a mental case

Проходит ровно три дня и мать Чимина появляется на пороге больничного учреждения со скандалом. Ей всё равно, что родителям сюда нельзя. С ней Хосоку не удалось договориться. — Немедленно покажите мне того, кто растлил Чимина! Она маленькая и такая же кругленькая, как Чим. Они очень похожи. И, наверное, улыбается она так же ярко, но сейчас это ураган злости и волнения за своего ребенка. Она хрупкая внешне, но в глазах и голосе — тонны авторитарности. Этот вес давит на всех, кто находится рядом с ней. Она в дорогой шубе, несмотря на то, что за окном солнце. Это показатель статуса, а не необходимость. — Мы его сюда отправили ради безопасности, а не для… — ей трудно подобрать приличное слово. — Вы должны были о нём позаботиться! Её муж пока не в курсе, что Чимин тут учудил. И лучше пусть так и будет, а то от этого места камня на камне не останется. — Госпожа Пак… — Я забираю сына! Приведите его! Чимин, как обычно, с Юнги сидит. Санитары говорят, что приехала его мама. — Мама? — это очень удивляет парня. — Хён! — потом он лучится весь и смотрит взволнованно. — Я вас познакомлю! Как здорово! — Мама? — переспрашивает Юнги. Сколько он здесь живёт, ни к кому мамы не приезжали. Не помнит он такого. — Ты уверен?.. Чим не понимает вопроса. Поэтому уточняет у санитаров: — Мама точно приехала? — те кивают. И Чимин кивает. — Мама, точно приехала, хён. Юнги мотает головой. — Нет. Ты уверен, что нас нужно знакомить? — Ты не хочешь? — Ну как-то… Ну… Это… Волнительно, короче. — Ааа, — понимающе тянет Чимин. — Всё будет хорошо, хён! Пойдём! — и протягивает Юнги обе руки, улыбаясь ласково и тепло. Но Юнги отказывается, и парень уходит один. В это время Хосок пытается успокоить маму Чимина, мол, заботятся здесь о вашем сыне хорошо и вообще ему уже гораздо лучше, он голым давно не бегает. — Тоже мне, достижение! Голым не бегает, зато с каким-то мальчиком… — та смотрит на надзирателя гневно, взмахнув полой шубы по-королевски садится на ближайший стул и требует: — Принесите кофе! И приведите Чимина! Немедленно! Вообще она не злая, не стервозная, но сейчас очень волнуется и поэтому ведет себя так нахально. — Сейчас он придёт. Хосок пытается очаровать даму улыбками, заодно машет помощнику, мол, кофе сделай! — Вы не волнуйтесь так. Ничего страшного не произошло. У нас тут вот недавно один мальчик другого мальчика почти изнасиловал. Вы должны понимать, что здесь у нас всякое может случиться. Вы же помните, когда я Вас с начала предупреждал? — Что? У бедной женщины глаза округляются и лицо бледнеет от шока. Вот это конечно Хосок её здорово «успокоил»! Хватаясь за сердце, она сама всерьёз боится сердечного приступа. — Да что ж Вы так нервничаете? — а Хосок шире улыбается. Кажется, он тоже не совсем нормален. — Я же говорю Вам — с Чимином-то ничего страшного. — Ваше заведение опасно! Вы совсем за детьми не следите, раз такое происходит! — женщину уже точно не успокоить. И ничего удивительного, что как только она Чимина видит, тут же хватает его, обнимает, за плечи держит, а после разглядывает. — Чиминни, как я рада, что с тобой всё в порядке… Она совсем не злится на сына, волнуется и всё это место перестаёт внушать доверие. — Я за тобой приехала, дорогой. Собирайся и мы поедем домой, папа и я соскучились! Хосок не встревает, молчит и только улыбается, как будто этого и добивался. Чимин очень рад видеть маму, ластится, как щенок и улыбается, пока она забрать его не предлагает. Тогда он на неё глазами хлопает и мимолётно на врача смотрит. — Нет, мама. Я не могу уехать. Тут же хён один останется! — Чимин, это не обсуждается. Твой… хён, — женщина непередаваемо хмурится, но видимо хорошая мать, раз говорит, переборов себя: — Он, когда поправится, навестит тебя. Конечно она надеется, что этот хён никогда не найдет её сына вне больницы. А уж в другую