Не выдавай меня

      Когда я узнала предысторию того, что произошло с моим младшим братом, я, признаться, ни капли не удивилась. Моему роду вообще везло на всякого рода фамильные проклятья. Сначала прабабка, по молодости хватившая порчу от приревновавшей жениха подруги (хорошо хоть легонько, по касательной — бедолаге-избраннику больше досталось), позже — я, а теперь, вот — Элфи.       Его историю поведала мне мисс Белл Гольдсен — хрупкая и миловидная ведьма, на вид не старше шестнадцати, его однокурсница. Не скажу, что она рвалась к беседе со мной, но, скажем так, с новой магией я обзавелась неким даром убеждения.       С Элфи они познакомились в академии, на потоке Ликвидаторов заклятий. Ещё в начале прошлого года, в связи с переездом, Белл была переведена из второсортного заведения Миннесоты сюда, в Англию. И здесь, конечно, сразу пригодилась. Моему брату. Как я поняла, роман у них закрутился буквально с первых дней. Мне-то известно, как это бывает в семнадцать. Элфи, разумеется, добродушно помогал акклиматизироваться этой, как оказалось, не глупой и перспективной ведьме. Сначала в новой стране, а позже — в своей постели. Всё бы ничего, да девица оказалась с секретом. Ну, а как же! Иначе бы было не интересно. Любила она кинуться со всякого рода высот, обратиться в падении, всплеснув чёрным блестящим крылом, кувыркнуться разок и лечь в степенном долгом полёте на воздушную гладь. «Ну-ну, — скажете вы, — анимагией нынче не удивишь». А я попробую.       Такая картинность и грация, конечно, впечатляла многих и давала «чудо-вороне» сто очков вперёд среди других нимфеток академии. Да только, стоило присмотреться к этому анимагу поближе, становилось понятно, что иной раз контролировать обращения девица просто не в силах. Так Элфи и узнал о родовом проклятии мисс Гольдсен. И без образования колдомедика было очевидно — перспективы ей светят не радужные. С каждым циклом обращения к прежнему облику становились всё труднее, и недалёк тот час — останется девчонка заключённой в облик птицы окончательно и бесповоротно. Вот тебе и тяжёлый переезд из Штатов и особое рвение удержаться на факультете Ликвидаторов. Только зря всё — она и сама это прекрасно понимала. Не поможет белая магия — нет такого лечения, нет контрзаклятий.       Ну, а что же братец мой? Упёртый донельзя! Перелопатив доступную литературу и, подняв всю Мунго на уши, он, конечно, получил тот же самый ответ — неизлечима. Однако смиряться не торопился. Уж не знаю, кто удружил ему ту наводку, но в итоге искать ответ он собрался сами знаете где. Всё потому, что «Сами Знаете Кто», якобы, сталкивался с такого рода проклятьями и, изучив вопрос досконально, мог и помочь. Такой вот он — «мать его Тереза»!       Самое смешное, что глубокоуважаемая особа мисс Гольдсен после того, как узнала, куда подался младший для сохранения её же задницы в общипанном состоянии, нос свой поворотила. Мол, как можно! Такие методы не для меня! И, вообще, видала я вас всех с высоты птичьего полёта! В общем, от помощи отказалась. Да в добавок поскорей обзавелась ухажёром правильным — с незапятнанной, так сказать, репутацией. На этом месте рассказа руки чесались подать её в качестве дичи за соседний столик. Но я удержалась — чудом. Публики в баре было много.       Резюмируя: Элфи с разбитым сердцем зализывал душевные раны где-то в компании пожирателей, а я сидела в баре с недоделанной вороной, хлестала портвейн и, хоть убей, не знала, как дальше быть.       Как ни странно, после рассказа Белл, мне стало даже спокойней. Теперь вместо полного неведения я хотя бы располагала какой-никакой информацией. И знала как минимум одно место, где смогу узнать больше. Но то было обманчивым затишьем. Я понимала, что странное спокойствие и даже лёгкая эйфория вызваны, скорее, моим внутренним магическим состоянием, а оно теперь было ох как переменчиво. Меня раскачивало, словно на гигантских качелях — из крайности в крайность. От страха и самокопания, ужасного чувства вины до яркого маниакального — состояния не менее опасного. Я не могла игнорировать тот факт, что теперь мне регулярно срывает крышу, и в скором времени неминуемо ждёт новый разгон.       