, чтобы уговорить принять помощь, — увольте. Это был его нерушимый принцип. Алена помнила как минимум двух пациентов, ради которых Андрей Викторович нарушил нерушимый принцип, и оба раза закончились одинаково: шеф стоял на крыльце станции, злился, стрелял у Алены ее крепкие сигареты и ругал себя: «Вот знал же, что так будет, зачем опять я в это полез, чтоб еще раз…» Если бы Женя умирал или просил о помощи, то мог бы стать третьим таким пациентом.
Но о помощи Женя не просил и помирать, несмотря на весь свой инфернальный вид, явно не собирался, поэтому Андрей Викторович молча дал подписать отказ от госпитализации и отпустил.
Выходя из машины, Женя ухмыльнулся и тихо сказал Алене:
— Передавай Кате привет.
У Алены даже мурашки по спине побежали от странной интонации и еле уловимого харша в его голосе.
***
Женя выпрыгнул из машины в темноту, тишину и холод глубокой осенней ночи. Дверь за ним с шумом закрылась, и скорая уехала.
Женя огляделся. Вокруг тесно столпились старые дома и пялились на него окнами коммуналок. Центр.
Дул несильный, но холодный ветер. Натянув длинный ворот свитера по самые уши, Женя направился вдоль канала без какой-либо мысли, куда хочет прийти. Он не думал ни о чем и позволил ветру разгуляться в голове. Очень хотелось во весь голос декламировать стихи про блядей, но отдельные всплывающие в памяти строчки не желали выстраиваться в правильной последовательности. «Ну и черт с ними», — подумал Женя, растворяясь в настроении города и превращаясь в аватар праздного шатания.
Ему всегда нравилось идти куда глаза глядят. Он мог так преодолеть двадцать, тридцать, сорок километров и не почувствовать усталости. Друзья шутили, что для того, чтобы пойти с ним попить пива, погулять по дворикам, нужно готовиться заранее, как к сдаче норматива. «Ни один вменяемый человек не будет наматывать гигантские круги по городу как бешеный пес», — с такими словами как-то распрощалась с ним одна его девушка. Девушка была красивой, но проводить время в ресторанных двориках универмагов было выше Жениных сил, так что он не стремился ее удержать. Даже больше, последнюю неделю их отношений он специально таскал Аню, так ее звали, по самым знатным говнам Петербурга, получая садистское наслаждение от ее копившегося негодования.
В один из двориков потемнее Женя зарулил отлить. Стоя у гаража, он услышал шуршание в углу. Там без сомнения что-то копалось.
«Нет, нет, нет… Неужели опять?» — Женя посветил телефоном на источник шума.
В углу сидела крупная серая крыса.
Женя выдохнул. Он поправил ремень и поспешил уйти из двора — было там как-то жутковато.
«И чего ты испугался? Двор как двор, если память мне не изменяет, ты тут бухал летом, — сказал Женя сам себе. В голове появилась и не желала исчезать картина, увиденная в Криворучке: жирные, сцепленные волосами тушки, вываливающиеся из трубы вентиляции. Женя вышел из арки на свет уличного фонаря и присел, пытаясь контролировать дыхание. — Да ладно тебе. В городе этих крыс до жопы, не может же каждая быть связанной с этой хренотенью?»
«У нее было человеческое лицо».
Сука, сука, сука…
Женя держался за голову, будто пытаясь удержать собственную психику от раскола на мелкие части.
«Она к тебе жопой сидела, какое, к хуям собачьим, лицо?»
Женя собрался с духом, встал и переложил телефон удобнее. Лица, то есть морды, он и вправду не разглядел. Он вернулся к гаражу и стал искать крысу. Она нашлась почти там же, где и была. Морда у нее оказалась самая обычная, крысиная.
«Ну… — Женя озадаченно почесал щеку. Он будто должен был оправдаться за истерику и ответить своему голосу разума: — Человеческое лицо смотрелось бы тут органично».
— Женя, ты идиот, — Женя закатил глаза, понимая, насколько нелепой была ситуация.
Ругая себя, он миновал пару проулков и озадаченно остановился, придавленный географической неизбежностью.
Перед ним шумела Думская.