она его точно не отдаст. Он у них единственный. Если тут такое происходит… Пусть лучше он ходит голым. Дома. — Вы можете его забрать, — с улыбкой говорит Хосок — разрешает. Юнги заходит в помещение, решившись. Останавливается чуть поодаль, в поле зрения Чимина, в поле зрения его матери, за спиной Хосока. Выглядит он, конечно, как призрак. Устрашающе. Бледный и злой. Ведь он услышал слова надзирателя. Женщина вздрагивает. — Мне не нужно ваше разрешение! Чимин собирай вещи и поехали! Да, прямо сейчас! — Не поеду! Без хёна не поеду! — истерит парень. Он от матери вырывается, когда Юнги видит, отбегает к нему, обнимает и жмётся совсем, как к матери. — Чим… Юнги обнимает его в ответ. Держит белыми руками его спину и смотрит из-за плеча прямо на мать. Если бы взглядом можно было убить, сегодня были бы не одни похороны. Парень дрожит в его руках. А женщина строго и напряжённо произносит: — Спасибо, что заботились о Чимине, пока он был тут, но теперь ему пора вернуться к обычной жизни. Прошу вас не препятствовать. Чимина, успокойся, так будет лучше… Её сын в ответ на это только всхлипывает, крепче стискивая Юнги. — Не хочу уходить без хёна! Разум Юнги застилает чернота. — Покрепче закрывайте дверь, госпожа Пак, если хотите остаться живой, — очень зло говорит он, отпускает Чимина и стремительно уходит. У него были только книги и сон. У него остались только книги и сон. Где-то есть «обычная жизнь», но она точно не для него. Он не может вырвать Чимина из рук матери, он ему не принадлежит. Это был всего лишь короткий период счастья в его жизни. Период, когда кому-то он нравился. Когда кто-то говорил ему, что он клёвый. Не стоило так радоваться ему, наверное, не стоило верить, что это надолго. Юнги ненавидит не только маму Чимина, которая вот так забирает его домой. Он ненавидит весь мир, весь этот мир, где ему так мало отмерено счастья. — Хён! — кричит Чимин. Санитары мешают ему кинуться следом. Скоро он рыдает в руках матери. Он ведь не должен чувствовать, что Юнги его бросил? Это так неправильно. Он внезапно обмякает. Ему уже не хочется сопротивляться. — Мы заберём его вещи позже. А потом Чимин пропадает из этого места, как будто его и не было. На следующий день пропадают все его вещи и комната остается пустой. Через пару дней Юнги предпринимает попытку самоубийства. Откуда-то он набирает кучу таблеток, глотает их и погружается в ничто. Пользуясь всеобщей суматохой, а также растерянностью санитаров, оставляющих свои карточки на видных местах, Тэхён пробирается в отделение для особенно опасных. Он много раз спрашивал, где держат Чонгука, следил за Хосоком, став практически его тенью. Сейчас Тэхён осознает время и может читать указатели. И на него совсем не обращают внимания. В том крыле только коридор с запертыми дверями. Двери там из ударопрочного стекла, чтобы видеть то, что за ними происходит. Тэхен любопытно в каждое заглядывает и когда наконец видит Чонгука, стучит по стеклу ладонью и прижимается лбом. Парень сломанной безвольной куклой лежит на полу. Тот твердый, каменный и холодный. Его кормят, как собаку — через окошечко в стене. Он-то как раз потерял счет времени. Он не реагирует на окружающий мир. Тэ опускается на колени, открывает окошечко, заглядывает в него и зовёт: — Чонгуу-ук? Парень стонет. Его здесь пичкают такими таблетками, что он не понимает толком ничего. Тэхён кряхтит. В окошко только рука до локтя пролезает. Он старается дотянуться, пытается потрогать, это словно навязчивая идея. Но Чонгук далеко, так что Тэхён по полу стучит, ногтями скребёт и пыхтит от напряжения, едва не выворачивая себе локтевой сустав. — Что ты здесь делаешь? — строго звучит надзиратель над ним. Тэ дергается от испуга, кричит. Руку так просто не вытащить. Но у него получается и он откатывается. Смотрит с пола большими и честными глазами. — Я