Последний раз вспышка настигла меня при побеге из Хогвартса. Ещё до того, как я успела добраться до антиаппарационного барьера, меня настигла сильнейшая паническая атака. Раньше у меня нередко случались приступы гнева, я могла крушить всё вокруг, не помня себя, но такое ощутила впервые. Это была не злость, не жалость к себе, не моя давняя знакомая — дикая жажда мести. Теперь это был страх. Земля будто перестала быть твёрдой подо мною. Она уходила из-под ног, словно мелкий песок, затягивала в неизвестность. Я бежала, проваливалась вниз, аппарировала и снова попадала в эту жуткую топь. Так я добралась до особняка. Но, несмотря на слабую надежду, там мне лучше не стало. Я закрыла глаза и просто падала в пучину. Больше мне бежать было некуда. Я была одна. Теперь я всегда была одна.       Нет, человеку нельзя оставаться вот так вот одному. Особенно, если этот человек — женщина. Раньше я всегда ощущала поддержку семьи, что бы ни случилось. Но теперь я чувствовала себя чем-то навсегда изгнанным из родного дома, чуждым им существом. Я была лишней и там, и здесь. Ни в одном уголке этого огромного мира я больше не ощущала себя на своём месте. И пресловутая магия была мне не в помощь. Она стала моим злейшим врагом. Врагом, поглотившим меня изнутри.       На небе, затянутом блёклыми разводами облаков, светила маяком одинокая луна. То и дело утопая в серости подступающей ночи, звала на помощь. Холодный ветер шептался с притаившимся массивом Грин парка, манил вдохнуть свежесть октябрьских сумерек. И я, подчинившись его воле, вышла на улицу. С каждым шагом мой путь становился чётче и определённей. У меня проснулось непреодолимое желание вернуться в замок.       Да, мне нужна была информация. Но это было не единственной причиной. Переварив произошедшее, я осознала, как глупо и неподобающе себя повела в тот вечер. Сколь несправедлива я стала к человеку, который решился было мне помочь — к профессору. Подумать только, он, пожалуй, единственный, кто помогал мне всё это время. Мне сложно было понять его умыслы, но какими бы они ни были, лишь благодаря ему я оставалась жива. Это и правда было так. Чем отплатила я ему за помощь? Сплошными подозрениями? Злостью? Презрением? Мерлин, да я чуть не отрубила ему руки!       Конечно же, до меня успели дойти слухи о том, что происходило в школе с началом учебного года. Для этого даже не нужно было открывать газет. Нынче колдографии приставленной Дамблдору под нос министерской чиновницы с елейно приветливым выражением лица пестрели раздражающей фуксией на первых полосах. Политические игры развернулись нешуточные. И с какого перепуга Министерство решило сунуться в дела школы? Кажется, министр не так уж доверял Дамблдору. Может быть, даже подозревал старого пройдоху в видах на власть, хотя Альбусу, видит Мерлин, это было не нужно. Роль серого кардинала шла ему куда больше, на этот случай даже имелся соответствующий наряд.       Но, как бы то ни было, школу взяли на карандаш. Мне оставалось только позлорадствовать на этот счёт. Теперь у Альбуса головной боли должно было поприбавиться.       Шло время ужина, когда я, ведомая больше своими порывами, нежели здравым смыслом, появилась в замке. А уж порывы эти у меня теперь были чуть ли не основными рычагами поведения. Я напоминала себе подростка в жестоком пубертате — непредсказуема и от этого опасна, больше, конечно, для себя самой.       Дети и профессора собрались в большом зале, отчего коридоры опустели, и создавалась иллюзия, будто в замке уже далеко за полночь. Я сжимала в кулаке медицинскую дрянь, по уверениям Салливана, легко устраняющую последствия Секо. И да, я прекрасно осознавала, что опытному зельевару к драклам она не сдалась.       