Маленькая улочка, примкнувшая одной стороной к благопристойному и туристическому Гостиному двору и разместившая бесчисленное количество чудовищно грязных и дешевых клубов на другой. Улица — легенда. Злачное место номер один. Женя не раз здесь появлялся, но постоянным обитателем не был, в его окружении это место, как ни странно, презирали. «Думская — та еще клоака, — как-то сказал Женин приятель, Витек-Техноложка, когда они, убитые в хлам, стояли в замызганных дворах Лиговки и думали, куда бы пойти дальше. Техноложка при этом блевал, тщетно стараясь не попасть на ботинки. — Там тусуют одни обрыганы». Женя так и не понял, почему клоака именно Думская, он не верил в магию этого места и не испытывал негатива. И все же тот факт, что, отказавшись от лечения, он притащился именно сюда, заставил его поморщиться от театральности ситуации.
«Что за примитивный символизм?»
Любая дверь на Думской вела в бар, поэтому Женя открыл первую попавшуюся. Датый и настроенный на конфликт охранник не хотел пускать Женю из-за кроссовок, мол, в клуб в спортивной обуви не ходят, тем более в такой грязной. Измотанный Женя не собирался вступать в споры и хотел уже пойти в соседний бар, чья дверь была в трех метрах, но появился другой охранник, пропустил Женю и ненавязчиво увел коллегу на свежий воздух покурить.
Бар был узким и двухэтажным, наверх пускали за плату, там располагался небольшой зал, где выступали музыканты, — и сейчас оттуда что-то гремело — а внизу могли тусоваться все желающие.
Женя купил колы, он бы предпочел энергетик, но цены на него задрали сильнее, чем на весь алкоголь вместе взятый, а денег было мало.
— Черт, — Женя выругался, вспомнив, что на последнюю смену в Елене так и не вышел.
«Ответственный работник номер один!»
— Черт! — еще раз выругался Женя, вспомнив, что на Петрову он тоже забил. Пробежки за копейки было сложно назвать работой, но, так или иначе, была договоренность и он облажался.
Женя осмотрел зал и заметил единственный почти незанятый стол. Почти, потому что за ним кто-то все же сидел, обняв рюкзак и делая вид, что бодрствует. В таких местах охрана не давала посетителям спать и будила, но этот кадр мастерски слился с диваном.
Женя присел рядом, а когда парень поднял на него заспанное и красное от алкоголя лицо, притворился, что всегда тут сидел. Женя поправил за спиной парня подушку и аккуратно уложил его, лишь слегонца надавив на плечи. Тот возмущенно хрюкнул и вырубился.
«Может, пора подумать, что же произошло?» — спросил внутренний голос.
«Нет».
«А когда, блин?»
— Нет, нет, нет! — Женя уронил голову на стол. — Я не хочу об этом ни говорить, ни думать, ни вспоминать. Не сейчас точно.
Женя глотнул колы и откинулся на продавленную спинку дивана.
Мимо в ожидании открытия метро ходили порядочно уставшие тусовщики. Ни одного знакомого лица, но внезапно прямо перед ним нарисовался Альберт-Антон в обнимку с каким-то предельно напомаженным мужиком.
— Евгеняша! Какими судьбами? — промурлыкал пьяный Альберт утрированно жеманным голосом, хотя обычно говорил нормально и не позволял себе так коверкать имя.
Женя обернулся по сторонам — кругом были сплошь однополые парочки. Стало ясно, почему он не увидел знакомых.
— Привет, Альберт, это долгая история.
— Знакомься, это мой старый друг Макс, он дизайнер и фотограф.
Макс пожал руку и окинул Женю таким сканирующим взглядом, будто сделал мгновенное эмэртэ всего тела и замялся, пытаясь сформулировать вопрос:
— Ты…
— Евгений гетеросексуалист, — Альберт опередил вопрос Макса, — и да, он парень и всегда им был.
— О, это интересно! — в глазах Макса блеснула странная заинтересованность.
— Я боюсь даже спрашивать почему… — вздохнул Женя.
