За час до рассвета

Гермиона судорожно вздохнула и обхватила себя руками. Несмотря на внезапно ставший удушающим воздух, ее била крупная дрожь. Блузка прилипла к покрывшейся холодной испариной коже, а сердце бешено колотилось в районе желудка, грозя вытолкнуть наружу весь завтрак. Пошатываясь, она кое-как добрела до ближайшего кресла и рухнула в него без сил. Какого черта она это сделала?! Но осознать, и что намного важнее - найти оправдание собственному поступку она не успела. Огонь в камине полыхнул зеленым, и в кабинете, яростно возмущаясь и отряхиваясь от летучего пороха, появилась Макгоногалл. - Просто невероятное нарушение договоренностей! Посылать на задание ребенка! Он лучший на курсе и поэтому... Гермиона, детка, что с тобой? Тебе не хорошо? - не закончив предыдущую фразу, взволнованно спросила она, наконец-то заметив сидящую в кресле девушку. - Я...да, наверное, что-то съела, - слабым голосом отозвалась Гермиона. - Тебе нужно отдохнуть, - не терпящим возражений тоном, велела Макгоногалл. - Я распоряжусь, чтобы мадам Помфри прислала тебе настойку от расстройства желудка. - Спасибо, - кивнула Гермиона, поднимаясь из кресла. - Пожалуй, мне действительно лучше пойти прилечь. Стараясь двигаться как можно уверенней, девушка покинула директорский кабинет и побрела в сторону Восточной башни. В ушах все еще немного шумело, но в целом ее самочувствие уверенно приближалось к отметке "сносно". Мимо, не обращая никакого внимания на подозрительно бледную преподавательницу по ЗОТС, сновали стайки весело переговаривающихся студентов. Пару раз с девушкой кто-то поздоровался, но в остальном путь до своей спальни она проделала без особых проблем. В их общей гостиной, к ее огромному облегчению, было пусто. Лишь на журнальном столике лежал аккуратно сложенный пергамент. Между тем в комнате ее ждал приятный сюрприз - по подоконнику деловито рассаживал маленький сыч. Со школьной поры к порученной ей работе сова Рона стала относиться более осмысленно. Отвязав пергамент и насыпав почтальону заслуженное угощение, девушка развернула письмо. "Здравствуй, родная. Рад, что ты благополучно добралась. Надеюсь, еда на торжественном ужине все такая же вкусная, как во время нашего обучения? Я вчера заглянул к Гарри в Мунго - с ним все хорошо. Ну, насколько это может быть с раскрошенными в труху ребрами. Но с ним Джинни, так что за нашего парня можно не переживать. Если кто-то из врачей будет недостаточно усерден, то она нашлет на них летучемышинный сглаз. Кстати, до того, как ему дали костерост, и пока действовало обезболивающие, он успел рассказать, что операция прошла успешно. Подробнее, к сожалению, написать не могу - информация секретна. Но Гарри у нас снова герой. Хотя он и не хвастается, сама знаешь. Как тебе новые обязанности? Макгоногалл не слишком много на тебя взвалила? Пора бежать. Люблю тебя. P.S. Мама и папа передают привет!" Гермиона отложила пергамент и рассеяно взглянула на ожидающего дальнейших распоряжений Сычика. Покачав головой, девушка мягко подтолкнула сову к распахнутому окну. Она не станет писать ответ. Не сейчас, когда ее мысли и чувства в полном беспорядке. Господи, с момента ее прибытия в Хогвартс не прошло и суток, а она уже хочет поскорее вернуться домой - к своей спокойной и размеренной, лишенной эмоциональных потрясений жизни с Роном. И самое неприятное заключается в том, что все случившееся - ее вина. А точнее - неуемное и неуместное в данной ситуации чувство сострадания. Ну, почему, почему ей кажется, что Малфой несчастен? Что ему необходимы внимание и поддержка? Он ведь не дал ни единого повода думать, что ее подозрения имеют под собой хоть какую-то основу. А она все равно лезет к нему со своей непрошеной заботой. Что на торжественном ужине, что сейчас... Почему ей не все равно? После всего того, что он сделал: после всех оскорблений и боли, которую он ей причинил? Это какой-то извращенный стокгольмский синдром? Гермиона зло смахнула выступившие слезы. Довольно: она не должна его жалеть! В ее жизни есть люди, нуждающиеся в ее заботе и принимающие ее. Малфой не один из них. И никогда им не станет!