Достигнув нижнего уровня подземелий и поёжившись от гулявшего по коридорам влажного холода, я ускорилась. Позади послышались шаги. Перепугавшись, я выхватила палочку и наскоро спряталась под дезиллюминационными и заглушающими чарами. Ругала себя за женскую глупость больше, чем за неосмотрительность. Через пару минут шаги стихли.       В горле застрял неудобный вопрос — зачем мне всё это нужно? В голове возникло сразу два варианта ответа: первый — логичный и тот второй, едва промелькнувший, который я старательно запихнула куда подальше. Покрепче сжав склянку, я двинулась дальше.       В кабинете всё было по-прежнему, будто бы и не проходило этих долгих нескольких месяцев с моего заточения. Так же, как в первый раз, я задавалась вопросом, как можно существовать в этой сырости подземелий, не разжившись ревматизмом. Эта мысль посещала меня, кажется, ровно год назад.       Не снимая с себя чары, я так и замерла, в лёгкой ностальгии осматривая знакомые предметы мебели, книги и зельеварскую утварь, пока не появился профессор.       За дверью еле слышно прозвучали знакомые строфы. Я затаила дыхание. Было приятно думать, что он не сменил пароль лишь потому, что ждал моего появления. Это, конечно же, было не так. Возможно, они были связаны с чем-то глубоко личным и важным. Хоть профессор и прятался под маской циника, уверена, внутри него жила израненная душа. В этом мы были с ним похожи.       Перешагнув порог, он резко обернулся, взметнув ткань своей чёрной мантии, цепко всмотрелся в пустоту кабинета и плотно прикрыл дверь. Танец его движений всегда завораживал меня. Резкие, рваные движения, угловатость поз, но при этом — определённая грация. Поворот — готовность к атаке. Точка — выпад. Палочка в рукаве. Уж пару уроков его ближнего боя я усвоить успела. Его пластику можно было сравнить, пожалуй, с выступлением факира. Он заигрывал с публикой, допускал лёгкую неосторожность, но лишь для того, чтобы создать впечатление, что всё происходит случайно, на грани. Кажется, ещё чуть-чуть — и промашка, но то — лишь обман неискушённой публики. Так он дразнит, играет с тобой, усыпляет внимание, чтобы одним верным движением, всего одним произнесённым заклятьем, одним точным ударом не оставить больше шансов.       Оказавшись с этим опасным человеком снова один на один, я поняла, что вся дрожу. Это чувство опасности, надрыва, боли, но в тоже время непреодолимого желания броситься к нему и будь, что будет — как это по-женски.       Он прошёл мимо, увлекая за собой знакомым чуть заметным запахом пряных трав. Буднично скинул мантию, швырнул её на кушетку, склонился над столом и принялся сортировать ученические эссе. Его тёмные нечёсаные волосы почти задевали стопки контрольных, а лица было совсем не разглядеть в тусклом освещении кабинета.       Осторожно высвободившись из туфель, я ступила босыми ногами на обжигающе холодный камень, тенью повторила его путь до рабочего стола. Шаг, ещё шаг — и, вот, нас разделяло лишь около фута. Наложенные чары создавали иллюзию безопасности, обманчивого преимущества в этом безмолвном танце одиноких душ. Мне так хотелось прикоснуться, почувствовать под пальцами тепло чужого тела, такого близкого, но недоступного для меня, провести рукой по грубой ткани камзола, приподняться на цыпочках чуть выше и пропустить меж пальцев эти непослушные чёрные пряди. Моя измученная душа ощущала наслаждение только лишь от мыслей об этом. Нас разделяли какие-то двадцать сантиметров, полшага, но, в то же время, пропасть — непреодолимый раскол. От желания преодолеть его, кончики пальцев, казалось, готовы были заискриться, но я всё-таки всегда была трусихой. Нет! Нельзя. Я не издавала ни звука, но внутри готова была разреветься как ребёнок. Так страшно довериться, так страшно после стольких лет войны капитулировать, сдаться — пускай даже одному лишь человеку.       И вот, я начала стратегически отступать, попятилась к двери в надежде переждать и уйти. Тихо и незаметно.       Не успела сделать и пары шагов. На запястье сомкнулись изящные тонкие пальцы.       — Ваши духи.