хочу его потрогать. — Как ты сюда попал вообще? — Хосок протягивает руку, мол вставай. — И зачем тебе его трогать? — Пешком, — прямо говорит Тэ, поднимаясь. — Я хочу его потрогать, мне нужно! — Тебе нельзя его трогать. И нельзя здесь быть. Это отделение для опасных больных, Тэхён. Ты хочешь навредить себе? — Но ведь тут всё закрыто! И он спит! — не унимается парень. — Можно я просто… потрогаю? — Потрогаешь, больше сюда не вернешься и будешь хорошо себя вести? Да, Тэхёну определенно лучше, но Хосок привык обращаться с ним, как с глупым ребенком. — Да! — Тэ активно кивает, много раз ради убедительности. — Один раз. Понятно? Хосок открывает двери, приложив к ней свою карточку и быстро набирая пальцами нужный код. Он на самом деле не специально сюда шёл за Тэхёном, а чтобы проверить Чонгука, посмотреть, как он, поэтому в комнату они заходят вместе. Тэ подбегает, останавливается, нависает над лежащим, смотрит сверху вниз с любопытством, затем садится на корточки. Это ненормально, скорее всего, он его не боится совсем, Чимин вон и от меньшего шарахался. — Чонгук? — зовёт он шепча. — Извини меня? Ему кажется, что он виноват. Не приди он к Чонгуку тогда, того бы тут не было. Устроившись на полу, Тэ размышляет. — Ему не будет больно? Можно потрогать? — Скорее всего, нет, — Хосок садится рядом, заглядывает парню в лицо. То обычно такое фактурное и даже красивое в этой своей фактурности, сейчас бесцветное, как у Юнги. Тэ решается довольно долго, несмотря на то, что так бился за эту возможность. Он поднимает голову Гука, себе на колени кладёт, касается лба. — Поправляйся, — просит со вздохом. Это всё очень волнительно, у Тэхена сердце начинает стучать быстрее и щёки краснеют. Чонгук снова стонет, пытается сжаться в комок и закрыться, как ребенок в утробе матери. Хосок тяжело вздыхает. — Тебе больно? — взволнованно спрашивает Тэ. Проводит рукой по лицу Чонгука. — А он должен быть таким горячим? — спрашивает у врача. Тот тоже трогает бледный лоб. — Ох, кажется он заболел совсем. Попрошу его перевести в другую палату. Нельзя ему больше здесь находиться. Кожа Чонгука сейчас сухая и горячая. Очень интересная. Тэхён не может перестать её трогать. Через пару часов у Хосока есть разрешение на перевод Чонгука. У парня температура под сорок, ему совсем плохо, это нельзя сыграть тем более под таким количеством успокоительного, что в нем сейчас есть, так что его переводят в нормальную палату почти без сомнений. — Тэхён, ты должен понимать, что я тебя не могу здесь оставить, — говорит Хосок. Парень третий час за ним таскается и вот теперь опять от Чонгука не отлипает, даже когда тот в постели лежит по-человечески. — Почему? — когда дали потрогать, ему всё никак не успокоиться. — Потому что нельзя. Ты обещал вести себя хорошо после того, как потрогаешь его. Идем со мной. Тэ сомневается. — Идём, Тэхён-а. — Но… — Идём! — А можно я ещё приду? — жалобно спрашивает парень. — Сейчас Чонгуку нужно поправиться. Потом зайдем к нему вместе. — Ла-адно, — с сомнением тянет Тэ и постоянно оглядывается, когда покидает палату. Намджун часто сидит у Юнги, пока тот в отключке. Он его, наверное, как никто понимает. Правда ему на самоубийство ни смелости, ни сумасшествия никогда бы не хватило. Он приходит к нему без просьб, сидит рядом, книжки вслух читает. И ворчит, потому что большинство книг ужасно занудны. — Пиздец, да тут кто хочешь заснет! У тебя есть что-нибудь повеселее? Периодически его на монологи пробивает. С «коматозником» — как он Юнги про себя прозвал — говорить почему-то легче, чем с Хосоком, который пялится своими всё понимающими глазами и по-дурацки улыбается. — Нет, я бы так не смог, как ты. Это ведь значит больше никогда его не увидеть. Совсем никогда! Как ты на это решился? Юнги бы ему ответил что-нибудь, если бы не спал. Может быть даже матом.