— Не подумай ничего дурного, — Макс присел за стол, а следом и Альберт. — Я фотограф, работаю на рекламе, есть собственные проекты… не суть. В основном работаю с моделями, и найти твой типаж очень сложно. Для русских мужчин характерны грубые лица, а мне нужно другое. Более утонченные черты… не слишком женственные при этом… — Макс начал торопиться, словно боялся, что Женя встанет и уйдет до того, как он все объяснит. — Я даже приглашал в модели девочек и гримировал их под мальчиков, но это не то… Не хочешь поработать моделью?
— Ты хочешь меня пофотографировать, потому что я похож на девочку, похожую на мальчика? — с сомнением резюмировал Женя.
Макс замялся, и Альберт поспешно перевел тему, будто побоялся, что Женя схватит Макса за волосы и впечатает носом в стол:
— Так что ты тут делаешь?
— В общем, надо где-то провести ночь и, желательно, день.
— С родителями, что ли, повздорил? — сразу догадался Альберт.
— Ну да, — Женя не стал врать.
— А пойдем с нами! — просиял Макс. — Скоро откроется метро, мы собираем народ и двигаем ко мне.
Женя не особенно хотел двигать к Максу. Одно дело общаться с Альбертом, а другое — с десятком незнакомых геев, но искать вариант получше не было никаких сил.
Дом Макса впечатлял. Просторная, светлая квартира на Ваське. По лаконичному и продуманному до мельчайших деталей интерьеру Женя сразу понял, что Макс дизайнер крутой и без работы не сидит.
Он бродил из комнаты в комнату и рассматривал вещи: их было немного, Макс либо убрал лишнее с глаз долой, либо и вовсе не копил хлам, а все, что стояло на полках, было авторским, красивым, привезенным из дальних концов света и дорогим. Выделялся только радужный флаг над изголовьем кровати — он явно пережил не одно приключение. Женя пригляделся к еле заметным пятнам от крови.
«А не этот ли флаг был у Антона, когда мы познакомились?» Женя вспомнил, как увидел Альберта в первый раз: он сидел на поребрике в безлюдном переулке, вытирал рукавом порванной куртки кровь с разбитого лица и второй рукой бережно прижимал грязную цветастую тряпочку к груди. Флаг был определенно тот самый.
В отличие от квартиры сама вечеринка Жене была не особенно интересна. Ходили какие-то люди, постоянно интересовались, кто он и точно ли не гей, нахваливали за толерантность, спрашивали, почему он не пьет. Макс несколько раз заводил одну и ту же пластинку про Женину внешность и как было бы здорово, если бы он согласился побыть моделью, а потом совершенно внезапно начал ныть о неразделенной любви. Что немного озадачило Женю, ведь он думал, Макс и Альберт пара. Уложив пьяного и вкрай раскисшего Макса спать, Альберт пояснил: они когда-то давно встречались, но теперь просто друзья, а Макс страдает из-за парня, которого Женя отчаянно напоминает. «Тот тоже молодой, красивый и бедовый». Никогда прежде Женя не получал столько подробностей о личной жизни незнакомцев за такое короткое время. К утру голова от всего этого вспухла. Он свернулся калачиком на диване из экокожи и уснул.
Женя проснулся в обед, когда почти все уже разошлись. Ночью кто-то заботливо укрыл его пледом. Макс угостил свежесваренным кофе, накормил яичницей с томатами черри и не стал грузить разговорами. Судя по мятому и задумчивому лицу, он сам втайне радовался, что его гость не болтает без умолку. Когда Женя уходил, Макс молча дал визитку и не стал задерживать.
Женя поспешил домой. Родители должны были быть еще на работе.
Прежде чем повернуть ключ, он минут пять простоял, приложив ухо к двери. Было тихо. Женя зашел и проверил все комнаты — к его радости никого дома не оказалось.
«Вот и отлично, — подумал Женя, — можно спокойно… спокойно…» Женя встал посреди кухни.
«Спокойно что? Что я могу спокойно сделать? Зачем я вообще сюда пришел? Поспать? А там мне не спалось, что ли? Поесть? Я не хочу. Чем я вообще занимаюсь кроме того, что существую? Появилось единственное действительно значимое дело, а я даже думать о нем отказываюсь. В жопу ваш Зион, мне в Матрице хорошо».
