Пьянящий лунный свет

      Йона вся обмерла. Хак целовал её нежно и глубоко, и шершавые руки его гладили ей спину, что, казалось, таяла под ними. А сама она настолько растерялась, что не отвечала ему, но и не отталкивала; и ноги её ослабли и обмякли, и если бы он не держал бы её, она бы упала. Это всё было так странно… Странно с самого того момента, как она очнулась после своего нечаянного падения в воду. То, нечто раскаленное, что прижалось тогда к её рту, словно проникло внутрь, разливаясь по всему естеству девушки томительным теплом, от которого рдели щеки, а сердце дрожало, то и дело, сбиваясь со своего извечного ритма. Мокрая одежда обволакивала, как тесные объятия, и Хак смотрел на неё как-то… не так. И сам он выглядел как-то не так в этом колдовском лунном свете, посему она избегала глядеть на него, хотя и очень хотелось. Было почему-то страшно. И сейчас тоже было очень страшно… Но боялась Йона не Хака, а саму себя. Что-то необычное с ней происходило: каждая частичка её тела дрожала, мурашки табунами бегали по спине, грудь, прижатая к его груди, сотрясалась от бешеных ударов сердца, и то томительное тепло, что до сей поры разливалось по всему её естеству, скопилось и распустилось жгучим цветком внизу живота. Йона чего-то желала, но она сама не понимала чего, и от этой мучительной неразберихи слёзы невольно брызнули из её глаз и всхлип судорогой сжал её горло. И Хак вдруг прервал поцелуй и взглянул на неё внимательно. — Хаак, — жалобно протянула она, глотая слёзы. По лицу Хака прошла тень и он отстранился, разжимая объятия, и она как-то смогла устоять, хотя и колени её тряслись. — Простите меня. Я… не знаю, что на меня нашло. — Он поднял с земли одеяло и укутал дрожащую принцессу, растерянно взирающую на него. Отвернулся. — Вам лучше идти спать. Йона, всхлипывая и придерживая рукой одеяло, кивнула и бросилась опрометью прочь. Более осторожно вошла в их с Юном палатку, но ложиться не стала, сев возле входа. Какой там спать… Она не сможет… Но может быть она успокоится? Может её кровь перестанет кипеть и приливать к лицу? Однако луна-чаровница все также изливала по миру свои волны и, проникая в палатку, продолжала будоражить и зачаровывать. Неужто это она во всём виновата? Виновата в том, что Йона продолжала чувствовать на себе и руки, и губы Хака? И… она хотела этого ещё. Хотела… ещё его объятий. Жаждала в них раствориться. Йона, не успевая обдумать свои действия, выходит опять из палатки. Хак продолжал сидеть возле костра, обнаженный по пояс, спиной к ней. И что-то в его позе, в самой напряженной спине с поникшими плечами, было невыразимо-горькое, что девушка и сердцем, и телом рванула к нему, распахнув одеяло, укрывая его вместе с собой и прижавшись к его спине. — Принцесса! Что вы… — Хак, я хочу, чтобы ты обнял меня. — Но… — Прошу тебя, обними меня! Я… так этого хочу. Высвободившись из её рук, Хак обернулся и ошеломленно вгляделся в лицо Йоны. Глаза её были сухи и лихорадочно блестели, на щеках горел румянец, а губы призывно приоткрыты. И Хак порывисто её обнимает, прижимает к своей часто вздымающейся груди. Она ахает и обнимает его в ответ, обвивая шею руками и… ищет, ищет его губы. Он ловит их своими и замирает, дыхание их становится общим и, глядя в её широко распахнутые глаза, Хак не видит в них страха. В них что-то другое, совершенно невозможное с его с точки зрения, но оно есть. И это что-то заставляет его действовать смелее и увереннее. Не прерывая поцелуй, Хак сбрасывает ненужное одеяло и укладывает на него принцессу. Нависает на ней и отрывается от её губ, чуть отодвигается, чтобы взглянуть на неё, невыразимо- прекрасную в этом пьянящем лунном свете. — Вы так прекрасны. Йона ему молча улыбается, гладит его по щекам и волосам, и каждая черточка её лица, выражение глаз, говорило, — и гораздо выразительнее любых слов, — лишь одно: не останавливайся. И он склоняется к ней, и на какое-то время весь мир перестал для них существовать, превратившись в одно прикосновение, которое они так оба страстно желали.       Хак ещё не разлепляя век, улыбнулся, чувствуя на себе приятную и теплую тяжесть. А потом, продолжая обнимать уютно устроившуюся на его груди принцессу, приподнялся с земли и чуть затравленно огляделся: луна уже зашла и в небе разливалась предрассветная серость, в которой, как сахар в воде, тонули последние звёзды. Все остальные ещё спали, но, с минуты на минуты, кто-нибудь может проснуться… Хаку этого очень не хотелось, но он слегка потормошил принцессу: — Принцесса, я думаю, нам стоит уже подниматься и одеваться. В ответ раздалось полусонное мурлыканье: — Ничего не знаю… Мне и здесь хорошо. — Мне тоже, но сейчас вполне может проснуться Юн и увидеть нас с вами в столь пикантном положении. Мне-то всё равно, но, а вы-то как на это смотрите? Эти слова произвели своё магическое действие, заставив Йону резко подняться и довольно диким взглядом оглядеться по сторонам. Одеяло слетело с неё, обнажив округлые плечи и упругую грудь. И надо признать, в свете зарождающего дня, всё это выглядело не менее красиво и соблазнительно, чем ночью, и Хак невольно издал тяжелый и горестный вздох — очень не хотелось её отпускать да и вставать не хотелось. Так и провалятся с ней под одним одеялом весь день, а потом ещё и ночь. Йона проследив за его взглядом, отчаянно покраснела и суматошно бросилась к своему платью, что так и провисело всю ночь на верёвке. Хак, всё также вздыхая, последовал её примеру. И вовремя, ибо Юн, ранняя пташка, вскоре поднялся, с удивлением обнаружив, что Йона уже не спит. — А чего вы это так рано поднялись? — выйдя из палатки и увидев тех двоих уже не спящих, спросил Юн. — И… что это вы делаете? — А мы завтрак готовим! — дружно сообщили те, уже успев разжечь костёр и вывесить над ним котелок. — Э… Котелок-то пустой. Вы что из воздуха его готовите? — Это дело, Юн, поправимое! — бодро воскликнула Йона и, схватив котелок, бегом отправилась на озеро за водой. — А я пойду поохочусь, — сообщил Хак, прихватив своё копье. Юн удивленно проводил их обоих взглядом: — Как-то… подозрительно. И потом весь последующий день, и Йона, и Хак, и правда вели себя не совсем обычно. Сначала Юн, а потом и Джи-Ха с остальными, с подозрением косились на них, странно-взъерошенных и чрезвычайно-счастливых, хотя они, видать, из-за всех сил не хотели показывать этого. Но выходило у них из рук вон плохо, ибо взгляды их всё время притягивались к друг другу, а когда это происходило, невольные улыбка тянула их губы, глаза загорались, а на щеках Йоны вспыхивал нежный румянец. На все расспросы они упорно отмалчивались, да и что они пока могут сказать своим друзьям, когда ещё друг с другом толком не поговорили? Но Йона и Хак с этим не торопились — ведь для этого у них впереди целая жизнь.