Что-то начинается

– Расскажи про маму. Цири сцепила руки в замок и опустила между колен – так было не видно, как от напряжения побелели костяшки пальцев. На несколько томительно длинных мгновений воцарилась гнетущая тишина, лишь оттеняемая мерным шелестом листвы в ухоженных кронах деревьев императорского сада да одинокой тонкой трелью зяблика. Цири даже начало казаться, что она не дождется ответа – так закаменело в неподвижности лицо Эмгыра. Маска императора, не отца. Но вот в глазах мелькнула грусть, а губ коснулась едва заметная тень улыбки. – Ты на нее похожа. И на свою бабку Калантэ тоже. – Львица из Цинтры, – вспомнилось Цири. – Да, а ты была Львенком. Они помолчали, вспоминая каждый о своем. – Твою мать никто не называл львицей, – продолжил Эмгыр. – У нее не было ни внушительного прозвища, ни грозной репутации Калантэ, ни даже необузданного дикого характера, как у тебя. Паветта была похожа на омут, – его взгляд был устремлен вдаль, он словно бы погружался в прошлое. – Такая же тихая и спокойная внешне, внутри она таила столь многое, что, мне кажется, никто не знал ее в полной мере. А уж упрямством с ней не могла сравниться даже сама Калантэ. Если твоя мать что-то решала, никто не в силах был ее переубедить. Порой она пугала меня глубиной и неотвратимостью своих чувств, ее страсти захватывали ее с головой, пускай это было почти незаметно со стороны. Так она любила меня – всей душой, без оглядки, без колебаний и раздумий бросаясь мне в объятия. Так она полюбила потом тебя – самоотверженно и беззаветно. Цири затаила дыхание, боясь неосторожным вздохом спугнуть эту неожиданную откровенность. Она во все глаза смотрела на Эмгыра, понимая, что впервые видит его таким: непривычно мягкое выражение лица, замутненный воспоминанием взгляд – и тот же легчайший намек на улыбку в уголках губ. – Она спасла меня, ты знаешь. Сначала от проклятия, потом от клинков ретивых рыцарей, что подослала твоя бабка. Ведьмак и друид тоже помогли, но все-таки своей спасительницей я всегда считал твою мать. Я так и не сказал ей, кто я на самом деле. Боялся, знаешь ли. Если бы она решила, что мои планы – безрассудная авантюра, ставящая под удар нашу семью, она бы ни за что не позволила мне их воплотить. В конечном итоге, она была бы права. Он снова умолк, и Цири показалось, что она видит скорбь в его глазах. – А еще, раз уж начал, должен признаться, что я боялся ее недоверия. Что она решит, будто я только воспользовался ею для своих целей. Это тоже правда, но все-таки не вся. – Ты любил ее? – не смогла удержаться Цири. Впервые с начала разговора Эмгыр посмотрел на нее, прямо в глаза, и еще до того, как он ответил, она знала, что он скажет. – Она была моим предназначением. Полагаю, ты лучше кого бы то ни было способна понять, что это значит. – И все-таки объясни, – Цири сама поражалась тому, насколько важно ей было услышать ответ. Эмгыр вновь смотрел вдаль, а на лице вновь застыла ничего не выражающая каменная маска. – Паветта была самым дорогим, самым ценным, что было в моей жизни. Я намеревался преподнести ей Империю как дар, как благодарность. За все. – Тогда, в замке Стигга... – неуверенно начала Цири и отчетливо услышала, как скрипнул зубами Эмгыр. – Это была ошибка. Я бесконечно сожалею о том, что чуть не сотворил тогда. О том, что поддался тщеславию и чуть не шагнул за грань человечности, хоть и оправдывал себя великой целью. Его речь была жесткой и отрывистой и очевидно давалась ему с трудом, и Цири почти пожалела, что спросила. – Я не до конца поняла, что тогда происходило, а Геральт и Йеннифер не стали мне ничего объяснять, – Эмгыр криво улыбнулся на эти слова. – Ты можешь сказать, ты сразу хотел меня… – она сбилась и замолчала. Эмгыр тяжело вздохнул и потер лицо ладонями. – Полагаю, ты имеешь право знать. И, раз уж я начал объясняться, то было бы смешно и глупо останавливаться на полдороги. До крушения и смерти Паветты ни о чем подобном я даже не помышлял. Вильгефорц, думаю, ты его помнишь, пытался внушить мне свои прожекты, но меня мало интересовало что-то за пределами возвращения трона. Но после… Думаю, я был немного не… А впрочем, пустое. Да, Цирилла, на страницах моей жизни есть это позорное пятно, и вряд ли его смоют сожаления и оправдания. Даже то, что, увидев тебя, я передумал, не может в полной мере искупить мои намерения и тем более мои действия. Только много позднее я нашел в себе силы открыто объявить о нашей родственной связи и попытаться преподнести тебе императорскую корону, в уже более пристойной форме. И меня бесконечно радует, что несмотря на прошлый опыт ты милостиво согласилась встретиться со мной, а потом и принять свое наследство. Неимоверное радует. Он порывисто встал, и Цири показалось, что речь высосала из него все соки – таким он выглядел изможденным и даже старым. – Ты хотела узнать о матери, а вместо этого я излил на тебя свое застарелое чувство вины. Прошу у тебя прощение за это. В следующий раз я постараюсь не отступать от твоего вопроса. Эмгыр собрался уходить, но Цири, влекомая порывом души, удержала его за руку, пальцами обхватив широкую ладонь. – А я рада, что ты, как ты выразился, излил на меня свое застарелое чувство вины. Рада, что мы поговорили. – Она выпустила его руку. – H`han vel`s, athair. Увидимся, отец.