Пришло время подумать и понять, что же происходит, но думать дома Женя не решился. Давящая атмосфера подвыветрилась за ночь, но все равно было не по себе. Меньше всего он хотел внезапно обнаружить себя пьяным в какой-нибудь канаве. Он быстро переоделся, умылся и вышел на улицу.
У крыльца пили пиво знакомые пацаны.
— Что ж ты со штанами сделал, изверг, смотреть больно, — в шутку сказал Костян, пожимая руку.
— Мне так удобнее бинты надевать, — Женя обрезал дорогущие адидасовские треники чуть ниже колена сразу в день покупки, еще когда учился в одиннадцатом классе, и весь двор был до сих пор в трауре по этому поводу.
— Хорошо вам, мажорам, можно нормальные вещи портить, — фыркнула невысокая крашеная блондинка, которую Женя видел пару раз, но не помнил по имени.
— Да нет, все правильно сделал, — Костян пресек попытку наехать. — Одежда в первую очередь должна быть удобной.
— А ты что, часто бегаешь? — девушка затянулась сигаретой и с сомнением окинула Женю взглядом.
— Время от времени, — Женя ответил взаимным недоверием. Не жаловал он подобных баб: среднего ума, средней внешности и никаких амбиций или авантюризма — скучные. И компании они выбирали скучные. У Жени с ними не было ни одной точки соприкосновения, чтобы нормально общаться.
— Он кэмээс! — сказал Витек с выраженным уважением в голосе. Если бы Женя не дружил с ним и Костиком еще с младшей школы, то гарантированно получал бы плевки в спину от таких районных красавиц и их дружков.
— Когда-то был, — добавил Женя.
Меньше всего он хотел сейчас общаться, поэтому, быстро попрощавшись, направился к машине. Пока он ковырялся с настройкой сиденья и вспоминал, с какой стороны педаль газа, подошел Костян.
— Женек, у меня к тебе разговор есть.
— Слушай, давай вечером, сейчас мне ехать надо.
— Ну ладно, — Костян пожал плечами и виртуозно перевел разговор на светский тон: — Хорошая тачка? Много жрет по городу?
— Да средненько, — Женя представления не имел, сколько расход бензина у его восьмерки. — Ладно, я погнал делать дела.
Погнал Женя на скорости сорок километров в час. Водил он редко и потому неуверенно, но с горем пополам сумел добраться до Шуваловского парка. Это был не типичный городской парк с подстриженными газонами и ухоженными тропинками, это был огромный кусок настоящего леса, запертый в тиски разрастающегося города. Женя обожал это место, в детстве он любил тут бегать и придумывать истории про оборотней.
Оставив ведровер у шлагбаума на входе в парк, он пошел по знакомой дороге, с каждым шагом набирая скорость. Женя втопил сильнее, чем следовало, и очень скоро легкие обдало огнем, а в боку предательски закололо, но Женя только увеличил темп.
«Я слишком много отвлекаюсь и не вижу главного. Юля блевала волосами, а где были еще волосы? В Криворучке. А Настю обстригли именно там. А кто еще обидел Настю? Юля».
Ветер свистел в ушах. Женя бежал так, будто за ним гналась свора одичавших псов. Он перелетал через корни деревьев и рытвины, не сбавлял скорости ни на подъемах, ни на спусках. В конце концов, он запнулся о незаметную в сумраке кочку и упал на промерзшую землю.
Женя не спешил вставать. Он перевернулся на спину и, приводя дыхание в порядок, смотрел, как стремительно темнеет небо. Все вело к невзрачной и затравленной девочке Насте, но она не производила впечатления человека, который может дать сдачи в принципе, тем более сотворить такую грандиозную месть, которая разрушила судьбы в Криворучке.
«А вот мамаша с удовольствием разорвет любого, кто обидит ее дочурку. Только как?»
Женя вспомнил, как существо шипело: «Даже если ты убьешь нас всех, она пришлет новых. Ты сломаешься и будешь травить себя до потери разума! Ты сгниешь! И ничем не поможешь сестре!» — и замотал головой.
— Нет, нет, нет, — сказал он вслух, — не может такого быть, это нелепо.