Увидеть свет

Почти месяц в городе не случалось значимых событий. Постепенно утихли и разговоры о таинственном маньяке, их ничто не поддерживало, ведь расследование ни капельки не продвинулось. Доминик хоть и обращался мыслями к неизвестному творцу, всё же больше времени уделял картинам — намечалась крупная совместная выставка, где он собирался представить несколько работ. Одну из них — The Light — он ещё нигде не демонстрировал. Но чем ближе был день открытия, тем сильнее Домиником овладевало беспокойство. Не связанное, казалось бы, ни с чем определённым, оно всё же не позволяло нормально спать и заставляло больше обычного опасаться телефонных звонков. Часто Доминик лежал в постели, в спальне, окутанной темнотой, и будто бы чего-то ждал. Может быть, света? Однако если он и включал небольшой ночник, отчего тьма отступала, то всё равно не чувствовал себя в безопасности и не мог уснуть. Неясные тревоги сделали его нервным и ещё более замкнутым, чем всегда. Даже извечные ритуалы внезапно стали отнимать слишком много сил, но Доминик не отказывался от них — это пугало куда сильнее усталости. Друзья, впрочем, обратили внимание, что в общении он резок и непримирим, чего давно уже не случалось. Так или иначе, но и Рик, и Эдвар связывали это, скорее, с надвигающимся событием и ни с чем другим. Доминик же не отрицал, хотя на его взгляд такое объяснение не выдерживало критики. И всё-таки день открытия обернулся некоей вехой, приобрёл дополнительную значимость, но почему?.. Это был голос интуиции, который Доминик не сумел объяснить для себя логически. Конечно же, тем утром тревога достигла своего максимума. Доминику пора было отправляться в галерею, но медлил, словно там его ожидало что-то особенно страшное. Избавиться от мыслей подобного толка не удавалось. Алекс отличался одним выдающимся качеством — он точно чувствовал, когда его подопечные оказывались неспособными совершить нужное действие. И Доминик даже не удивился, когда раздался звонок в дверь, хоть они и не договаривались встретиться. — Вижу, ты ещё не на месте, — поздоровавшись, заметил Алекс. — Я отвезу тебя, можешь не брать свою машину. — Я собирался вызвать такси, — признался Доминик. Предположение, что он сядет за руль в таком состоянии, настораживало. — Тем более, — Алекс смотрел на него очень внимательно, будто выискивая в лице, позе, одежде определённые знаки, которые помогли бы понять, что происходит. Доминик отвёл взгляд, его беспокойство напоминало ему ложь. Он ведь не мог объяснить, что заставляет его так нервничать, а потому не должен был и жаловаться на это. Алекс, видимо, не вполне удовлетворённый осмотром, добавил: — Тебе не хочется поехать? — Нет, — отозвался Доминик, но тут же исправился: — И хочется тоже. — Странный мандраж, — Алекс чуть улыбнулся, словно решение только что нашлось. — Наверное, это из-за The Light. — Почему ты так считаешь? — эта догадка поразила Доминика. Он по-особенному относился именно к этой работе, написанной под влиянием момента, порывисто. Очень долго он не желал её кому-то показывать — точно она запечатлела его самого, слишком открыто, слишком обнажённо, слишком… Но сейчас чувства к полотну стали менее болезненными, и Доминику была удивительна мысль, что он волнуется именно из-за картины. — Она ведь чересчур личная, — пожал плечами Алекс, хотя в голосе его не было ни капли неуверенности. — Но поверь, тебя ждёт триумф. И ты должен видеть это собственными глазами. — Возможно, — спорить Доминик не стал. Алекс всё-таки окинул его задумчивым взглядом, прежде чем они вышли из дома и направились к машине, но больше ничего не сказал. Доминик порадовался этому. Иногда Алекс старался проникнуть глубже, чем следовало, отчего возникала неловкость, ведь Доминик никогда бы не перевёл его в круг друзей — это было неправильно в личной системе социальных контактов. *** В галерее было людно. Доминик не решился спуститься в общий зал и наблюдал с балкона за тем, как люди переходят от одной картины к другой. Ему нравилось, как здесь всё устроено: балкон позволял художникам, не желавшим встречи с поклонниками, незримо присутствовать на выставке. Сюда поднимался только персонал, организаторы и те, кого хозяйка галереи именовала «мои творцы». Анхелика де Савар была эксцентричной особой. В свои годы — а ей уже перевалило за шестьдесят — она походила на ветку саксаула. Её кожа казалась выжженой до светло-песочного оттенка, выступающие кости, острые локти и узкие плечи добавляли сходства с растением, которое пережило немало песчаных бурь. Даже смех её ощущался сухим, как пустыня. Одеваясь в чёрное, Анхелика между тем любила яркие краски. Цветные акценты она добавляла в свой облик крупными драгоценностями, но больше всего её покоряла яркая живопись. Рядом с полотнами её острое лицо с резко вычерченными скулами преображалось, даже появлялся едва заметный румянец. Попасть в число её творцов было непросто, но Доминику удалось это без труда. Гамма его полотен покорила де Савар. Сегодня Анхелика встречала гостей выставки. Сопровождаемая личным фотографом и несколькими репортёрами из числа тех, кому она доверяла, де Савар двигалась от одного полотна к другому, объясняя, почему тому или иному нашлось место в галерее. Доминик наслаждался тем, как она говорила, но сейчас искушения присоединиться к ней не возникло. Тревога не отступила, и было всё так же непонятно, чем она вызвана. В какой-то миг Доминик отвлёкся, а потом увидел, что Анхелика ушла. Похоже, лимит, отведённый на общение с прессой и посетителями, у неё закончился. «Должно быть, скоро она поднимется сюда», — подумал он. Через ещё пятнадцать минут де Савар действительно подошла к нему. — Чудесный день, — сказала она с чуть слышным придыханием. — Но я утомлена ими, — она глянула вниз. — А вы, Доминик, не испытываете приязни к тем, кто блуждает в ваших мирах? — Не в этот день, — ответил Доминик, едва ли не ощутив укол совести. — Но, быть может, завтра… — О, творцу естественно оставаться выше толпы, — она отсалютовала ему бокалом шампанского. — Ваш «Свет» произвёл на меня неизгладимое впечатление. И на него даже есть покупатель, но боюсь, вы не согласитесь расстаться с таким полотном. — Алекс расскажет мне подробности, — кивнул Доминик. Ему не хотелось продавать картину, да и обсуждать такие вещи с Анхеликой казалось лишним. — Прессы больше, чем обычно? — О да, — Анхелика почти безразлично пожала плечами. — Ходят слухи, что жертвы того маньяка посещали мои выставки, — она сухо усмехнулась. — Но моя галерея популярнее других, так что это ничего не значит. — Действительно, — Доминик вдруг тоже потянулся к шампанскому. Ему срочно требовалось унять дрожь в пальцах, поэтому он сосредоточился на ощущении тонкой ножки бокала. Анхелика снова глянула вниз. Её тонкие губы казались выписанными кистью. Доминик рассматривал её с внезапной придирчивостью. Он редко уделял внимание портретам, но сейчас им овладело чувство, которое порой возникало, когда требовалось взяться за работу немедленно. Покалывало кончики пальцев. Возможно, стоило написать портрет де Савар… Интересно, а жертвы не вызывали подобного ощущения у того сумасшедшего творца? Не похожи ли они в этом? — Даже в смерти есть красота, — сказала Анхелика, отчего Доминик вздрогнул. Что это было — чтение мыслей? Совпадение?.. — Доминик, — теперь она перевела взгляд на него, — как вы считаете, он был здесь? — Он? — Доминик переспросил лишь для того, чтобы замаскировать волнение. — Тот… — назвать убийцу убийцей было непросто, но Анхелика и так поняла, чуть заметно кивнув. — Вполне вероятно. Они оба обратили внимание на зал. Люди двигались, тихо разговаривали, иногда надолго останавливались, очарованные изображённым. — Как странно предполагать, что ходил по одним и тем же помещениям с маньяком такого рода, — де Савар опять засмеялась. — Да, в этой толпе немало убийц, может быть, пока несостоявшихся, может быть, тех, кто размышлял и не решился, а может, и тех, кто каждый день убивает словом… Но почему-то мы испытываем трепет, когда понимаем — здесь мог пройти тот самый маньяк. — Да, — Доминик поймал себя на мысли, что должен спуститься, прямо сейчас. Анхелика снова почувствовала или прочитала его. Всё ещё улыбаясь, она пригубила шампанского и продолжила: — Вам стоит сойти с небес, в этой заколдованной башне останусь только я — слишком старая для принцессы. — Прошу меня простить, — кивнул Доминик и направился к лестнице. Сердце его стучало как сумасшедшее. *** На счастье, никому из посетителей не пришло в голову останавливать его или заговаривать с ним. Доминик просто слонялся из зала в зал, переходил от картины к картине, как будто надеялся найти след. Он смотрел на людей искоса, чтобы никто не заметил, что ему больше интересны именно они, а не живописные полотна. В какой-то миг он и правда засёк схожий взгляд, только мгновенное узнавание быстро исчезло. Означало ли это, что тот самый убийца здесь? Выискивал ли он того, кто будет достоин его дара? Доминик попытался понять, кто же, как и он, рассматривает других вместо картин, но больше ощущение не появлялось. Так он добрался до The Light. Мягко подсвеченная картина как будто бы сияла изнутри, яркие и вместе с тем нежные тона, рассекающие чёрно-красный фон привлекли внимание нескольких зрителей. Но здесь никто не разговаривал. То ли слишком впечатлённые, то ли не сознающие, но все они молчали, разглядывая полотно. Доминик встал чуть поодаль, опасаясь, что его всё-таки узнают. Постепенно посетители менялись, кто-то отходил в таком же молчании, кто-то вцеплялся в руку спутника и шептал что-то… И только один мужчина всё не двигался с места. «Покупатель?» — вспомнил он слова Анхелики и почти сразу потерял интерес к нему. Слишком обычный, а Доминик искал кого-то другого. Хищника?.. Оглядевшись, Доминик вдруг представил, что жаждет найти модель для портрета. Эта игра увлекла его, и теперь он рассматривал всех, уже не таясь. Кто достоин того, чтобы быть отражённым на холсте? А кто сам станет холстом? Играть с этими опасными мыслями оказалось невероятно приятно. Запретное удовольствие, вызывающее вдобавок ко всему и лёгкое адреналиновое головокружение — что, если кто-то поймает на том, чем ты занимаешься, заметит, а главное, уличит в таких неподобающих замыслах? «Несостоявшиеся убийцы, — подумал Доминик, проходя мимо чьего-то кричаще-яркого полотна. — И несостоявшиеся жертвы. Пока ещё. Соприкасаясь, они выбирают друг друга, но место последнего свидания, того самого, что обнажит их истинную сущность, может быть совершенно другим…» *** Алекс отыскал его в залах у картины, где была изображена ночь. Доминик знал и чувствовал, что там отобразилась сама суть ночного бодрствования, хотя и заключена она была в набор геометрических форм. — Анхелика говорила с тобой, — Алекс не спрашивал. — Она упомянула о покупателе, — кивнул Доминик, почти с разочарованием прекращая мысленные игры. — На мой взгляд, цена очень низкая, если устроить аукцион, то выручить можно намного больше… — Алекс глянул на свой планшет. — Я не буду продавать её. Пока ещё, — он с сожалением качнул головой. — Думаешь, нам это необходимо? — Нет, — Алекс тут же спрятал гаджет. — Тогда я сам оформлю отказ. Тебе не стоит беспокоиться. — Благодарю, — Доминику и в самом деле было неинтересно, кто пожелал его картину. Ни его имя или лицо, ни род занятий. Для себя он обозначил покупателем именно того созерцавшего полотно мужчину. Было бы огромным разочарованием узнать, что покупатель — кто-то другой. Алекс предложил ему шампанское, но Доминик вдруг почувствовал усталость. Нужно было подняться наверх, а лучше — отправиться домой. Уже через десять минут такси уносило его прочь от галереи. Собирался дождь, и мягкий свет, краски и негромкий гул посетителей так быстро растворились в хмурой атмосфере поблёкшего без солнца города, что показались Доминику лишь воспоминанием о прекрасном сне. Весь мир был всего лишь чьим-то сном.